Андрей Макарский в своих воспоминаниях о послевоенном Евбазе пишет: 
  «На месте цирка или на противоположной стороне площади было большое, площадью в несколько сотен квадратных метров кладбище немецких самолетов. Этакие метров в пять, а может быть, больше пласты из фюзеляжей, двигателей, крыльев, винтов. Что-то сильно покореженное, что-то совсем целое. Мы ходили туда вывинчивать краники, трубочки, по которым подавалось топливо. Из них получались прекрасные пугачи. Взрывчаткой служили головки спичек».
  Видимо, сюда свозили все самолеты, подбитые над Киевом после его освобождения в 1943 году. Топографически площадь представляла собой удобное место для складирования. В своих воспоминаниях Валентин Терно отметил, что в Галицкую (Победы) площадь, где распологался Евбаз, лучеобразно врезались девять улиц.
  Теперь понятно, откуда одноухий еврей Зяма раздобыл фюзеляж немецкого самолета. А мне эта история поначалу казалось анекдотом или шутливой байкой. В своей повести «Дети шабата» Валентин Гринер рассказывает о родном дяде, торговавшем на Евбазе. Дядя Зяма вернулся с войны с двумя ранениями – одна пуля повредила то место, на котором обычно сидят, а вторая оторвала левое ухо. Поначалу Зяма продавал трофейные швейные иголки фирмы «Solingen». Когда дефицитный товар закончился, дядя решил заняться изготовлением мыла. 
  В наше время натуральное калийное мыло стоит довольно дорого. В послевоенное время даже самодельное мыло стоило больших денег, так как готовилось из натуральних растительных и животных жиров. Пользовалось спросом мыло, содержащее ядовитый порошок для уничтожения вредных насекомых (дуст). Вши всегда были постоянными спутниками стихийных и социальных бедствий. Они распространяли такие опасные болезни как сыпной и возвратный тиф. Наибольшую угрозу представлял собой сыпной тиф из-за его массового распространения на оккупированных территориях. Известно, что перед войной практически отсутствовала заболеваемость возвратным тифом, которая вновь появилась в военные годы. После войны больных педикулезом было так много, что открывшиеся парикмахерские не могли нормально работать. Завшивленных посетителей немедленно отправляли на санобработку.
  При изготовлении самодельного мыла использовали известь, древесную золу, поваренную соль и жиры. В полуголодное время сложнее всего было с жирами. Еще в XIX столетии для изготовления свечей простой люд ловил ежиков и топил из них жир. Для варки мыла больше всего подходил свиной или рыбий жир. В полуголодные годы использовали всевозможные жирные отбросы.
  Торговля мылом процветала и на Евбазе, особенно в послевоенные годы. Вспоминает Юрий Николаевич Титов:
  «Я расскажу, как ограбили одну продавщицу. Часов в девять утра она разложила перед собой на прилавке кусочки темного самодельного мыла. Торговля шла бойко, чем и привлекла к себе внимание голытьбы. Двое урок приметили, что всю выручку баба бросает в ведро, на которое тут же садится. Тогда один из воришек берет кусочек мыла и радостно восклицает: «О! Шоколад!» и начинает его грызть. Продавщица вопит: «Брось, скаженный! Цэ мыло!». Но урка продолжает его жевать, пятясь подальше от прилавка. На вкус мыло оказалось ужасным – глаза воришки выпучились, со рта потекла пена. Баба подхватывается, догоняет «сладкоежку» и отбирает кусок. В этот момент его напарник успевает подменить ведро с деньгами. Продавщица не подозревая, что потеряла всю дневную выручку, садится успокоено на ведро и торгует дальше».

В 1946 году власти приняли решение ликвидировать «рынок случайных вещей» в связи с «реконструкцией города». Последние годы Евбаз выглядел довольно странно – через площадь двигались трамваи, вместо телег стояли грузовики, с кузова которых осуществлялась торговля. Многочисленных рундуков, лотков и ларьков уже не было – продавцы стояли небольшими группами на тротуаре. «Обжорного ряда» также не существовало, зато в маленьких столовых на площади за ничтожные деньги можно было отведать наваристый украинский борщ.

  Но вернемся к нашему Одноухому Зяме. Для привлечения покупателей он раздобыл фюзеляж немецкого самолета (и теперь мы знаем, где):
  «В самом козырном месте Евбаза стоял на пузе бронированный немецкий фуйзеляж без крыльев и под красивым колпаком кругового обзора со всех сторон было написано: «Мыло натуральное». Но мыла ещё не было в присутствии наличия.
  Вначале и прежде всего, нужны были мыльные формы для разлива готовой продукции. Исключительно удобными для этой цели оказались ящички из старинных царских комодов какого-то Людовика, купленные в комиссионке за деньги из фильдеперсового чулка. Тётя Роза кричала на всю Подвальную: – ” Ящички?! Только через мой труп!..”
  А когда дядя Зяма установил в кухне котел, в котором круглосуточно бурлили какие-то подозрительные обрезки, именуемые «животный жир», вкупе с канифолью, каустической содой и прочими композициями хозяйственного мыла из таблицы Менделеева, тетя Роза устраивала истерики: «У меня даже эйсик-флейш (сладкое мясо), и гефилте-фиш (фаршированная рыба), и вся человеческая еда провонялась этим паршивым мылом».
  Когда утром дядя Зяма подъезжал к своему фуйзеляжу, там уже стояла очередь за его хорошим мылом. Он открывал секретный замок бомбового люка, перегружал туда с конной площадки товар (между прочим, украшенный круглой печаткой с серпом и молотом), затем поднимался в кабину, энергичным рывком, как настоящий летчик, сдвигал колпак над умной своей головой, надевал шлемофон, удобно усаживался в центре мыла и начинал торговлю. Конкуренты высовывали головы из своих жалких ларьков в ожидании, когда у Штурмана Зямы кончится продукция, и он уберется с Евбаза».
  С той поры дядю Валентина Гринера перестали называть Одноухим Зямой, а нарекли уважительно – Штурман Зяма. После закрытия Евбаза фюзеляж немецкого самолета отправили на переплавку.