Гиляровы — на все времена.

Во имя отца и сына

ОТЕЦ. Никита Петрович Гиляров-Платонов (1824—1887). Из священников. Уже в духовной семинарии принимает от латинского hilaris (веселый, радостный, довольный) свою замечательную и оригинальную фамилию с добавлением имени благодетеля митрополита. Другой Платон, греческий философ, станет для него и всего рода настоящим богом. Ибо жизнь все Гиляровы отдадут счастью и обязанности свободного философствования.

Ученый, издатель и публицист Н.Гиляров-Платонов становится одним из столпов славянофильской духовной культуры. Это мы, глупые, еще в университете посмеивались над реакционными «калошами-мокроступами». Теперь совершенно ясно, что славянофильство — это блестящая страница мировой культуры. Никита Гиляров был равным среди равных в ряду А.Хомякова, И.Киреевского, Аксаковых. В этом кругу и Гоголь пребывал и мыслил. Но, Никита Петрович был убежден в том, что его мировоззрение простирается и на европейскую культурную традицию, что и завещал потомкам.

Его фундаментальная работа «Онтология Гегеля» — преодоление абстракций великого мыслителя, стремление соединить объективность и историчность, прошлое и настоящее. В публицистике он был ярок и широко известен, благодаря демократической направленности и журналистскому таланту редактора. Гиляров-старший издает и широко печатается в серьезнейшей московской газете «Современные известия». Он утверждал, что нигилизм — не случайное и не лучшее явление окружающей жизни.

Начиная с Никиты Петровича никто из Гиляровых трудами большими и благородными не наживал себе материальных благ. В нищете заканчивал свою жизнь профессор и издатель Гиляров-Платонов. После смерти его имущество было описано за долги и пошло с аукциона… Через 15 лет появится запоздалая статья-некролог о нем — «Неопознанный гений».

Никита Петрович оставит СЫНА — Алексея Никитовича Гилярова. Он продолжит.

Династия Гиляровых переносится на киевскую почву. Ибо появилась вакансия на кафедре истории философии Университета Святого Владимира. Он ее и занял на тридцать с лишним лет плодотворной работы.

Дом и квартира А.Н. Гилярова, с этой странной табличкой на дверях, находились в Киеве по улице Тарасовской, 10. Это была Паньковщина, киевский Латинский квартал, где располагался и университетский, и артистический люд. Отметим, что до революции и Тарасовская, и Паньковская были названы украинцами в честь Шевченко и Кулиша.

Киев и страна узнавали Алексея Никитовича Гилярова в тот потрясающий миг, когда он восходил на университетскую кафедру для чтения своих бесчисленных и вдохновенных лекций по истории философии и искусства. Древних, средневековых, новых страниц. В своей автобиографической повести «Беспокойная юность» записывает Константин Паустовский, один из многих счастливцев, кто слышал:

«Как только Гиляров начинал говорить, мы, студенты, уже ничего не замечали вокруг. Мы следили за неясным бормотанием профессора, зачарованные чудом человеческой мысли. Великие эпохи перекликались одна с другой. Нас не оставляло чувство, что почти невозможно проследить, где заканчивается философия и начинается поэзия, а где поэзия переходит в обычную жизнь»…

В полном соответствии со своей фамилией он так и называл собственные курсы в университете — «Светлая и радостная философия», за что заслужил еще в молодые годы строгое замечание одного из солидных журналов — «Слишком много любви». Как будто бывает слишком много любви, мыслей и воодушевления у таких, как Гиляров. Пусть и со странностями…

Его студенты, ученики, коллеги, ставшие крупными мыслителями, учеными (В.Зеньковский, Г.Шпет, П.Блонский, В.Асмус, М.Холодный) знали все его наклонности. Уважаемый профессор получал просто-таки детское удовлетворение от велосипедных, мотоциклетных (на трехколесной машине) и пешеходных прогулок на природе. М.Холодный считал, что учитель «принадлежал к числу перипатетиков в том смысле, что его мысль лучше всего работала во время движения на свежем воздухе». Потом дома он садился за свою необычную пишущую машинку и сразу, без ошибок, излагал свои мысли на длинных склеенных рулонах бумаги, чтобы не терять время. В урочные часы вся квартира профессора оглашалась перезвоном и ударами многих часов. Начинала работать его коллекция часовых механизмов. Представляете!?

