“За каждую порцию здесь берут получше, чем в Петербурге и в Москве, – писала по этому поводу газета “Киевлянин”. – Желательно было бы знать, имеется ли в “Английском” ресторане карта кушаний с обозначением цен, и неужели там означено за порцию спаржи 75 копеек, тогда как фунт спаржи продается в Киеве по 16 копеек, а за цыплят, пара которых стоит теперь около 20 копеек, назначено по 60 копеек”.

По подсчетам редакции “Киевлянина”, хороший обед на двоих обходился в этом ресторане в 11 рублей 20 копеек (раковый суп – 1 рубль, стерлядь по-русски – 2 рубля, говядина-филе – 2,5 рубля, цыплята – 1,2 рубля, спаржа – 1,5 рубля, мороженое с глазированными фруктами – 3 рубля). На фоне тогдашних киевских цен это была огромная сумма. Суперфешенебельное английское заведение в городе не прижилось. Эта “гостиница с полным комфортом и богатою обстановкою” (как теперь говорят, пятизвездочный отель) возобновила свою деятельность на Крещатике лишь в 1881 году (это здание между майданом Незалежности и Прорезной улицей не сохранилось). Впрочем, “Hotel d’Angleterre” в ресторанной жизни Киева занимал особое место. Другие рестораторы щадили кошельки своих посетителей и рассчитывали в основном не на аристократов (кстати, в городе их было очень мало), но на клиентов среднего достатка. Сами киевляне оценивали достоинства того или иного ресторана, исходя из простого расчета: можно ли здесь заказать хороший обед и при этом “уложиться в один рубль”.

Бытописатель старого Киева Александр Паталеев утверждает, что в 1860-х годах жизнь в Киеве была недорогой, и при этом ссылается на цены одного из лучших ресторанов – “Россию” Ивана Батухина, располагавшуюся на Крещатицкой площади (теперь майдан Незалежности). Заведение славилось рыбными блюдами и особенно ароматной рыбной “селянкой”. “О такой семге, белорыбице, копченых рыбцах, о такой свежей белужьей икре в соблазнительных ивовых кадочках, какие подавались у Батухина, – восторгается мемуарист, – теперь можно только мечтать. А цены-то, цены какие были! Каким бы вы ни были лакомкой, вам ни за что не истратить там целого рубля”.

В единственной в городе первоклассной гостинице “Европейская” (плата за номер – от 1 до 15 рублей в сутки) во время Крещенской ярмарки, когда за все платили втридорога, обед из трех блюд и кофе за общим столом (табльдот) стоил недешево – до одного рубля и более. Но в обычные “неторговые дни” цены падали. И даже “по карте” (прейскуранту) иной гурман мог отобедать, уложившись в рубль.
В “Hotel du Gastronome” на углу Крещатика и Институтской улиц, по сведениям мемуариста Николая Сементовского, табльдот из пяти блюд стоил 75 копеек. Подобные же цены были и в модном тогда ресторане первого платного парка “Шато де Флер” (располагался на месте нынешнего стадиона “Динамо”). Здесь обедали еще и по абонементам. В таком случае обед из трех блюд стоил всего 9 рублей в месяц (30 копеек за обед), из четырех блюд – 12 рублей, из пяти – 15 рублей. То есть самый дорогой обед в “Шато” по предоплате стоил не более полурубля. Если учесть, что сам вход в парк в дни больших гуляний стоил 40 копеек, то пристойный обед за ту же сумму не кажется таким уж дорогим.
В старые времена многие частные и общественные встречи назначались в ресторанах. Лучшим местом для содержательного общения за столом считалась солидная “Северная гостиница” Афанасия Петровича Дьякова. Она находилась напротив Городского театра, на углу Владимирской и Фундуклеевской (ныне Б. Хмельницкого) улиц. Первые газетные объявления гостиничного ресторана в 1873 году особыми изысками не отличались: блины да “икры свежие, самого высокого качества”.

