Ресторанные музыканты того времени любили играть восточные мелодии и знаменитые “Очи черные”, порою не предполагая, что очи эти имеют к Киеву самое непосредственное отношение. Молодой поэт Евгений Гребинка влюбился во внучку отставного штабс-капитана, разорившегося помещика из села Рудка, и именно ей посвятил пламенные строки романса, покорившего весь мир. Знаменательно, что накануне своей свадьбы (в июне 1844 года) поэт, в поисках вдохновения, приезжает в Киев и останавливается в “Зеленой гостинице” на улице Московской. Несколькими годами позже в покои этой гостиницы заглянул странствующий “маляр” Тарас Шевченко. И не из любопытства, а, как и Гребинка, гонимый стрелами Амура. Работая над этюдами в Киево-Печерской лавре, Шевченко познакомился с двумя милыми женщинами, которые его чрезвычайно заинтересовали. Сложив кисти и краски, он отправился вслед за ними: “Они пошли по направлению к “Зеленому трактиру”… Я вошел в трактир и стал разбирать иероглифы, выведенные мелом на черной доске. По долгом разбирании таинственных знаков решил, наконец, тайну, что такой-то номер занят такой-то с воспитанницей”… (“Близнецы”).

Автор называет гостиницу трактиром — по тем временам это означало одно и то же. Но трактиры были более доступны широким слоям населения. Еще так называли небольшие дешевые рестораны национальной кухни, которых было великое множество. Особое место занимали загородные трактиры. Роскошная природа и экзотические названия придавали им особый блеск. Так, например, Труханов остров славился ресторанами “Аквариум”, “Эрмитаж”, “Босфор”. К этим излюбленным местам отдыха киевляне добирались на прогулочных лодках и допотопных пароходах. В рассказе “Днепровский мореход” Куприн вывел образ одного из таких суден: “Он все лето совершал один и тот же очень короткий рейс — от Киева… до “Трухашки” и обратно.” Впрочем, столь ограниченный маршрут не мешает “морскому волку” заходить и в другие жизненно важные “порты” — подольские рестораны “Юг” и “Тулон”.

В середине прошлого столетия самым знаменитым на острове был трактир Рязанова. Лесков не раз упоминает о “грандиозных кутежах”. Не упустил его из виду и Шевченко: “Ручьи весело зашевелились в горах и побежали к своему пращуру Днепру-Белогруду… Старый Белогруд распахнул свою синеполую ризу чуть-чуть не по самые Бровари. Рязанова трактир, как голова утопленника, показывается из воды…” (“Прогулка с удовольствием и не без морали”.) Не только прославленному питейному заведению уготована была роль утопленника. В периоды половодья та же участь постигала и Подол, и Никольскую, Предмостную, Кухмистерскую слободки, и практически все левобережье. Одним словом, Венеция, — только лишь на Трухановом острове до войны было 23 улицы!

Неповторимым бытописателем киевских ресторанов был Куприн. От него узнаем о ресторанах “Зеленый кабинет” и “Свидание друзей”, студенческом кабачке “Воробей” и подземном трактирчике “Злая яма” на углу Крещатика и Фундуклеевской улицы…

Рестораны придавали неповторимый колорит Днепру и его заливам. “С той стороны реки, где сияет огнями кафешантан, красиво плывут в холодном воздухе резвые звуки вальса…”, — писал Куприн. Посещая рестораны, он старался скрупулезно запечатлеть окружающую обстановку в своем писательском блокноте. По одной из версий, в рассказе “Марабу” воспроизведена комната, “подсмотренная” автором в “Варшавской кофейне”, расположенной на улице Лютеранской. Заведение было известно тем, что, кроме изысканных блюд, здесь подавали еще и… шахматы. Одно из помещений было специально оборудовано под шахматный зал. Там стояли игровые столики, а на них лежали самые свежие газеты. Рассказывают, что завсегдатаем этого интеллектуального кафе был выдающийся драматург Михайло Старицкий.

Великолепно описан писателем и пасхальный обед в еврейской кухмистерской (рассказ “Домик”). Среди собравшихся за столом гостей присутствовал Шолом-Алейхем. Куприн не упускает возможности познакомить читателя с меню праздничного банкета, особо выделяя среди блюд “курицу по-еврейски и фаршированную щуку”, а среди напитков — “сладкое палестинское вино и семидесятиградусную пейсаховую водку”.

Что касается вин и других крепких напитков, то с этим в трактирных вотчинах было все в порядке. К тому же, их деятельность успешно дублировали бесчисленные винные и пивные кабачки, рассыпанные по всему Киеву. В рассказе “Ханжушка” Куприн свидетельствует о множестве “грязных кабачков возле Софиевской площади”. Лесков в своих воспоминаниях более конкретен: “Я жил в Киеве в очень многолюдном месте между двумя храмами — Михайловским и Софиевским… Внизу на всех улицах, которые сходили к Крещатику, были кабаки и пивные, а на площадке балаганы и качели”.


Об этом же месте “летописец” дореволюционного Киева Григорий Григорьев рассказывает так: “В районе Думской площади было много закусочных, столовых и так называемый “Ресторан для извозчиков” Нефедова… Вверху на Софиевской улице был прославленный ресторан “Древняя Русь”… Высокий швейцар с традиционной седой бородой и палицей с позолоченным набалдашником стоял на страже”.

Думская площадь (теперь — Майдан Незалежности) во все времена была центром активной жизни киевлян. И рестораны здесь были необычными. Так, в трактире под броским названием “Париж” находился старинный орган, “проповедующий” Вивальди и Баха. А в ресторане “Олимп”, расположенном напротив, всю ночь играл оркестр народных инструментов. Причем оркестранты были исключительно лицами женского пола, подобранные по принципу — обаятельность и красота.

Да и кабачки не все были грязными. Например, пивная “Вальдшлехсен” на Крещатике всегда находилась в образцовом состоянии. К пиву подавались раки, сушеная рыба и острые приправы. Уютно было и в “Замке Тамары”, небольшом грузинском винном “погребке”, расположенном на улице Владимирской (напротив Оперного театра). Имея в виду именно это заведение, герои булгаковской “Белой гвардии” говорили друг другу: “Зайдем к Тамарке”…