Дело в том, что А.Н.Гилярову нравилась мысль Шопенгауэра о первом признаке высококультурного человека: уважительном отношении ко времени, постоянном слежении за ним. И все эти часовые перезвоны в квартире № 8 со странной табличкой «Здесь живет «никто». Чудак? Один из потомков объяснит: «…Не совсем точно у Паустовского о табличке на дверях… Дело было так. Рассказали, что в одном доме на Подоле висит табличка на дверях: «А.Н.Гиляров, профессор Университета Св.Владимира». Все удивились, Алексей Никитич разволновался и прибыл к этим жильцам-самозванцам. Выяснилось, что такую табличку жильцы квартиры на Подоле сделали, защищаясь от угрозы еврейских погромов. Гиляров, узнав, в чем дело, попросил жильцов оставить его табличку, а у себя на дверях сделал надпись «Utis» — греческое «никто» (как Полифему назвал себя Одиссей).

О, за эти профессорские двери к профессору далеко не каждый мог проникнуть. А только те, кто мог выдержать его испытание. В.Асмус подтверждает на собственном примере, как профессор задавал «испытуемому множество быстро следующих друг за другом вопросов. Из ответов на них складывалось впечатление о философских способностях, сообразительности, степени начитанности. Не допускались никакие отзывы с чужих слов, шаблонные критические суждения».

Профессор рассказывал, что когда ему самому было шестнадцать лет, он совершенно свободно читал Платона по-гречески, о латыни нечего было и говорить. Но и новые языки он знал отменно». Гилярову было мало и философской кафедры, и сотрудничества вместе с Владимиром Соловьевым в журнале «Вопросы философии и психологии», и участия в жарких диспутах вместе с киевлянами Н.Бердяевым и Е.Трубецким. Ему требовалась еще и химическая лаборатория в университете, где он проводил эксперименты по органической химии. Одна из его опубликованных работ называется благоуханно: «Запах фиалки по данным химии». Алексей Гиляров увлекается изучением, как всегда глубоким, с чтением сотен книг в оригинале, французской поэзии, историографии, литературы. Так рождается его замечательная книга о мировоззрении, философии, литературе конца ХIХ века — «Предсмертные мысли Франции».

В канун революции многие мысли самого Гилярова в Киеве станут предсмертными. В его огромном кругу интересов никогда не находилось места ни политике, ни политическим партиям. И эта аполитичность, караемая у нас жестоко, станет признаком всего рода Гиляровых. С них хватало философии, которая еще не была вытеснена наглой и вульгарной политикой. Для веселой династии Гиляровых наступали страшные времена большевизма и господства марксистско-ленинской философии. Конечно, чтобы выжить, и Алексей Никитович будет приспосабливаться к новой среде. Однако, он укажет, что социализм и коммунизм воспринимает только в ограниченной форме, отмечая как позитивный лишь единственный принцип — «каждому по труду». В то же время, отмечая, что «социалистический государственный строй так же мало согласовывается с общим укладом мировой жизни, как и безусловное единоначалие». Не сразу, но по нарастающей приходили мучения новой жизни. Вначале, вместе с соседом по дому Владимиром Ивановичем Вернадским, который немного раньше держал на коленях внучонка гиляровского, они организовывают ВУАН. В Украинской академии наук А.Н.Гиляров избран первым академиком-философом. И его деятельность на академическом и университетском поле, как всегда, протекает кипуче. Но в каких обыкновенных советских условиях! Академик Гиляров отмечает в анкете: «Гигиеническим условиям мое помещение не соответствует, ибо я вынужден зимой жить на кухне».

