Почему уничтожили «Зливу»


Свой режиссерский путь Кавале-ридзе начинал с фильма «Злива» — в 1938 году. Это своеобразная история Украины со времен гайдаматчины. Лента отличалась небывалой оригинальностью, неожиданностью художественного решения. Уже тогда мастер остро ощущал «закостенение» официального искусства. Главным принципом подхода к съемкам у Кавалеридзе всегда было движение. Ветераны говорили: «Дым и пар создают динамику в кадре». Но все почему-то очень удивлялись этому своеобразному «кавалеридзевскому» движению ради движения. Именно в те годы и Довженко и Кавалеридзе стремились осознавать действенную силу искусства. Они были основателями национального кинематографа.


В «Зливі» Иван Петрович изображал «панство с порцеляновими обличчями». Актерам наносили белый грим, и они казались бескровными марионетками. Если крестьянин — то он, естественно, гримировался «под бронзу», приобретая земляной или металлический оттенок. Впоследствии фильм «Злива» своим «хайтековым» подходом напугал, киноофициоз картину попросту уничтожил вскоре после выхода в свет. И только очевидцы, которые работали плечом к плечу с Кавалеридзе, могли объяснить, по каким художественным принципам был создан этот фильм.


Тремя годами раньше Кавалеридзе снял «Коліївщину» (1935) — под впечатлением от спектакля «Гайдамаки» Леся Курбаса. Директор музея Ростислав Синько признался, что много расспрашивал мастера о том легендарном спектакле.



За что Сталин невзлюбил Прометея


В 1935 году Иван Кавалеридзе создал картину «Прометей», которая вызвала гневную реакцию Иосифа Сталина, формировавшего кинорепертуар СССР в соответствии с собственными представлениями о прекрасном. В «Прометее» есть моменты, где в невыгодном свете представлена советская империя. Затрагивается грузинская тема — непокорность восточного народа. Но все это сделано так величественно и монументально, как мог подать только Кавалеридзе. Ведь грузины в силу своей политической заангажированности были вовсе не такими, какими их позиционировали в то время. Сталина в «Прометее» возмутили также сцены, показывающие героизм чеченских горцев. Это, например, эпизод, в котором под постепенно затихающие голоса людей появляются и плывут неспокойной рекой солдатские и офицерские фуражки, шапки. Такое «развенчание» непобедимости советского оружия, естественно, не осталось не замеченным вождем. И 18 февраля 1936 года в «Правде» выходит статья под названием «Грубая схема вместо исторической правды». В результате Кавалеридзе запрещают работать с молодежью (он руководил серией альманахов «Украинские песни на экране») и советуют снимать кинооперы. Но он и в этом жанре проявил себя как первопроходец и новатор.



Кто вместо Гурченко мог бы сыграть в «Повії»


Лишь в конце 50-х Кавалеридзе получил возможность снова работать в художественном кино. Появились его фильмы — «Григорій Сковорода» (1958), «Повія» (1961) (по мотивам романа Панаса Мирного). Популярность Людмилы Гурченко в период съемок «Повії» не нужно было подогревать, ее и так обожали после успеха «Карнавальной ночи». «Актриса Наталья Наум, — вспоминает Ростислав Александрович Синько, — очень хотела сыграть роль Христи. Но Кавалеридзе остановился именно на кандидатуре Гурченко. Уже много лет спустя я подумал: а может быть, Наум была бы не хуже в этой роли, поскольку она более земная, а Людмила Марковна несколько рафинированная и поэтому не очень верится, что это простая сельская девушка, которая оказалась выброшенной на обочину жизни и замерзла на пороге собственной хаты… Гурченко в мемуарах вспоминает о Кавалеридзе очень уважительно и относится к нему как к великому мастеру. Впрочем, иначе и быть не может».


«Повію» Кавале-ридзе и сегодня иногда демонстрируют некоторые телеканалы в рамках ретрорубрик. Это добротная экранизация с замечательными актерскими работами, в частности украинской актрисы Анны Николаевой). Совершенно неожиданная здесь Гурченко. По сути, именно Кавале-ридзе первым нащупал в актрисе тот драматический нерв, который впоследствии использовали Алексей Герман в «20 днях без войны» и Никита Михалков в «Пяти вечерах».


Иван Кавалеридзе открыл для кино немало имен. У него снималась целая когорта актеров театра «Березиль» — Лесь Сердюк, Валентина Чистякова, Наталья Ужвий, Амвросий Бучма. А Степан Шкурат вообще стал популярнейшим актером всесоюзного масштаба. В революционное время этот гениальный самородок играл в аматорском рабочем театре, там его и заметил Кавалеридзе. Многие актеры вспоминают, что достаточно было встретиться с режиссером, как он сразу же «околдовывал» человека. Особенно он любил общаться с женщинами, да и гостей у него всегда было больше именно среди представительниц слабого пола. «А что с этими мужиками делать — водку пить да о политике толковать? А тут хоть о человеческом поговорим…» — уточнял мастер.



Как скульптор отрекся от Гитлера


В военное время Кавалеридзе подрабатывал живописью, рисовал пейзажи, которые обменивал на продукты на киевском «Евбазе». Однажды ему предложили сделать бюст Гитлера. Но Иван Петрович был достаточно осторожен и понял подвох. Позднее выяснилось: к нему приходил советский разведчик, переодетый в мундир немецкого офицера. Кавалеридзе сразу же отказался от предложения, аргументировав это тем, что, дескать, никогда не видел живого Гитлера. «Но вы же Сталина и Ленина лепили, хотя их тоже не видели!» — парировал «заказчик». «Нет, я видел Ленина!..» И действительно, впервые Кавалеридзе увидел Ленина в Париже, в мастерской своего учителя Наума Аронсона, который рисовал портрет Владимира Ильича.



