В преддверии Дня Киева — праздника, который горожане и гости столицы отмечают вот уже четверть века в последние выходные мая, я хочу рассказать о двух памятниках, без коих представить Киев невозможно. Они были торжественно открыты и освящены ровно 120 лет назад, в 1888 году. Это памятник гетману Украины Богдану Хмельницкому и собор святого Владимира — крестителя Руси…

 

“Прийшов Богдан вдруге…”

Мысль об установке памятника, знаменующего присоединение Украины к России, посетила светлую голову члена Временной комиссии по разбору древних актов и попечителя Киевского учебного округа Михаила Владимировича Юзефовича еще в 1868 году, хотя идеи о таком памятнике витали в головах некоторых государственных деятелей и ранее — с середины 1850-х годов. Юзефович, будучи еще и председателем археологической комиссии, предложил создать рисунки будущего монумента культовому скульптору того времени Михаилу Микешину. Находящийся в фаворе у самого Александра Второго, имевший свободный доступ в его чертоги, Юзефович долго убеждал “любвеобильного отца” в том, что “на Украине, под впечатлением недавнего польского восстания возникло всеобщее желание достойно почтить патриотическую заслугу гетмана Хмельницкого, присоединившего Украину к России”. В 1869 году царь разрешил начать подписку для сбора средств на сооружение многофигурной композиции. Деньги население жертвовало довольно неохотно, хотя нужно отметить, что в числе дарителей были и знаменитые семейства промышленников, среди которых вспомним хотя бы тех же Терещенко. Всего по подписке собрали 50 тысяч рублей. Этого явно недоставало для масштабно задуманного монумента.

Пришлось отказаться от огромных размеров природной скалы, на которой, по примеру Медного всадника, восседал бы гетман.

В целях экономии Михаил Микешин отказался от многих элементов задуманной им многофигурной композиции. Так, в окончательном варианте памятника не оказалось барельефов “Битва под Збаражем” и “Въезд войска Хмельницкого в Киев”, скульптур убитых поляков, бегущих от гетмана — еврея и иезуита. Не нашлось места и кобзарю, в образе которого угадывался Тарас Шевченко, и отрывку из стихотворения со своеобразными строками: “Та не буде лучче, та не буде краще, як в нас на Вкраїні. Що немає жида, що немає ляха, не буде й унії”. По политическим соображениям император “запретил” лошади гетмана топтать польское знамя. Неизвестно, сколько бы воды утекло в Днепре, прежде чем начали возводить монумент, если бы Морское ведомство не отпустило безвозмездно для статуи 1600 пудов старой корабельной меди.

В 1879 году скульптор Пий Велионский отлил в Петербурге на заводе Берда статую гетмана, а его коллега Артемий Обер — лошадь. Доставленные в Киев, они год пролежали во дворе Старокиевского полицейского участка “под домашним арестом”, поскольку не был сооружен постамент. Киевляне по этому поводу язвили: “Оце прийшов Богдан до Києва вдруге, а його заарештували”. Город после долгой волокиты передал архитектору Владимиру Николаеву 30 кубических саженей гранитных глыб, оставшихся после возведения опор Цепного моста. Ими обложили подготовленное зодчим кирпичное основание. Сам постамент оказался ниже задуманного, и вообще памятник вышел несколько непропорциональным из-за несоответствия высоты постамента и размеров лошади и всадника.

Чтобы скрыть диспропорции, постамент был обвит плющом и диким виноградом. Вокруг него появилась решетка и небольшой палисад. Расчищали от зарослей лишь надписи на постаменте: “Волим под Царя Восточного, Православного” и “Богдану Хмельницкому единая неделимая Россия”. Памятник был обнесен оградой, в торцах которой установили фонари. После революции надписи заделали камнем, впереди установили странную несуразную надпись: “Богдан Хмельницький. 1888”.

Освятили памятник 11 июля 1888 года, за несколько дней до начала грандиозного празднования 900-летия Крещения Руси.

