ЭВАКУАЦИЯ: НЕ ДЛЯ ВСЕХ

К приходу немцев в Киеве оставалось около 400 тысяч горожан. Остальные ушли на войну или уехали в эвакуацию. Эвакуировали в первую очередь семьи работников НКВД, ЦК, командного состава и партийных органов, квалифицированных рабочих 3-го и выше разрядов, ученых, артистов. Эвакуация происходила на пяти железнодорожных станциях: «Дарница», «Киев—Пассажирский», «Киев—Московский», «Киев—Товарный», «Киев—Лукьяновка». «Желающих уехать было много, но не все могли. На вокзалах было все оцеплено и функционировали специальные пропускные пункты. За ограждение пропускали только тех, у кого была бронь, в общей сложности 325 тысяч человек. Некоторые пытались уехать сами. Нас, например, знакомый предложил увезти на машине. Но мама отказалась, так как не было ни копейки денег, да и радио твердило, мол, Киев не сдадим», — рассказывает Дмитрий Васильевич.

После эвакуации опустели дома, а затем и целые кварталы. На Липках, где жил весь НКВД, не было живой души. Когда с 17 сентября из Киева начали уходить советские войска, население стало массово грабить магазины. «Это продолжалось до 19 сентября, когда в город вошли немцы. Народ тащил все абсолютно — от иголок и носков до габаритной мебели. Все это собирались обменивать потом на еду, потому что власти вывезли из города все продукты, а что не успели, потопили в Днепре. А всем нужно было выживать», — говорит Малаков.

Киевлянин Александр Лашук, чья мама, Клавдия Алексеевна, пережила войну, говорит, что немцы зашли спокойно. «Мама рассказывала, что фашисты зашли в город без стрельбы и погромов. Многие люди оставались в домах и смотрели на них через окна своих квартир. На углу Прорезной и Крещатика, где сейчас проектный институт, располагался магазин. Немцы устроили в нем пункт сдачи радиоприемников. На двери на грубой бумаге серо-синего цвета висело огромное объявление: «Наказується всім жидам міста Києва і околиць зібратися … 29 вересня 1941 року до 8 ранку при вул.Мельника—Доктерівській (коло кладовища). Всі повинні забрати з собою документи, гроші, білизну та інше. Хто не підпорядкується цьому розпорядженню, буде розстріляний». Тогда еще никто не знал про Бабий Яр», — говорит Лашук.

А Надежда Владимирова, когда вошли немцы, жила в районе Дарницкого вокзала. Ей было 4,5 года. «Мы жили у бабушки в частном доме — папа ушел на фронт, он был коммунистом, и мама вынуждена была переехать к ней, опасаясь преследования. Когда наши ушли из города, мы тоже уехали. А когда вернулись, в доме уже жили немцы. Мы поселились во флигеле. Были сначала и какие-то запасы крупы, немцы их не забрали. Но было страшно, потому что каждый день кого-то вешали. Мы с братом и бабушкой очень боялись за маму», — вспоминает Надежда Андреевна.

ДЕТИ: ФРУКТЫ ЗНАЛИ ПО ЛОТО

Дети, оставшиеся при немцах в городе, не знали вкуса фруктов и сладостей. Их знали по картинкам. Дмитрий Малаков, которого мама, когда стало совсем тяжело, отдала в детдом на Соломенке, организованный в период оккупации городской управой, вспоминает, что там часто играли в довоенное лото.

Дети войны. «Буденовцы» позируют немецкому фотокорру. Фото: trinixy.ru

«Нам раздавали листы с картинками, а ведущий доставал отдельные картинки из мешочка. Этими картинками нужно было накрывать свои. Вот ведущий достает и говорит: «апельсин», узнает, у кого «апельсин», потом «мандарин», и дети ищут, у кого «мандарин». Потом ведущий доставал «яблоко», «конфету», «печенье»… А мы все это знали только по картинкам. А из сладкого мы тогда пробовали только черные ягодки паслена да цветки акации.

Достать их было трудно, и во время дождя мы ждали, пока цветки упадут на землю», — вспоминает Малаков.

В детдоме кормили три раза в день: утром и вечером теплой водичкой коричневого цвета (отвар мелассы), а днем жиденьким кандером, и по кусочку эрзац-хлеба. А весной, когда появилась первая крапива, варили зеленый борщ. И это было спасением от голодной смерти. От детей скрывали правду о войне. «Когда советские самолеты бомбили вокзал так, что у нас в одной группе от мощной воздушной волны вывалились оконные рамы, утром воспитательницы сказали: «Дети, ночью была сильная гроза». А дети в ответ: «Такая сильная, что аж бомбы падали». Вот такой юмор был», — говорит Малаков.