Как Хрущев оскорбил его после войны


В годы Великой Отечественной Ивану Петровичу не удалось избежать оккупации. 22 июня 1941 года застало его далеко от Киевской студии, которую эвакуировали в Среднюю Азию. Иван Петрович в тот период снимал фильм «Пісня про Довбуша» по сценарию Любомира Дмитерко. В архиве Музея-мастерской И.П.Кавалеридзе сохраняется командировочное удостоверение от 19 мая 1941 года
по 2 июля 1941 года во Львовскую и Станиславскую области.


«Все знали, что будет война. И как можно было такого известного художника посылать под самое брюхо немцев? — эмоционально вспоминает директор музея. — Кавалеридзе с группой «накрыли», и им пришлось почти пешком возвращаться в захваченный фашистами Киев. Иван Петрович в то время уже был достаточно зрелым человеком. Он чувствовал, что Гитлеру не проглотить Россию. Слишком кишка тонка…»


В Киев съемочная группа (27 человек) добиралась пешком, обходя разрушенные дома и остатки военной техники. Оказавшись 20 сентября 1941 года дома, Кавалеридзе под влиянием Олега Ольжича, Олены Телиги, Уласа Самчука возглавил Комитет по делам искусств Киевской городской самоуправы. Собственно, это была организация по самоспасению. Ведь Киев был разрушен — ни воды, ни хлеба. К тому же нужно было как-то вырывать из лап фашистов известных культурных деятелей.


Благодаря комитету еврейские семьи получали приют в селах Киевской области. Эти люди спасали молодежь от отправки в Германию. Удалось вытянуть с Сырецкого концлагеря кинооператора Владимира Войтенко (позднее именно он снял знаменитый фильм «В бой идут одни «старики»). Еще показывали на периферии спектакли, за которые актеры получали гонорар продуктами. Через некоторое время этой организации пришлось свернуться. Ее целью была независимая Украина под крылом у немцев.


«На самом деле они хотели сначала примкнуть к немцам, а потом сказать: «Извините, но мы против…». Даже Степан Бандера на это не шел, потому что не верил в успех задуманного, — вспоминает Ростислав Александрович. — И когда Кавалеридзе заметил негативную реакцию немцев на то, что они здесь якобы сильно развивают украинизм, выпускают свою патриотическую газету «Украинское слово», то почувствовал, что дело закончится в Бабьем Яру. И чутье его не подвело. Режиссер покинул самоуправу до жестокой расправы над ее участниками. И только таким образом смог выжить».


Советская власть смотрела на него как на откровенного врага народа. Уже после войны Никита Хрущев заявил: «Вот был такой скульптор, творил такие ужасные вещи, как Артем. А при оккупации вел себя так, как поступать недостойно…»



Монолог о мастере


— Иван Кавалеридзе — этакий «трехголовый гений», — говорит Ростислав Синько. — Он и скульптор, и режиссер, и драматург. При жизни был членом всех трех союзов. Но никогда не был кинорежиссером среди скульпторов и скульптором среди режиссеров. Поэтому некоторые художники о нем говорили: «Если бы мы пошли в своем деле путем Кавалеридзе, то давно были бы в контексте мирового искусства…» Так складывалось, что Иван Петрович легко мог «переливаться» из одной ипостаси в другую. Он говорил, что законы в искусстве одни: добро—зло, черное—белое, свет—тень, вот только методы разные, но ведь это только дело техники, главное же — мысль, чувства! Поэтому он многих молодых людей всегда по-доброму провоцировал на эксперименты с разножанровым искусством. Кавалеридзе всегда был уверен, что кастрюлю воска и лист бумаги у него никто не отнимет — ни старость, ни молодое поколение, пострадавшее от идеологических оков.


Смелые авангардные работы Кавалеридзе — «Журавли летят», «Бунт», «Во глубине сибирских руд», «Якби ви знали, паничі» — в советские годы не пускали в музеи, считая, что такое творчество будет непонятно советскому человеку.


Вершиной трагического мироощущения Кавалеридзе стала скульптура «Журавли летят». В ней даже не грусть, а невиданное отчаяние: едва стоит, опершись на костыль, покалеченный человек, руки и ноги его свела судорога, половина головы оторвана, но одухотворенное лицо все же тянется в небо, где летят журавли. И, знаете, именно такое выражение лица было у самого скульптора, когда его хоронили…


Многие удивлялись тому, как легко Кавалеридзе находил общий язык с молодежью. Часто к мастеру в дискуссиях присоединялся Сергей Параджанов, который был эпатажной фигурой в том кругу.


Как-то идет Иван Петрович по Крещатику, а навстречу ему — Сергей Параджанов. Тот разводит руки и по-театральному кричит на всю улицу: «Гению слава! Вы только посмотрите на этого гениального человека! Ведь он живет в королевстве кривых зеркал!» Опускается на колени и кланяется в ноги Ивану Петровичу. Более скромный Кавалеридзе говорит: «Сережа, поднимитесь, ведь вы протрете последние штаны, а одних будет маловато даже на двух гениев…»


Когда Кавалеридзе был болен, Параджанов приходил его проведывать и подарил ему маленький топорик — как символ борьбы со злом, с врагами. А потом и другие молодые люди приносили мастеру очередной топорик или брали у него параджановский, чтобы как-то очиститься от зла.