В таком виде мы лицезрим его и в настоящее время. Нас уже не смущает, что Богдан фактически грозит булавой Москве. Так нынче выгодно политически, в то время как первоначально он должен был угрожать Польше. Помешало этому замыслу духовенство, которое пожаловалось Святейшему Синоду: “При испрошении высочайшего разрешения на сооружение памятника Хмельницкому местом для постановки его предполагалась Бессарабская в Киеве площадь, переименованная тогда же в площадь Богдана Хмельницкого (1869 год. — Авт.). Между тем Киевская Городская Дума на заседании от 16 июля 1881 года постановила памятник этот поставить на Софиевской площади в ея центре, против алтарной стены Киево-Софиевского собора, известной под именем “Нерушимой стены”. При означенном положении и высоте памятника на площади не только будет закрыт вид на собор со стороны Крещатика и Михайловского монастыря, где проходят массы богомольцев, совершаются церковные процессии и движется городская публика, но еще всякому, направляющемуся с этой стороны к собору, будет представляться уже не алтарная стена собора, а задняя часть лошади. Естественно, таким видом смущен будет каждый благочестивый христианин, обычно творящий на себе крестное знамение, направляясь к “Нерушимой стене”. Власти развернули композицию, о чем уже указывалось ранее.

Памятник Богдану Хмельницкому — яркий образец монументального искусства Российской империи второй половины XIX столетия, неделимая частичка сложившегося ансамбля Софийской площади, Киева в целом, и в некотором смысле — символ нашего города. Закончу рассказ напоминанием о том, что первоначально этот монумент предполагали установить на Бессарабке (там, где сегодня находится здание рынка). Даже безымянную на тот момент площадь власти успели наречь площадью Богдана Хмельницкого. На эту затею те же отцы города наложили запрет, так как в таком случае Хмельницкий должен был указывать булавой на… популярный в городе трактир купца Лаврухина. Владельцы питейного заведения посчитали, что их оскорбляют в лучших патриотических чувствах. А как по мне — совершенно напрасно. Это ж какая реклама была бы!

 

Что нам стоит храм построить?

Этот собор прошел за десятки лет своего существования “этапы большого пути”, но пережил смертоносные минуты лишь дважды: в 1929 году, когда “отдал на индустриализацию” все свои колокола, и в 1941-м, когда немецкие саперы вытащили из подвалов здания десятки килограммов тротила и разминировали грандиозное сооружение, сохранив его, как ни парадоксально, для нас.

15 июля 1862 года, в день празднования памяти святого равноапостольного князя Владимира, произошла закладка собора. Однако следует “отодвинуть” рамки повествования еще на десять лет назад.

Писатель Александр Эртель отмечал: “Некоторые утверждают, что идея постройки Владимирского собора вызвана следующим обстоятельством. Когда государь Николай Павлович пожелал воздвигнуть в Киеве существующий теперь памятник святого князя Владимира на уступе Михайловской горы над Днепром, митрополит Филарет (Амфитеатров) отказался освящать этот памятник, высказав мысль, что не подобает в память того князя, который сокрушал идолов, ставить своего рода “идол” и что приличнее было бы почтить св. Владимира, воздвигнув в память его храм”.

Но эта легенда — скорее вымысел, поскольку идея устройства в Киеве величественного собора в память Крестителя Руси возникла еще в 1852 году, т. е. годом ранее торжественного освящения и открытия памятника князю.

Обер-прокурор Синода граф Николай Протасов “дал добро” 28 июня 1852 года “на возведение в Киеве соборного храма во имя Просветителя России святого равноапостольного князя Владимира. Вскоре был создан Комитет по постройке собора. В его первоначальный состав вошли митрополит Филарет, наместник Лавры архимандрит Иоанн, протоиерей Софийского собора Скворцов, ключарь того же собора протоиерей Сухобрусов, соборные старцы Лавры иеромонах Вениамин и казначей Игнатий, начальник больничного монастыря Иринарх”.

Далее последовало предписание Синода: “Уполномочить митрополита обратиться к известным ему лицам, радеющим о благолепии храмов, и пригласить их к христолюбивым пожертвованиям, а для сбора пожертвований снабдить митрополита книгою и ему же поручить войти в сношение с киевским гражданским начальством о составлении плана и чертежа предполагаемого сооружения и относительно выбора приличного для храма и свободного в Киеве места”.