Школы в 1941—м открылись не 1, а 8 сентября. «Когда наши начали уходить, я собиралась в школу. К нам зашла соседка и сказала, что наши уходят, и позвала прятаться в подвал. Мы жили недалеко нынешнего парка Славы. Спрятались все в подвал и просидели там до тех пор, пока не вошли немцы», — вспоминает Вера Васильевна, которой тогда было 13.

БЫТ: РАНО ЛОЖИЛИСЬ СПАТЬ, ПИЛИ ВОДУ ИЗ ДНЕПРА

Киевлян оставили без еды, воды и света. В то время в Киеве пустовали целые кварталы — квартиры уехавших в эвакуацию и евреев, расстрелянных в Бабьем Яру.

Сенной рынок. Был полностью разграблен в дни безвластия 18-19 сентября, пока не зашли немцы. Фото: trinixy.ru

«Те, кто уезжал, сдавали ключи от своих квартир дворнику. Тот отвечал за дом, следил за порядком. Когда же пришли немцы, они потребовали у дворников ключи от квартир и сами туда заселялись», — говорит Дмитрий Малаков. А по воспоминаниям Клавдии Лашук, их квартиру на ул. Тургеневской заняли немцы.

«Освободилось много квартир, где жили расстрелянные в Бабьем Яру евреи. Но ни мама, ни другие, оставшиеся без крова, не хотели там жить. Люди считали кощунственным занимать жилье, еще недавно принадлежавшее погибшим. Поэтому мы поселились в свободной комнате в подвале», — рассказывала мама», — говорит Александр Лашук.

Нацисты могли зайти в любую квартиру и забрать все то, что хотели. Пенсионеры вспоминают, что чаще всего они забирали перьевые подушки и духи «Красная Москва». Поначалу воды и света в квартирах не было. Дмитрий Малаков рассказывает, что его брат в те первые дни пошел на Днепр с чайником. Тогда речная вода была еще сравнительно чистой. Кто-то брал воду из водопроводных колодцев, подземных пожарных резервуаров. Потом немцы заставили восстановить водоснабжение. Света в квартирах тоже не было, если где-то окна светились, то только в квартирах немцев или фольксдойче (граждан немецкого происхождения).

Возле Золотых ворот. Возле известного фонтана — беженцы. Здесь они спали и ели. Фото: trinixy.ru

Киевляне же сначала пользовались керосиновыми лампами, а когда керосин кончился, ложились спать, когда темнело. Выходить на улицу в вечернее и ночное время запрещалось: с 18 и до 5 часов действовал комендантский час. Тех, кто ослушался, расстреливали без разговоров.

Магазины работали в то время только для немцев, а для населения были базары, которые располагались на Львовской площади (где сейчас сквер), на Евбазе («еврейском базаре» на площади Победы) на Лукьяновке и на Подоле (нынешний Житний рынок). На рынки первое время ходили без денег, но с тем, что можно обменять на еду. «Село и пригород кормили в то время горожан, потому что несли на рынок продукты. Но этот натуробмен был неравным. Например, детскую и взрослую одежду можно было выменять на стакан пшена — самой дешевой крупы. Моя мама так поотдавала мои детские книги», — говорит Дмитрий Васильевич. Цены на продукты менялись в зависимости от ситуации на фронте — чем дальше заходили немцы, тем дороже стоила пища.

На углу Жилянской и Коминтерна. Остатки баррикад. В глубине железнодорожный вокзал. Фото: trinixy.ru

Пенсионерка Вера Васильевна вспоминает, что питалась одним лишь хлебом из каштанов: «Управа распорядилась, чтобы мы собирали каштаны и сдавали их на хлебозаводы. Там из них делали хлеб, похожий на мыло, горький, и выдавали его по талонам три раза в неделю по 200 граммов».

ЗАВОДЫ И ТЕАТРЫ

Одним из первых приказов, которые издали немцы в Киеве, было встать всем на работу. «Так заработали все заводы: «Арсенал», «Ленкузня». Правда, основное оборудование (станочный парк) отсюда было вывезено, и рабочим (тем, кто остался) приходилось заниматься не прежним производством, а, например, ремонтом автомобилей и немецкой техники», — говорит Малаков. Актеры тоже вышли на работу и восстановили репертуар. «Тогда шли украинские оперы и балеты, куда ходили и немцы, и киевляне. Не знаю, сколько это стоило, потому что я там никогда не бывал, но знаю, что нашим театралам скудные средства позволяли сидеть только на галерке. В партере и ложах сидели немцы. Кстати, в 1943 году в Киеве состоялись две художественные выставки, на которых выставляли свои работы 216 художников. Картины покупали преимущественно немцы.

