По этому поводу Александр Вертинский вспоминал: “Мы ходили в желтых кофтах по Кузнецкому, в голову нам летели пустые бутылки оскорбленных буржуев, и Володькина голова была мною спасена, ибо я ловил бутылки и бросал их обратно в публику…” Все это происходило в Москве и Петербурге. А что же случилось с Володькой в те памятные январские дни его киевского приезда?

“Городской театр, 31 января. Последняя стихобойня футуристов. В. Каменский “Я! Танго с коровами”. В. Маяковский “Я! На флейтах водосточных труб!” Д. Бурлюк “Я! Доитель изнуренных жаб”. Такие афиши были расклеены по всему городу, но… уже после отъезда великих импровизаторов. Прибыв 28 января в Киев, футуристы сразу же привлекли к себе внимание как внешностью, так и активными действиями. Обедая в ресторане Роотса (в начале Крещатика), Маяковский заказал себе борщ в перевернутую вверх дном тарелку и на замечание официанта, что это невозможно, резко отреагировал: “А у нас в поэзии все возможно!”

Затем состоялось выступление литераторов во 2-м городском театре (он находился на месте входа на стадион “Динамо”). К потолку сцены был подвешен вверх ножками рояль, а из-за кулис постоянно раздавался дикий хохот. Футуристы читали “в один голос” свои стихотворения. И в заключении Маяковский со свойственной ему прямотой назвал киевского губернатора “лысой говядиной”. Естественно, пребывание в городе “доителей изнуренных жаб” оказалось невозможным. Так, со скандалом, началась слава великого пролетарского поэта.

О Лермонтове киевляне знали только лишь по его произведениям. Сам юный корнет сюда никогда не приезжал. Но в музее Академии на Подоле бережно хранилась пальмовая ветвь, которая вдохновила поэта на стихотворение “Ветка Палестины”, а стены интерьера Мариинского дворца были украшены гравюрами, отображающими сюжет поэмы “Демон”. После того, как поэт был убит на дуэли в возрасте 26 лет, в Киеве начали происходить странные вещи. По вечерам на дорожках Царского сада, среди иллюминированных кустов, стал появляться человек, одетый в длинный синий халат, усыпанный золотыми звездами. Праздная публика с интересом поглядывала на незнакомца, а те, кто узнавал его, испуганно шушукались и показывали на него пальцами. Это был убийца Лермонтова, Мартынов, прибывший из Пятигорска на лечение минеральными водами и находящийся под особым наблюдением.

Что принудило амбициозного отставного майора так резко сменить свою личину и перевоплотиться в загадочную романтическую личность, окутанную “звездной” тайной? Возможно, заели угрызения совести? Во всяком случае Мартынов своим необычным костюмом сумел привлечь к себе внимание, вызвать интерес и даже пробудить некоторое сочувствие.

Есть много приемов для создания собственного имиджа, но первая заповедь — начинай всегда с внешнего вида. Этой простой истиной пренебрег граф Лев Николаевич Толстой. Накануне приезда в Киев, 13 июня 1879 года, гениальный мыслитель записал в дневнике: “Киев очень притягивает меня”. Буквально на следующий день, находясь в “русском Иерусалиме”, Толстой отправляет своей жене такое письмо: “Все утро, до трех, ходил по соборам, пещерам, монахам и очень недоволен поездкой. Не стоило того… В семь пошел опять в Лавру, к схимнику Антонию, и нашел мало поучительного”. (14.06.1879).

Что же случилось? Чем объяснить такой диссонанс в мировоззрении писателя? Следует сказать, что у Толстого уже был инцидент с монахами, когда он посетил Оптину пустынь. В длиннополой крестьянской блузе, подпоясанной веревкой, в запыленных лаптях и с деревянным посохом в руке, граф появился на пороге монастырской гостиницы, но привратник его не пропустил. Загадку киевского “прокола” следует искать в архивах. В записках Маковецкого, личного доктора писателя, находим информацию о приезде в 1907 году в Ясную Поляну известного художника Нестерова: “За чаем на террасе Лев Николаевич говорил Нестеровым о Киево-Печерской лавре и о монахах (Нестеров живет теперь в Киеве). Лев Николаевич хорошо знает Лавру”. А что же говорит Нестеров? Открываем книгу воспоминаний “Давние годы” и читаем о пребывании Толстого в Киеве: “Одетый простым богомольцем, в Лавре пришел он к старцу с намерением поговорить с ним о вере. Тот, занятый другими богомольцами, не подозревал, что к нему обращается знаменитый писатель, ответил: “Некогда, некогда, ступай с Богом”. Так неудачно кончилась попытка Толстого побеседовать о вере…”

Отсюда, очевидно, и скупые строчки, адресованные Софье Андреевне: “Очень недоволен поездкой… Нашел мало поучительного”. Хотя поучиться было чему. Как гласит народная мудрость, встречают по одежке, а провожают по уму.

Бывало, знаменитости не желали, чтобы поклонники узнавали их в лицо. Так Федор Иванович Шаляпин в апреле 1906 года еще на подступах к зданию “Гиппо-Палас” на улице Николаевской (сейчас — Городецкого), где должен был состояться его концерт, увидел густую толпу народа, запрудившую весь прилегающий квартал. Певцу пришлось через верхний этаж гостиницы “Континенталь” опускаться на крышу цирка, а оттуда через чердачное окно уже пробираться на сцену. Этим экстравагантным поступком непревзойденный Мефистофель заставил говорить о себе как о человеке, способном преодолеть любые преграды.