Стоило Ахматовой опубликовать в 1912 году первую тонкую книжечку, как она мгновенно прославилась. В нее влюблялись, ей поклонялись и подражали. В 25 лет она была признана первой поэтессой России! Она и стала Первой. Подобно первой женщине-космонавтке, она стала первой поэтессой, решительно потеснившей сонм прославленных поэтов-мужчин. Она, по сути, и запатентовала жанр женской поэзии…
В эпоху «Серебряного века», когда кино было ожившей картинкой и тщетно пыталось откреститься от прозвища балаганного зрелища, завоевав право называться искусством, не актеры, не паяцы – поэты были истинными властителями душ. Им поклонялись, как нынче эстрадным певцам. Нет – намного больше! Когда на сцену выходил Игорь Северянин, купчихи срывали с себя драгоценности и бросали к его ногам. Гимназистки вешали на стены портреты «падшего ангела» Александра Блока. В поэтов влюблялись, от любви к ним сходили с ума и травились серными спичками… Стихотворные строчки терзали сердца. Поэзия царила. В период ее тотального царствования и родилась будущая «Анна всея Руси». И кто знает, возможно, появись она в иное столетие, она бы пошла на эстраду… Но тогда все было по-другому.
Итак, она родилась.
РОЖДЕНИЕ МИФА
Анна Андреевна Горенко родилась в Одессе, на 13 станции Большого фонтана в семье отставного инженера-механика флота. Впрочем, в ее изложении это звучало иначе:
«Я родилась в один год с Чарли Чаплином, «Крейцеровой сонатой», Эйфелевой башней. В то лето Париж праздновал 100-летие падения Бастилии – 1889, а в ночь моего рождения справлялась и справляется знаменитая древняя «Иванова ночь» – 23 июня», – написала она, исхитрившись в первых же двух предложениях биографии наделить скромную дату своего появления на свет пятикратным величием.
К этим предложениям следует добавить третье – родившаяся за полстолетия до появления звонкого словца шоу-бизнес, Ахматова обладала воистину гениальной способностью собственноручно создать миф о самой себе.
Когда Анне Горенко было пять лет, она впервые побывала в Киеве, где проживали ее дяди и тети, кузены и кузины со стороны матери. Здесь, гуляя по Царскому саду (Мариинскому парку), пятилетняя Анечка нашла на дорожке булавку в виде лиры. И бонна сказала ей: «Ты будешь поэтом».
Сказала ли? Нашла ли?..
Повзрослевшая Анна утверждала, что обладает исключительной памятью и в подробностях помнит мельчайшие события детства. С другой стороны, судьбоносная находка в комплекте с предсказанием, сделанным (как и положено в сказке) еще у колыбели, превосходно вписывалась в предание. Ни папа – отставной инженер, ни дед по материнской линии Эразм Иванович Стогов, служивший в канцелярии киевского генерал-губернатора, ни сам Киев – увы, подобной чести не удостоились.
От отцовского рода Анна отказалась в тот миг, когда родитель попросил не позорить их фамилию ее «декадентскими стихами». «Ну и не нужна мне твоя фамилия», – фыркнула дочь. От дедушки Эразма – сгодилась лишь «тетка». «В семье никто, сколько глаз видит кругом, стихи не писал, только первая русская поэтесса Анна Бунина была теткой моего деда», – записала Ахматова, уже будучи Первой.
«Анна – признанная первой поэтессой России – произошла из рода самой первой в России поэтессы – Анны». Не правда ли, звучит красиво?