Сам Дьяков вышел из крепостных крестьян, с юных лет отрабатывал в городе оброк и заодно учился зарабатывать деньги. Он служил мальчиком на посылках, лакеем, официантом, буфетчиком. В конце концов ему удалось “выйти в люди”… “Северную гостиницу” охотно посещала фешенебельная публика. “Великолепная кухня, – писал Паталеев, – изысканный буфет, уютные кабинеты, хорошо подобранная прислуга и, наконец, приветливый и радушный хозяин создали ресторану этому незабвенную репутацию”. Здесь царили тишина, покой и безупречный порядок. В старину такие заведения почтительно называли семейными. Так и говорили – “семейный ресторан”, “семейный буфет”, “семейные вечера”. И это значило, что никаких “историй” здесь не бывает и быть не может, поэтому добропорядочные граждане могут посещать заведения со всеми своими домочадцами. Люди высшего общества заходили к Дьякову вечером, после окончания спектаклей. Их принимали в большом, богато обставленном красном зале. Для артистов, газетчиков, адвокатов существовал отдельный “Зеленый кабинет” со своим входом с улицы. Здесь же собирались биржевики и сахарозаводчики. Зная нравы этой публики, хозяин налагал на неe некоторые ограничения, в частности парочки “тет-а-тет” сюда не допускались.

Каждый год в день освобождения крестьян (указ об отмене крепостного права вышел 3 марта 1861 года) Дьяков устраивал в красном зале торжественный ужин. На него сходились друзья, известные артисты, учителя гимназии и просто любители больших застолий. К ним присоединялись также чиновники Губернского управления, являвшиеся в ресторан во главе с участковыми приставами и полицмейстером. После ужина подавалось шампанское, произносились тосты.

Дьяков тщательно оберегал солидную репутацию своего заведения. Его лакеи всегда были начеку. Шумным компаниям делались замечания. Пьяным отказывали в выпивке. Подчас доходило до крайности. Так, в ноябре 1880 года компания подвыпивших офицеров подкатила к дверям ресторана в два часа ночи и потребовала лимонаду и коньяку. “Буфет, – говорил потом на дознании поручик Энгельгардт, – был открыт, гостиница освещена. На нашу просьбу буфетчик отвечал, что не даст ни того ни другого, потому что поздно. Я ему сказал, что ключи же есть. На что он отвечал: “Подите вон!” Это, конечно, вызвало грубость с моей стороны. Тогда он стал грозить, что прикажет нас связать. Конечно, не верилось, до последней минуты не верилось, что он исполнит угрозу”.
Как говорится, нашла коса на камень. Никто не думал уступать. И тогда произошло невероятное. В самом центре города лакеи связали офицеров в мундирах(!) и доставили их в полицию. Сцена получилась самая что ни на есть безобразная. “На меня, – рассказывал на суде поручик, – сразу набросилось несколько человек, повалили на пол и поволокли к выходу. Связали на тротуаре и посадили на извозчика”. Суд приговорил буфетчика Бойко к 2 месяцам и 20 дням тюрьмы, а семь его помощников просидели за решеткой 1 месяц и 15 дней. (В те времена сроки измерялись не годами, а днями, неделями и месяцами.)
Возможно, подобное случилось оттого, что офицеры были слишком пьяны и просто… перепутали одно заведение Дьякова с другим, где позволялось все что угодно. Соблюдая семейный режим в “Северной гостинице”, сметливый предприниматель поощрял самые вольные нравы в другой своей гостинице у стен Софийского собора. Называлась она очень благообразно и даже патриотично – “Древняя Русь”, но, как говорили остряки, еe следовало бы назвать “Древним Вавилоном”. На протяжении многих лет заведение это служило местом кутежей и тайных любовных встреч киевлян. “Амуры” не запрещались и в других гостиницах, но, очевидно, под стенами древней Софии “запретный плод” казался особенно сладким. “Все номера этой гостиницы, – писал мемуарист, – были свидетелями десятков тысяч грехопадений наших киевлянок и нарушений супружеской верности многими киевлянами. В дни больших маскарадов гостиница эта работала вовсю, за одни сутки принося своему хозяину гораздо больше, чем в другое время за целую неделю… Известен случай, когда ревнивый муж, преобразившись в извозчика, поджидал у подъезда свою неверную жену, которая не подозревала в оном извозчике своего мужа, где и последовало объяснение и возмездие”.

Все знали, что происходит в “Древней Руси”, но никому и в голову не приходило сравнивать еe с каким-нибудь презренным домом свиданий. Вопреки всему гостиница считалась вполне приличным местом. Здесь не стеснялись бывать даже дамы из аристократических семейств. “В этой же “Древней Руси”, – пишет мемуарист Паталеев, – миллионер-сахарозаводчик накрыл свою дульцинею – даму высшего общества, флиртовавшую с одним молодым красавцем… В результате красавица, стоившая миллионеру 25 тысяч рублей в год, получив “прогоны”, уехала со своим “вице”, сопровождаемая, приличия ради, своим собственным мужем”.