Многие в ту пору так жили. Но в каких странах действовало распоряжение властей (20-е годы), чтобы месячная зарплата фабричного рабочего-гегемона в два с половиной раза превышала денежное содержание академика. Сын Сергей, будущий профессор-искусствовед, ходил по соседям рубать дрова для заработка. Но уже скоро началась рубка голов и самих академиков. В академии обнаружили враждебный «Центр действий», и на судебном процессе прозвучали смертные приговоры коллегам, таким, как академик М.Василенко. Благодаря письмам, протестам, в том числе и Гилярова, приговоры отменили. Надолго ли? Ведь в академию ринулись коммунисты и комсомольцы. Зачастую — невежды. Но теперь выборы академиков по решению правительства должны были происходить «при участии рабоче-крестьянских масс». Настоящий ажиотаж поднялся в месткомах многих заводов и фабрик, которые выдвигали и обсуждали кандидатов в академики. В потоке доносов, выявления социального положения кандидата и его жены. Осуждение чуждых, не науке, а строю, кандидатов оканчивалось часто НКВД и ГУЛАГом. В науку шли «закаленные марксисты», характеристики которым вынужден был писать уже почти забытый и мало печатаемый академик А.Гиляров. А «Известия ВУАН» пестрели портретами Сталина, изобличениями врагов народа в науке и просто критикой чуждого элемента, особенно старой интеллигенции.

Не забрали, выжил старый Гиляров и умрет он своей смертью в Киеве. Но несомненно, грустны были и его «предсмертные мысли». Он и настоящие ученые становились ненужными, «дипломированными лакеями поповщины». Подросший сын Сергей на протяжении семи месяцев 1933 г. пребывал под следствием в тюрьме ОГПУ. Алексей Никитович много прожил и сделал, но не мог не пожаловаться в конце жизни: «…мои работы остаются ненапечатанными не по моей вине, не по моей неативности».

Академик А.Гиляров умер 7 декабря 1938 г. На страницах академического вестника не было некролога. Философа похоронили на Байковом кладбище. Со временем могила была уничтожена.

Сын Никиты Петровича Гилярова-Платонова Алексей Никитич оставил сына и внука Сергея Алексеевича Гилярова.

ВНУК — С.А.Гиляров (1877 — 1946)

Кто же нам теперь все это объяснит?..

Хороший искусствовед — совсем не второстепенная фигура в искусстве и жизни. Сергей Гиляров будет выдающимся исследователем, историком и хранителем художественных сокровищ. Он умел объяснить смысл живописных полотен, великих тайн искусства и жизни. Для этого надо было знать и любить само искусство — с радостью и воодушевлением, присущим Гиляровым: «Всякое произведение искусства есть микрокосм. Творчество заключает в себе элемент почти божественный. В понимании произведения искусства исследователь приобщается к радости творчества художника»…

Широта и размах научных интересов Сергея Алексеевича Гилярова, вероятно, тоже передались по наследству. От искусства Древнего Египта и античного мира, Китая и Монголии, мастеров итальянского и северного Возрождения до представителей искусства ХIХ и ХХ столетий и популяризации великих западных художников в массовой просветительской серии на украинском языке. А как вам такая задача: «Необходимо показать, почему и какими путями проникли в искусство древней Руси китайские и тибетские мотивы»?…

Сергей Гиляров, тоже по традиции, владел несколькими иностранными языками в совершенстве. Прекрасно знал и отменно писал на украинском. Его сын учился в Киеве в украинской школе. А писал настолько хорошо, что его сочинение при поступлении в родной Киевский университет отметил преподаватель Мыкола Зеров, принимавший экзамен. Сказал, что это лучшее сочинение. Просил к себе.

Сергей Гиляров только и жил искусством. В какие времена? Когда советская власть наступала на культуру, как «идеологию буржуазии». Времена воинственного и беспощадного уничтожения интеллигенции — «этих слуг эксплуататоров».