На месте памятника Ленину. Каждый день здесь кого—то вешали. На заднем фоне — Бессарабка. Фото: trinixy.ru

Всем работающим выдавали так называемые «арбайтскарте», где за каждую отработанную неделю ставили штампик. Во время облав немцы требовали предъявить карточку, и за просрочку отправляли в Германию. Платили так мало, что хватало на одну буханку хлеба в месяц — 300 оккупационных карбованцев. К слову, 1 кг сала на базаре (раньше в Киеве не говорили «рынок», а только «базар») стоил 7 тыс. крб. Некоторые киевляне «увиливали» от работ, чтобы смотреть за детьми. «Маму немцы не привлекали к принудительным работам. После болезни на руке у нее была ярко выраженная косточка. Она пользовалась своим «увечьем». Время от времени совершала походы в село за продуктами. Именно в эти моменты я попадала в экстремальные ситуации, в облавы», — вспоминала Клавдия Лашук. Многие дети устраивались на работу, чтобы не попасть в Германию.

«Поначалу я прятался во время облав, а потом знакомые помогли устроиться на железную дорогу, и меня перестали трогать», — рассказывает Георгий Замыхайлов. «Полицаи ловили всех, кто был на улице, без разбору, везли на сборный пункт на Львовской, а оттуда отправляли в Германию. Меня один раз тоже поймали. Я помню, что спросил, мол, дяденька, что я буду делать в Германии. А он мне ответил, что свиней пасти. Потом мне удалось сбежать», — говорит Вера Васильевна. Клавдия Лашук тоже «попадалась»: «Я пошла прогуляться на Евбазе. В это время облава. Меня с другими людьми загнали в крытую машину. Среди всех я оказалась самой маленькой. Привезли нас, как я узнала позже, в только построенный лагерь для советских военнопленных в Новой Дарнице. Пахло свежеспиленной сосной. Везде ходили часовые. Два дня мы убирали на стройке. Ночевали тут же, на полу. Нас не кормили. Надсмотрщики ничего не объясняли, только подгоняли и покрикивали. Во вторую ночь услышала рядом шепот: «Как совсем стемнеет, уходим». Женщины прошли незамеченными. За ними я». Немцы толерантно относились к киевлянам, которые ходили в церкви, правда, сами никогда не заходили туда. У них была своя церковь на ул. Лютеранской, а наши ходили в Андреевскую церковь, в трапезную Михайловского Златоверхого, Покровскую церковь и Покровский монастырь.

«ЗАЙЦЕВ» ПРИ НЕМЦАХ НЕ БЫЛО. ВОРОВ РАССТРЕЛИВАЛИ

Во время оккупации в Киеве из общественного транспорта ходил только трамвай. Все автобусы, которых до войны и было не так много, забрали в армию, а часть троллейбусного парка немцы увезли в Германию.

«Мой дед был первым киевским трамвайщиком, и до войны я очень любил с ним кататься. Тогда это было развлечением. Но когда пришли немцы, я к трамваю даже не подходил — страшно было», — сказал нам Георгий Замыхайлов, которому в 1941 году было 16 лет.

Военный трамвай. Немцы ездили в нем бесплатно, а киевляне — за 5 руб. Фото: Иоганнес Хеле

А Дмитрий Малаков говорит, что за проезд в трамвае платить должны были лишь горожане. Немцы ездили бесплатно, более того, на первой площадке (возле первых дверей и вагоновода). «Зайцев» в трамваях не было, в каждем вагоне работал кондуктор, который брал плату с мирных жителей. «Была такая история, когда в трамвае карманный вор залез к кому-то. Люди подняли шум и поймали его. На передней площадке в это время ехал немецкий офицер. Он сразу же выяснил, в чем дело, остановил трамвай, вывел вора и застрелил его на глазах у всех. Потом вернулся в трамвай, и все поехали дальше. Об этом случае знал весь Киев», — рассказывает Дмитрий Малаков.

Но основная часть людей передвигалась по улицам пешком, даже на большие расстояния. Без особой необходимости киевляне старались вообще из дома не выходить, так как в городе периодически устраивали облавы. А всех, кого удавалось поймать, заталкивали в машины и везли на сборный пункт на Артема, 24, откуда увозили в Германию. А многих воров и подпольщиков публично казнили на фонарях напротив Бессарабки, где сейчас памятник Ленину.

«Тяжкой была доля наших военнопленных – 130 тысяч погибло в то время в Дарницком лагере, и 25 тысяч — в Сырецком» — говорит Малаков.

 

Анастасия Браткова