Хотя на самом деле никакой теткой А. Бунина ей не была (никто даже толком не помнил, точно ли она состоит с ней в родстве). Но миф важнее реальности. А вера в свое избранничество и подавно всегда была превыше всего – и в этом Анна не лгала никогда. Избранницей она ощущала себя с тех пор, как начала себя ощущать. У нее были на это причины…
Из всех детей Горенко она осталась одна. Ее осознание себя совпало с осознанием смерти четырехлетней сестры. Ее совершеннолетние ознаменовалось смертью старшей сестры Инны. В 1920 году любимый брат Андрей покончил с собой, отравившись морфином. В 1922 умерла последняя сестра Ия. Младший брат Виктор пропал без вести, и до 60 лет Ахматова считала его погибшим. Ей и самой не раз пророчили смерть от туберкулеза – неумолимого бича их семьи. И, привыкшая к предостережениям врачей, готовая умереть в любую минуту, она всю жизнь словно простояла на незримой, иллюзорной черте между тем и этим миром. Это обостренное ощущение жизни и смерти, такое близкое к вечности, и наделило ее редким чутьем мифотворца, талантом воспринимать окружавшую ее прозаическую и бытовую реальность как несущественный – рабочий материал…
Какие там отставные и служащие канцелярии – ее предком был хан Ахмат, наследник Чингисхана! Позже свою бабушку Прасковью, в девичестве Ахматову, поэтесса величала не иначе как татарской княжной. Последним штрихом стало «траурное» кольцо, покрытое черной эмалью. Ахматова носила его постоянно, уверяя, что оно обладает таинственной силой. И все, включая ее мужа – поэта Николая Гумилева и не исключая ее биографов, послушно повторяли растиражированную ее легенду: это кольцо Анна получила от той самой бабушки-татарки, от которой «были редкостью подарки». Стоит ли уточнять: ни княжной, ни татаркой, тем паче наследницей хана бабка Анны Андреевны Ахматовой не была, а была – Прасковьей Федосеевной, простой русской бабой, не умевшей ни читать, ни писать.
В любом случае, как написал в своем эссе Нобелевский лауреат Иосиф Бродский «…пять открытых «а» обладали гипнотическим эффектом и естественно поместили имени этого обладательницу в начало алфавита русской поэзии. В каком-то смысле это имя оказалось ее первой удачной строчкой».
Но и первую, и все прочие строки еще предстояло опубликовать.
ПОБЕГ ИЗ КИЕВА
Она говорила о себе: «Я – Чингизидка».
Она называла себя «истинной херсонесийкой», поскольку не раз проводила лето в Севастополе и не могла не подчеркнуть свою связь с Херсонесом. Она соглашалась, когда ее называли «Царскосельской музой», поскольку большую часть своей юности провела под Петербургом, в Царском Селе. Но когда ее подруга заметила: «Киев – вот веселый, ясный город, и старина его нестрашная», – она не согласилась. «Город вульгарных женщин. Там ведь много было богачей и сахарозаводчиков. Они тысячи бросали на последние моды, они и их жены… Нет. У меня в Киеве была очень тяжелая жизнь, и я страну ту не полюбила и язык… «Мамо», «ходимо», — она поморщилась, — не люблю».
Связь с Киевом, в котором Анна Горенко прожила не один год, в стенах которого родились ее первые взрослые строки, сделавшие ее потом знаменитой, в церкви которого она обвенчалась, Анна Ахматова не подчеркивала никогда. Она вычеркнула Киев из своей биографии. Все, что случилось с ней здесь, не сочеталось с мифом об избранной.
В Киев Анне пришлось переехать в 17 лет. Родители расстались. Отец растратил капитал жены и нашел новую «даму сердца». Мать перебралась к киевской родне. «Наследнице Чингисхана» приходилась самой мыть полы, стирать. «Истинная херсонесийка», непокорная и свободолюбивая, плавающая, как птица, вскарабкивавшаяся по ночам на крышу, чтобы побеседовать с луной, была вынуждена подстраиваться под чужой и чуждый уклад. «Живем в крайней нужде… Денег нет. Тетя пилит. Кузен Демьяновский объясняется в любви каждые пять минут», – с тоской пишет она.