Он рано женился, надо было содержать семью. Тоже по наследству и без всяких конспектов и записей продолжил фамильное дело — преподавание. И так же блестяще. Многие помнят его лекции по искусству в институтах, техникумах, художественных вузах Киева. Что-то похожее… краткая история его преподавания в начале 30-х в киевском Институте кинематографии. Где он и стал, с помощью парткома и анонимной статьи в многотиражке «Кино-кадры», —«апостолом буржуазии», который «протягивает контрабанду меньшевизма-троцкизма». В связи с чем? Чтобы напомнить обыкновенный ужас недавней идеологии, процитируем тогдашнее обвинение преподавателю: «Раздел готического искусства Гиляров читает с таким воодушевлением, что непосвященный студент может сделать вывод, что это было настоящее искусство и что пролетариату не под силу строить свое искусство».

Конечно, Гиляров пишет покаянное письмо в редакцию с признанием «греха буржуазного объективизма» и покидает киноинститут. Но не оставляет родовой идеи и практики.

Пишет в одной своей статье категоричное: «Современность в общественной жизни — дело политика. Историк должен быть беспартийным, бесстрастным и справедливым. Я прекрасно знаю, что историческая объективность есть не что иное, как идеал и осуществима фактически лишь в весьма малой мере… Научное искусствоведение — это история искусств»…

Отец, Алексей Никитич, мог бы и возразить: «Общественное социальное устройство заложено в самом нашем существе. Для понимания нашей жизни необходимо брать человека в его общественной среде»… Принцип историзма. Принцип трагедий умнейших людей.

Основным местом приложения сил и таланта Сергея Гилярова становится киевский эрмитаж — Музей западного и восточного искусства, все, что было собрано Варварой и Богданом Ханенко и им самим.

…Хорошо бы представить и снять проход молодого Сергея из недалекого отчего дома на Тарасовской — сюда, к самому для него важному зданию в Киеве. Близко. Здесь его настоящий дом, его крепость искусства на долгие и страшные годы. Здесь он скроется и растворится в мире искусства. Здесь он будет служить ему с молодых лет и до смерти. Сергей еще от Варвары Ханенко услышит и согласится с ее мечтой: создать национальный Центр изучения мирового зарубежного искусства.

И он таки принялся за поистине титаническую работу. Посмотрите на сохранившиеся экспозицию, архивы и запасники, на сотни картин и гравюр. С.Гиляров составляет научный каталог Музея искусств ВУАН. На Гилярове, начиная с организации аспирантуры, держится научная, просветительская и экскурсионная работа. Он собирает потерянные старые и новые шедевры для музея. Был многолетним заместителем директора по науке и Хранителем.

Он делал открытия мирового уровня. Именно С.Гиляров в известном портрете графа Головкина, сделанном французской художницей XVIII века, распознал и доказал, научно говоря, идентифицировал изображение… другого человека — последнего польского короля Станислава Понятовского. Еще удивительнее его другое открытие. Где-то на задворках лаврского двора, в куче церковного хлама периода непрекращающейся борьбы с религией, С.Гиляров находит, распознает и реставрирует… работу Лукаса Кранаха «Адам и Ева». Какое прекрасное пополнение экспозиции, какое достижение! Если бы индустриализация не потребовала изъятия найденного шедевра, пригодного для продажи и экспорта? Каждое подобное «изъятие» становилось личной трагедией для Сергея Алексеевича. Сейчас «Адам и Ева» Кранаха находится в США, в музее города Пасадена. Есть интернетовский адрес, можно справиться… Неизвестно только, знают ли они о подвиге и трагедии С.Гилярова, у которого из музея на Терещенковской, 15 забирали, как родных детей, многие шедевры.