Настоящим центром ночной жизни города была гостиница “Люнивер”. Она появилась в 1860-х годах на Крещатике. Ресторан на первом этаже превращался по ночам в кафешантан. И когда городская жизнь замирала, уличный покой нарушал лишь стук шаров пяти венских бильярдов.
Все дело держала в своих руках кучка “люниверских” жуликов, пройдох и аферистов. Среди шулеров орудовал знаменитый карточный игрок, местный помещик Котюжинский. В молодости он содержал карточный притон, затащил в него пианиста Ференца Листа, гастролировавшего тогда на киевской контрактовой ярмарке, и за несколько вечеров основательно опустошил карманы гения.
В “Люнивере” игра шла на крупные деньги. “В мазальщиках (держащих шары за того или другого игрока), – пишет мемуарист Паталеев, – недостатка не было. Каждый удар в игре шел нередко рублей на 150-200. Молодежь сильно увлекалась игрой, и проигрывались целые состояния, которые выигравшими сейчас же расточались на кутежи, оргии и женщин”.
Среди “прихлебателей”, крутившихся при профессиональных игроках, выделялся некто Ольховский – высокий тучный нахал с донельзя глупым выражением лица. За его важную индючью осанку ему дали прозвище Генерал, которое сохранилось за ним в течение всей жизни. Генерал был живым “адрес-календарем” всех женщин в городе, всех домов свиданий и специальных эротических заведений. В случае надобности ему поручалось пригласить тех или других дам, устроить ужин, попойку. Кутящая молодежь иногда его привечала, а иногда над ним же издевалась, заставляя выпивать всякую винную смесь и бурду. Если же Генерал противился, то его валили на пол и вымазывали ему лицо горчицей.
Вольные нравы царили и в ресторане “Шато”. Его “превосходили” лишь воровские притоны и злачные места Подола, где редко какой день обходился без безобразий. Разумеется, горожане любили читать о скандалах в газетах, но сами ходили в “семейные рестораны”…

Свой любимый ресторанчик был и у хозяина иконописной лавки на Андреевском спуске Ивана Иосифовича Шатрова и его квартиранта, великого хормейстера, а тогда учителя духовной семинарии Александра Кошица. “Иван Иосифович, – вспоминал Кошиц, – одевался очень прилично… Я надевал свою учительскую шинель и фуражку, и мы важно “шествовали” на Крещатик. Там часа два таращились на хорошеньких барышень и нагуливали аппетит, а потом, около 10 часов вечера, направлялись прямо в ресторан Смульского “Пассаж”, где как постоянные посетители имели свой столик. Этот ресторан располагался в Пассаже на Крещатике между Фундуклеевской и Прорезной улицами. (С правой стороны от теперешней мэрии.) В нем было уютно, приветливо, чисто, по-семейному… Хорошо поужинав, возвращались домой на извозчике, при этом Иван Иосифович долго торговался, дать 20 копеек или 25″.

Со временем ресторанное дело в Киеве расширилось. Появилось множество больших и маленьких ресторанов. В конце XIX века на Николаевской улице (ныне бульвар Шевченко) открылся роскошный отель “Континенталь”, соперничавший с лучшими гостиницами Европы. (Сейчас в этом здании на улице Городецкого находится консерватория.) Казалось бы, ресторанная жизнь города далеко ушла от уровня 1860-х годов. Но на самом деле существенных изменений не произошло. Вкусы киевлян не поменялись. Большинство из них по-прежнему избегали слишком “шикарных” заведений и отдавали предпочтение солидным кондитерским или уютным кафе. Процветали и “семейные” буфеты и рестораны.

Эта старая традиция сохранялась в Киеве целое столетие – вплоть до 1970-х годов. Помню, еще в 1960-х, когда киевляне хотели “посидеть где-нибудь без шума”, они отправлялись в маленькое неприметное кафе “Кукушка” в конце Парковой аллеи, славившееся домашней обстановкой. Здесь было всего два официанта. Один из них ловил по радиоприемнику музыку. Осенью публика перебиралась с веранды в зал. Зимой официанты топили дровами печку. Пили здесь сколько кому хотелось, но никаких скандалов не случалось…