Поступив в старший класс Фундуклеевской гимназии, Анна держится одиночкой – гордой, обособленной и нелюдимой. Ведет себя, как королева, не только с девочками из богатых семей, но и с преподавательницами, осмелившимися сделать ей замечание. Она чувствует себя королевой в изгнании. Немудрено, что когда полгода спустя в город приезжает ее царскосельский друг, а ныне студент Сорбонны поэт Николай Гумилев и делает ей предложение, она принимает его. Да и приезжает он сюда не случайно. Анна сама вызывает его из Парижа письмом…
Именно в киевской мышеловке она впервые осознает себя поэтом (звездой!). Чем нелицеприятнее, чем невыносимее мир, который тебя окружает, тем отчаяннее ты ищешь спасение в глубинах своего «я», в мыслях о своей исключительности, в мифическом и блистательном будущем. Но кому здесь нужны стихи гимназистки-приживалки, в чьем арсенале нет и приличной шляпы? А Гумилев уже успел издать первый поэтический сборник «Путь конквистадоров».
«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте. Если не считать повести о Николае и Анне», – скажет он много лет спустя. Будущего мужа будущая Анна Ахматова встретила в возрасте Джульетты – в 14 лет. Ему было столько же, сколько Ромео. Он влюбился сразу. Гумилев, однако, был настоящим поэтом и влюблялся «сразу» почти ежедневно. И все же Анне удалось остаться единственной (несмотря на то, что его вторую жену тоже звали Анной). Первое предложение руки и сердца он сделал еще в Царском Селе. Она ответила отказом. Они поссорились. Уезжая, отказчица не сочла нужным сказать ему: «До свидания».
Но, поселившись в Киеве, она написала ему сама. Он ответил очередным предложением. По приезде сделал третье. Она прочла ему свои стихи. Он был не в восторге: «А может, ты лучше будешь танцевать? Ты гибкая». Но он влюблен и готов на все. Гумилев первым печатает ее стихотворение в своем журнале «Сириус». Увозя для публикации ее раннюю пробу пера «на руке его много блестящих колец», он уезжает из Киева ее женихом.
«Гумилев – моя судьба, и я покорно отдаюсь ей… Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю», – пишет она. Но рокового 13 октября 1907 года жених появляется в Киеве вновь… А ей уже так не кажется. Анна больше не нуждается в избавителе? Окончив гимназию, она по совету врачей отправляется на юг, в Севастополь (иначе – смерть!).
Или ей нравится самая печальная повесть о «Бессердечной красавице и безутешном рыцаре»? Пьеса, где она наконец играет главную роль, – сказка, колдовским кругом отрезающая от реалий. Кто она без Гумилева? Провинциальная девочка, рисующая в тетради первые, неумелые строки. Но в его глазах она – Прекрасная Дама, он посвящает ей стихи и рассказы. Кочуя между Парижем, Петербургом и Африкой, он несет ее образ…
Женившись и разведясь с ней, Гумилев придет к выводу: если она и любила его, то очень недолго. «Для нее наш брак был лишь этапом, эпизодом в наших отношениях, в сущности ничего не менявших в них. Ей по-прежнему хотелось вести со мной «любовную войну» по Кнуту Гамсуну – мучить и терзать меня… Для нее «игра продолжалась», азартно и рискованно».
Он тоже никогда не любил – ее. Он боготворил созданный ею и мастерски дорисованный им миф о Ней! Быть может, поэтому он любил только ее образ, сбрасывая со счетов бесчисленных любовниц, как малозначимые эпизоды. Шесть лет, прыгая из романа в роман, он продолжал страдать о безвестной девочке, запертой в провинции… Нет, о «царице», шесть лет говорившей ему роковое «не надо»!
Он и сам с детства мнил себя принцем, «колдовским ребенком, словом, останавливающим дождь». Сам всю жизнь ходил по лезвию жизни и смерти, путешествуя по диким экзотическим странам, убегая добровольцем на Первую мировую войну. И если судить художников по законам придуманного ими же мира, их отношения были идеальными.
Он едет за ней в Севастополь и получает новый отказ. Приехав в другой раз, удостаивается нежного свидания и вдруг слышит: «Я влюблена в негра из цирка, если он потребует, я все брошу и убегу с ним».