Да и вся коллекция музея, собранная бывшими капиталистами, была идеологически враждебна, ибо могла служить орудием контрреволюционного, антисоветского и религиозного влияния на посетителей. Замдиректора по науке приходилось как-то оправдывать само существование мирового искусства и необходимость знакомства с ним. Зачастую экскурсии шли под девизом «Искусство на службе коронованных дегенератов и церкви». Впрочем, дегенератов-начальников от искусства было всегда предостаточно. Гораздо больше, чем истинных его исследователей.

Сфинксы

«Символом необъясненной загадки, эмблемой таинственности кажется нашему представлению Сфинкс — существо с головой человека и телом льва», — слышится голос Сергея Гилярова из полувекового забвения, в одном из его удивительных исследований. У греков и египтян это зловещее существо называлось противоположно и выразительно: «душитель» и «блестящий». Вот такой блестящий душитель с сифилистическим носом — в одной из разновидностей чудовища. Автору исследования мировых Сфинксов на примере собственной жизни пришлось испытать силу этого «душительства». Знаток мировой культуры, конечно же, был невыездным, в литературе и справочниках ограничен, но имел переписку с коллегами на иностранных языках. Этого было достаточно, чтобы еще в 1933 г. посадить его в «допр», откуда в письме к прокурору С.А.Гиляров сообщает о «полном недоумении относительно причин ареста», когда ему «инкриминируется активное участие в контрреволюционной организации (в музее?! — Ю.И.) и в шпионском характере связи с заграницей». Документ сохранился — можно показать.

Пока С.Гилярову везет, и после десятков жестоких допросов и полугодичного заключения его выпускают, хотя и с временным лишением работы в родном музее. Начнется и пройдет война с оккупацией города, Сергея Алексеевича арестуют вновь, и в «собственных своих показаниях» он расскажет о взглядах и «отношении к советской власти» еще с 20—30-х годов: «…Мое отношение к советской власти было отрицательным… Меня, как и большинство нашей интеллигенции, пугала и возмущала политика красного террора… Я был не в состоянии принять некоторые реформы в области народного просвещения, когда на должности профессоров назначались люди без необходимой квалификации… Коллективизация встретила во мне внутренне негативное отношение. Этими суровыми и жестокими методами …Неприемлемой была для меня и художественная политика советского правительства. Продажа через Госторг за границу музейных ценностей как наших украинских, так и столичных музеев. Я склонен видеть в этом вредную антисоветскую инициативу. Я старался в порядке ведомственной подчиненности протестовать против этого, но, конечно, напрасно… Наконец, я весьма отрицательно относился к уничтожению памятников архитектурной древности в Киеве. Протестовать или выступать против этих разрушений я не считал возможным, поскольку они были санкционированы высшими правительственными органами»… Были еще доносы и ссылки на комментарий гиляровский к картине Питера Брейгеля «Слепые». Мол, слышали в его лекции, как мы идем за слепцами и упадем вслед за ними в пропасть… И доныне страшно подумать…

Сфинкс поворачивается другой стороной своего зловещего профиля. Началась война. Враг стоял у стен родного города. И отечество, и его художественные ценности оказались перед новой угрозой. Что было делать и как поведет себя Хранитель в новом испытании?

…При любой эвакуации музей все равно остается в своем городе. Профессор Гиляров готовит и отправляет экспонаты в тыл, многое неотправленное прячет секретно в подвале и мастерской во дворе. Но на все предложения эвакуироваться с семьей самому — не соглашается. Хранитель остается у своего музея в родном городе. Он не может его покинуть. Увы, Гиляров не сможет предотвратить планомерное и тщательное разграбление киевского эрмитажа немецкими оккупантами, представителями «культурного» штаба Розенберга. Картины забирали для потребностей Рейха, украшения резиденции рейхскомиссара Украины Эриха Коха и просто учреждений и квартир офицеров в Киеве.

