Любовь у Крещенской всегда по-детски безусловна («я встретил вас — и все») и стерильна, как в старых комедиях (прогулки под ручку, охи-вздохи на скамейке, напыщенные разговоры — если не в реальности, то хотя бы в мечтах). Са­мый незатасканный романтический образ: современные Ромео и Джульетта (она — обитательница задрипанной общаги, он — юный мажор из высотки напротив) на рассвете дружно долбят лед… Писательница щедро отсыпает семейного счастья всем, кого Гименей обычно выбраковывает: тщедушным маменькиным сынкам, анемичным старым девам — библиотекаршам и учительницам в нелепых шляпках и горжетках, увядающим красавицам с подкрашенными волосами и щедро запудренным лицом, многодетным разведенкам, поэтам и дворникам. У влюбленных, как правило, три врага: супруги, соседи и… современность, которая врывается в жизнь в виде бесцеремонного нувориша и требует освободить жизненное пространство.

Современность Крещенская явно не любит и видит в ней только темные стороны. Бескультурье, время рвачей и бизнесменов, когда деньги заменяют совесть, а на месте библиотек возводятся казино. Думается, это только одна, хоть и вполне реальная и неприятная, сторона медали, но у писательницы она становится единственной правдой. Зато прошлое — сплошной источник радости и счастья. Время, когда все жили бедно, но дружно; время, в котором находилось место томикам русской классики и фарфоровым слоникам, замызганным автобусам и пластмассовым пупсам… Чем дальше от современности хронологические рамки повествования, тем более лиричными, щемящими, как хорошая застольная песня, становятся истории. Рассказ «Примак», в котором классический треугольник «он — она — ее дети» разворачивается в голодное послевоенное время, стоит целого сборника.

Дома и животные в рассказах Свет­ланы Крещенской выглядят более живыми и человечными, чем собственно люди. «Оскар» за лучшую мужскую роль заслужил черный кот из рассказа «Дамский угодник». Он втирается в доверие к одиноким разведенкам, жирует на их хар­чах, а потом с легкостью меняет: одну на другую, обеих — на третью, всех вместе — на свободу… Судьбу же столь любимой писательницей интеллигенции олицетворяет… собака из рассказа «Не грустите, Мадам!». Золотистому ретриверу вольготно живется в доме поэта. Но вот приходит новое время в лице параноидально узнаваемого молодчика, собирающегося расселить дом и построить на его месте казино. Поэт погибает, и животное долгое время скитается по помойкам, пока наконец не находит приют в обветшалом городском управлении культуры. Когда предприимчивый молодчик добирается и сюда (теперь в его планах — бордель вместо детского центра искусств), в собаке пробуждается классовая солидарность («за породу обидно»), и антагонисты сходятся один на один в смертельной схватке…

Разрушение домов, в которых ютится прошлое, — пожалуй, самый актуальный и наболевший для киевлянина мотив в творчестве писательницы. «Сталинки» и «хрущевки», частные домики и общежития вытесняются, стираются с лица земли наглыми, помпезными многоэтажками. Застройщики уничтожают библиотеки, детские сады и просто сады. Чеховский образ вишневого сада витает в одном из самых пронзительных рассказов на эту тему — «Абрикоска». Но добродушная, бестолковая, изъеденная молью «старая гвардия», подобно псине Мадам, еще не сдается, обороняет рубежи своей стремительно уменьшающейся, уходящей в небытие, интеллигентской, совковой, коммунальной, провинциальной, искренней, любимой малой Родины.

 

Заказать в магазинчике