В то время в Севастополе даже не было цирка! Он знает об этом. Знает, негр выдуман ею – Прекрасная Дама просто сочла нужным ввести в их пьесу необходимый ей колоритный персонаж. Она неоднократно говорит ему «да» и еще чаще «нет». Он, в лучших театральных традициях, мчится в Нормандию топиться. Позже его находят в Булонском лесу – он пытается отравиться цианистым калием. Год спустя она объявляет: отказ окончательный. А в начале 1909 года узнает о еще одной попытке покончить с собой… Их брак, так же как и развод, был предрешен.
Они обвенчались 25 апреля 1910 года в киевской церкви Николая Марликийского.
С 1908 года семья Горенок опять живет в Киеве. Анна без особой охоты учится на высших женских курсах. Ей 21 год. Перспектив – никаких. И, сидя за столиком в Европейской гостинице (на месте которой возвышается ныне громада бывшего музея Ленина), она соглашается стать женой Гумилева.
Венчание было тайным. Анна вышла из дома в обычной одежде и по дороге переоделась в подвенечный наряд. Ни киевские дяди и тети, кузины и кузены, ни мать, ни сестра, ни брат невесты Андрей, бывший другом Гумилева, там не присутствовали. Родня была против брака с поэтом. Точнее, брака с поэзией… Или таинственная свадьба на околице города просто казалась им обоим красивой строкой?
Незадолго до венчания Анна написала «Молитесь обо мне. Хуже не бывает. Смерти хочу». У нее не было другого шанса сбежать из Киева.
Незадолго после венчания он написал:
Из города Киева, из логова Змиева
Я взял не жену, а колдунью…
У него, таки вписавшего вымарываемый ею город четырех Лысых гор в ее биографию, были все основания считать жену – колдовской.
АННА ВСЕЯ РУСИ
Взяв в руки фотографии Анны Горенко и Анны Ахматовой, вы сразу отметите разницу.
Словно по волшебству, незапоминающееся лицо перевоплотилось в четкий, как символ, облик, запечатлевающийся в памяти, точно след от печати. Длинный нос превратился в «патрицианский профиль». Принимаемые перед фотографом напряженно застывшие позы сменились постановочными кадрами, где все: и почивающая на поручне рука, и туфелька, и взгляд сфинкса – продуманно до мелочей.
Она не была красивой. Но биографы говорят о ней как о красавице. И, вглядываясь в ее лицо, ты видишь эту красоту – красоту идеального образа. Еще при жизни Анны Ахматовой было написано больше двухсот (!) ее портретов. Ее рисовали Экстер, Модильяни, Альтман, Серебрякова, Петров-Водкин. Ее запечатлевали в статуях и даже в фарфоровых статуэтках. По свидетельствам современников, в империи было только два настоящих поэта, которые выглядели, как настоящие поэты (как Боги!) – она и Александр Блок. По воспоминаниям приближенных, появившись в кругах Петербургских олимпийцев, в качестве жены Николая Гумилева поначалу Анна напоминала «робкую пятнадцатилетнюю девочку». Но скоро начала вести себя иначе: «В ее глазах, и в осанке, и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая черта ее личности: величавость… «царственная», монументально важная поступь, нерушимое чувство уважения к себе, к своей высокой писательской миссии».
Был ли это брак по расчету или брак по любви к сказочному, звездному миру столичной поэзии, частью которой был Гумилев? Но именно он, к тому времени состоявшийся поэт, за руку привел ее из киевской церкви в круг литературных избранников. Помог выпустить первую книгу, воспел вторую в хвалебной статье.
Слава обрушилась на нее молниеносно. «Муза плача» первая поняла: петь о страданиях, расставаниях, боли, разлуке, нелюбви и готовности умереть от любви – «быть нелюбимой поэтично». Тысячи женщин влюблялись до нее, мучались, плакали, мечтали наложить на себя руки. Тысячи глаз ловили взгляды и ждали слов. Но лишь прочитав:
Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне, улыбнулся;
Полуласково, полулениво
Поцелуем руки коснулся –
И загадочных, древних ликов
На меня поглядели очи…
Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его – напрасно.