Грабеж предотвратить было невозможно, но уменьшить его последствия? Куратором Музея западного и восточного искусства стал искусствовед из штаба Розенберга. Директором был назначен С.Гиляров. К тому же в музее организовался своеобразный немецкий клуб. Чтобы чувствовать себя здесь, как в Европе. Продолжались экскурсии, лекции, состоялась выставка немецкой гравюры. Гиляров каждый день и в оккупации ходил на работу в музей.

Что было — то было. Публикации профессора о деятелях культуры немецкого происхождения в контролируемой оккупантами газете «Нове українське слово». Я листал подшивку этой газеты и мне было как-то не по себе: среди материалов о победах фашистских войск, фотографий фюрера и наших пленных, зазывной рекламы девушек на прекрасную работу в Германии, статей типа «Сталінізм — витвір світового жидівства» и объявлений «Теплі речі нашим визволителям» —видеть подпись уважаемого профессора?.. Пусть и под абсолютно академической статьей о Иоганне Шеделе… Его выбор…Он всегда и везде писал о художниках.

Но вот еще заголовки. О том, о чем в ту пору еще не говорили вообще: «Колгоспи і голодомор», «Церкви, знищені більшовиками в Києвї»… За этим следует еще одно преступление (оно же открытие) Сергея Гилярова. В городе — беспрецедентная выставка — «Музей-архів переходової доби». Как член ученого совета этой небывалой выставки, из тысяч документов, фото, свидетельств, профессор Гиляров один из первых, пусть и в оккупированном Киеве, рассказал миру об уничтожении большевиками в Киеве древнейших храмов, памятников культуры и искусства — еще до войны. Это был настоящий крик и стон о загубленных шедеврах родного города. Скромный в своих потребностях человек, обеспокоенный уже при нескольких режимах бытовыми и привычными вопросами выживания, настоящий аристократ духа и рыцарь искусства — он всегда и в любой обстановке бесстрашно говорил правду, пусть и на кладбище культуры. Война — не война. Есть долг.

Но что будет потом, когда вернутся наши и узнают? Он понимал. Его уже один раз арестовывали. А за такое…И снова предоставляется возможность уйти из Киева. На этот раз — с немцами, на Запад, столь знакомый по искусству. После двух лет страшной оккупации, многие ведь уходят. Спасаются…

Уже немолодой и изможденный Сергей Алексеевич Гиляров, с женой и сыном Меркурием, остается. И на этот раз он не может покинуть ни Киев, ни музей.

…Есть не парадные, а страшные кадры встречи освободителей после двух лет оккупации. Горстка несчастных, измученных, дрожащих киевлян на руинах. Слезы радости или пережитого горя? За вычетом уничтоженных, умерших от голода и болезней, уехавших или увезенных в неволю киевлян. Уже на следующий день после освобождения в музей пришел его хранитель, профессор Гиляров. Как полагается, после осмотра музея был составлен акт. «Мы нашли»… Хранитель свидетельствует — что осталось после грабежей, вывозов, а что и сохранилось. Вместе с ним.

Коллекция возрождалась, картины возвращались к себе в дом. И уже в августе 1944 года музей был открыт для посетителей. Гиляров ждет решения и своей участи. Надеется. И даже ненадолго получает должность — директора Киевской музейной группы. Но ведь должен повернуться и к нему разгадываемый им Сфинкс с проваленным носом. Слышится:

«…Фанагорийский сфинкс немствует… Красота, любовь и смерть как венец познания недостижимого — вот в чем разгадка»… Его слова, его формула.

И уже гнусаво звучит в спертом тюремном воздухе простой, как приговор, вопрос: «Почему вы остались на оккупированной территории и работали на немцев?..» 30 декабря победного 1945-го Сергей Гиляров был арестован. В своем «Личном свидетельстве» он отвечает на вопрос: «Я осознавал, что мое поведение, мои антисоветские выпады в эпоху оккупации не могут пройти для меня безнаказанно, если возвратится советская власть. Мы останемся здесь до последнего вздоха или до победного конца», — говорил я всем, кто советовал мне уезжать»…

8 февраля 1946 г. С.А.Гиляров умирает в больнице Лукьяновской тюрьмы. Официально — от воспаления легких. Однако выяснилось, что он скончался от истощения, отказавшись принимать пищу. Такой самоубийственной смертью он надеялся не испортить карьеру сыну Меркурию. Все в роду Гиляровых были идеалистами. И порядочными людьми. Учеными. Даже в «анкете обвиняемого», отвечая на вопрос о происхождении, Сергей Алексеевич когда-то смело выводил: «Из академиков». Как выяснится, определение — для прошлых и будущих членов рода.

