Под перезвон софийских колоколов создавались на Владимирской бессмертные образы. Ограничимся лишь кварталом между Софией и Золотыми воротами. В конце 80-х годов ХIХ столетия здесь часто можно было встретить двух дюжих молодцов, которые вели на поводке огромного серого волка. Постучавшись в дом N32, все трое скрывались за дверью. На третьем этаже этого дома жил известный русский живописец Виктор Васнецов.


И только в 1889 году, когда на городской выставке появилось полотно “Иван-царевич и Василиса Прекрасная на Сером Волке”, интрига развеялась. Среди сказочных персонажей киевские обыватели увидели и своего старого знакомого. То же произошло и со знаменитыми “Богатырями”. Известно, что былинные защитники земли Русской — Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович — часто участвовали в шумных пирах во дворце князя Владимира (Владимирская, 2). А вот тот факт, что в ХIХ веке на той же улице мужественные образы трех богатырей годами пылились в тесной художественной местерской, мало кто знал в Киеве.

Почти четверть века Васнецов работал над историческим полотном. И когда оно было выставлено на всеобщее обозрение, киевляне узнали в богатыре Добрыне Никитиче… самого автора. “Лицо Добрыни, — констатировал Прахов, — является собирательным типом Васнецовых — отца, дяди и отчасти самого автора”.

Через два дома по той же улице, под крышей отеля “Прага” (N36) “родился” в 1917 году бравый солдат Швейк. И, конечно, это не случайность. Еще в начале войны с Россией начинающий сатирик Ярослав Гашек однажды отважился “пошутить”. Остановившись в одной из пражских гостиниц, он заполнил графу для приезжих следующим образом: “Ярослав Гашек, купец, родился в Киеве, приехал из Москвы”. Этот прикол стоил “киевскому купцу” пяти суток на тюремных нарах. А когда ефрейтор Гашек в 1916 году отсидел положенный срок еще и в дарницком лагере для военнопленных в Киеве, где и познакомился с находчивым и неунывающим Франтишеком Страшлипки, судьба знаменитого романа “Приключения бравого солдата Швейка во времена Мировой войны” была решена.

Но если Швейк родился на Владимирской улице, то “граф Монте-Кристо” здесь умер. Имя последнего мы намеренно взяли в кавычки, поскольку образ этого романтического героя собирательный, и Александр Дюма “собирал” его по частям в процессе написания. А история “киевской” части такова. В интерьере Георгиевской церкви, расположенной рядом с Софией, находилось пышное надгробие господаря Молдовы и Валахии князя Константиноса Ипсиланти, погребенного здесь в 1816 году. Будучи участником греческого освободительного движения, Ипсиланти в 1807 году поселился в Киеве, и здесь окруженный почетом и уважением спокойно доживал свой век.

Однажды о своем героическом прошлом поведал князь французскому эмигранту Лагарду. Главное место в его рассказе заняли тайны султанского двора, в том числе и свидетельства об отравлении вином или щербетом, смешанным с ядом, неугодных повелителю Оттаманской империи лиц. Подробно были описаны им и батальные сцены. Лагард записал откровения князя и по приезде в Париж опубликовал их. Работая над романом “Граф Монте-Кристо” (где сюжет был ограничен “треугольником” Марсель—Рим—Париж), Александр Дюма “наталкивается” в прессе на воспоминания Ипсиланти. Так появляется “восточный след”. Да еще какой! Наполненный романтикой и поэзией сказок “Тысяча и одной ночи”…

Прочитайте главы романа “Синдбад-мореход” или “Гайде”, и вы поймете, насколько был очарован Дюма этой темой. И еще. Кульминация восточной версии построена исключительно на материале, отражающем период народно-освободительной борьбы греков за свою независимость, участником которой был и Константинос Ипсиланти