Отошел ты. И стало снова
На душе и пусто и ясно
– поняли, что можно писать «о своем, о женском», вечном, невысказанном и затаенном – так прекрасно и просто.
Теперь Анна Ахматова мучалась, рыдала и умирала за них всех. Она расставалась с любимым в каждом первом стихотворении и кончала с собой в каждом втором. И неважно, что она была любимой. Неважно, что она была замужем. Стоило ее мифотворчеству облечься в стихотворную форму и поэтический образ, как ее брак с Гумилевым стал всего лишь одной из строф, а трагическая «биография» стала достоянием страны.
Вся Россия верила, что студент-католик повесился от любви к Анне Ахматовой. Вся Россия верила, что у Первой поэтессы был роман с Первым поэтом Александром Блоком…
Безвольно пощады просят
Глаза. Что мне делать с ними,
Когда при мне произносят
Короткое звонкое имя?
Верила так же, как и в воспетое ею в стихах черное кольцо, ее татарскую кровь, ее горести и злосчастья…
Севастопольский негр был только первым из многочисленных мифических любовников. Что ни день она писала о своих вымышленных похождениях, о жестоких возлюбленных, о муже, который хлещет ее ремнем за измены.
«Мне было не очень-то весело гулять по Петербургу этаким ветвисторогим оленем! – сокрушался Гумилев. – …ведь я, подумайте, из-за этих строк прослыл садистом. Обо мне прошел слух, что я, надев фрак, хлещу «узорчатым вдвое сложенным ремнем» не только свою жену – Ахматову, но и своих молодых поклонниц, предварительно раздев их догола… Но я ничего не мог поделать с ее украинским упрямством».
Он пытался убедить ее, публиковать подобные выдумки – пошлость и дурной тон. Но разве не глупо было разубеждать ту, что уже стала мифом о самой себе? Точнее, той самой Анной Ахматовой, которой она себя всегда считала. (Хотя кому-кому, а ему, посвящавшему любимой жене стихи под названием «Жестокой» и расписывающему «жестокую», как лесбиянку, грех было жаловаться на славу садиста.)
Их брак был недолгим. Однажды она действительно ушла от него к другому. Но когда в 1921 году Николай Степанович Гумилев был расстрелян, она стала его идеальной вдовой. Как обычно, красота повести о «Николае и Анне», бывших «слишком свободными и большими людьми для пары воркующих «сизых голубков», легко отодвинула скучную реальность. Никто всерьез не считал настоящей вдовой Гумилева его вторую жену. После смерти Ахматова посвящала ему стихи, хранила его стихи, занималась их изданием… И неважно, что у нее было еще три мужа.
Мертвый, таки отыскавший свою смерть, он стал для нее тем идеальным супругом, которым не мог стать при жизни. Тем прекрасным, законченным образом, каким была для него и она – непокоренная, прославленная, жестокая, уходящая. Об их трагической любви было написано тысячи статей и исследований и будет написано еще тысячи. И все они, как и эта, будут очередным мифом.
Правдивее всех написала она сама, уходя от него в стихах, за пять лет до того, как ушла от него. За сто лет до того, как написанное ею стало правдой…
Твой белый дом и тихий сад оставлю.
Да будет жизнь пустынна и светла.
Тебя, тебя в моих стихах прославлю,
Как женщина прославить не могла.
И ты подругу помнишь дорогую
В тобою созданном для глаз ее раю,
А я товаром редкостным торгую –
Твою любовь и нежность продаю.
Кем бы был в нашей памяти Николай Гумилев, если бы его женой не была Анна Ахматова?
а ссылка рабочая вообще?:( так хотелось прочитать, но открываться не хочет ни в какую
у меня все открывается)) отличная статья...
*Кем бы был в нашей памяти Николай Гумилев*
В Вашей кем угодно... В русской литературе - выдающимся поэтом Серебряного века.
а вы не путайте память с литературой. не нужно бросаться такими громкими словами