ВНУК, Сергей Алексеевич Гиляров, оставит ПРАВНУКА — Меркурия Сергеевича. (1912 — 1985). Академик АН СССР, выдающийся энтомолог, основатель почвенной зоологии. Автор более 500 научных трудов, трижды лауреат Государственных (Сталинских) премий, главный редактор «Журнала общей биологии».

В роду всегда почитали жизнь и творчество. Показываем и ссылаемся на картину (по рекомендации родственников) Иеронима Босха «Сад земных радостей», чтобы лучше понять лучшую книгу ПРАВНУКА — «Закономерности приспособлений членистоногих к жизни на суше». В любые нелегкие времена продолжал цвести и плодоносить «сад земных радостей» для веселых (gilaris!) в деле и свободно мыслящих Гиляровых. В том числе и для спасения в продолжение рода Меркурия.

ПРАПРАВНУК Гилярова-Платонова Алексей Меркурьевич тоже пошел по науке о жизни. Гидробиолог, профессор, заведующий кафедрой общей биологии МГУ.

Мы кратко представили информацию о пяти поколениях замечательной фамилии. Все Гиляровы, помимо генетического наследования, продолжались и своими учениками. Ведь какие легендарные педагоги и воспитатели! Студенты замирали на этих лекциях, происходило чудо передачи опыта, мыслей, традиций. В любой, самой буйной художественной аудитории. Когда говорил тот же профессор С.А Гиляров, Татьяна Яблонская восклицала: «Как будто он пришел к нам из Х1Х века….» И повел в будущее, добавим. Из славной киевской семьи филологов Билецких, что так и не успели спасти Сергея Алексеевича, молодой Платон по совету Гилярова из живописцев стал искусствоведом, да каким! Пришел на его место в музей. Чтобы продолжить.

Много ли толку для современников в философах, искусствоведах, критиках? Может зря говорят: критика — это абсолютный слух на будущее. Однако настоящая история нетороплива. Ведь и С.А. Гиляров говорит: «Не дело историка искусств увековечивать современность. Нам нужно установить тот срок давности, который делает явление объектом исторического постижения». И хотя мудрость Гиляровых проверена временем, Алексей Никитич-философ может и уточнить необходимое всеединство с присущей ему эмоциональностью: «Сбрось с себя всю ненужную ношу, слабый человек… Не пренебрегай чувствами. Твердо помни, что в сердце лежат корни религиозного, морального, поэтического миропонимания, что на этом тревожном станке сплетается тот убор, без которого непригодной становится жизнь»…

И такие люди, с их умом, талантом и сердцем у нас «куда-то вдруг исчезали». О них надолго забывали… Я попробовал собрать, пусть в первом приближении, лица славной династии. Вот они все рядом… Достойные не только памяти, но и фильма. Я только попробовал выстроить материал, уже найденный на протяжении десятилетий, по крохам, с большими трудностями — многими исследователями этой потрясающей истории. Они искали забытые факты жизни Гиляровых — тоже для будущего.

С благодарностью назову их имена. Это историки, философы, искусствоведы: С.Белоконь, Н.Крутенко, М.Ткачук, Н.Корниенко, В.Скуратовский, О.Рославец.

Сам же я подумал напоследок еще об одном значении опыта Гиляровых. Может быть, немаловажном для сегодняшнего смутного дня. Они все учили думать…

Комментарии в ЖЖ