Для начала сам митрополит Филарет внес в фонд строительства собора семь тысяч рублей. Еще около двух тысяч составили пожертвования “известных ему лиц”. Начало грандиозной стройке, казалось, было положено. Сразу же митрополит направил воззвание с просьбой о жертвовании денег на строительство храма к митрополитам, архиепископам, епископам, генерал-губернаторам и губернаторам…

Вначале деньги жертвовались охотно, но шло время, а о начале строительства никаких сообщений не поступало. Видимо, это и привело к тому, что вскоре “золотой дождь” оскудел, а затем и вовсе прекратился.

Первоначально император утвердил место под будущий храм у Золотых Ворот. Митрополит обратился к известному архитектору Ивану Штрому с просьбой составить проект.

Штром, руководствуясь заданным стилем “древнего византийского зодчества”, спроектировал 13-купольный храм и определил общую стоимость работ в 700 тысяч рублей(!), получив за свои труды звание академика архитектуры и неплохой гонорар.

9 апреля 1853 года широким росчерком государева пера предназначалось немедленно приступить к работе. При этом император не считался с тем, что средств на столь грандиозное строительство не хватало. Даже в сентябре 1859 года, шесть лет спустя, сумма, пожертвованная на храм, составила только 99 тысяч 849 рублей 30 копеек.

К этому времени умер Филарет, а его преемник — митрополит Исидор смог испросить у Киево-Печерской лавры для строительства собора миллион кирпичей, пожертвованных ею со своего завода.

Не давал покоя окончательный выбор места. Последователь генерал-губернатора Бибикова князь Васильчаков предложил строить собор на Университетской площади, там, где ныне находится памятник Тарасу Шевченко, полагая, что это будет способствовать благодетельному влиянию на учащуюся молодежь.

Посетив Киев и осмотрев город, государь приказал “образовать между бульваром и Кадетской (Фундуклеевской) улицей площадь и на ней построить собор, о чем и было сообщено Главному управлению путей сообщения и публичных работ, министру Внутренних дел и Киевскому губернатору”. Канитель с началом строительных работ, тем не менее, продолжалась. В марте 1858 года князь Васильчаков предписал Комитету спланировать предназначенную для здания площадь. Комитет, полагая, что, помимо самого храма, на площади должны быть выстроены колокольня и дома для священнослужителей, обратился к самодержцу с предложением расширить строительную площадку, на что получил не только отказ, но и предписание уменьшить установленные ранее размеры. Закладка здания все же состоялась. Во многом благодаря усилиям нового митрополита Арсения. Поскольку Комитет располагал лишь ста тысячами пожертвованных рублей и миллионом штук кирпича, митрополит размышлял над тем, как увеличить денежные поступления, чтобы не отказаться от первоначального грандиозного проекта. Это оказалось напрасным делом.

У храма появился более экономный зодчий — епархиальный архитектор Павел Спарро, который, располагая 100 тысячами, решительно “урезал” Штрома, оставив вместо 13 куполов — 7, сохранив при этом центральный квадрат здания. Так из фигуры креста собор превратился в “корабль”. Архитектор определил смету своего корабля в 175 тысяч рублей.

Все бы ничего, но и к началу 1861 года воз не сдвинулся с места. Синод мотивировал промедление тем, что “невозможно произвесть выемку земли”, нет утвержденной сметы и камня для забучивания фундамента.

Архитектор Спарро, инженер-полковник Чеснок и инженер Проскуряков — “наблюдатели” будущей постройки долго размышляли над тем, как выйти из создавшегося положения.

“Из прописанных неудобств и затруднений для безотлагательной закладки храма одно только, и то не безусловно, может назваться уважительным — это неимение в готовности бутового камня и невозможность скоро приобрести оный, чего я и вообразить не мог…”, — резюмировал состояние дел митрополит Арсений.

Поздравив друг друга с Рождеством Христовым и Новым 1862 годом, вновь составленный Комитет по строительству собора определил, что для полного проведения работ ему необходимо иметь 274 тысячи 53 рубля. При этом “компаньоны” сетовали, что оптовые работы и вознаграждение архитектора составляют колоссальную сумму — более 85 тысяч рублей!

Вот тогда-то и решили сдать работу с торгов. Их результатом стало то, что за 125 тысяч рублей все работы вчерне обязался выполнить подрядчик Лев Раппопорт. Но не тут-то было! Купец Хавалкин подал митрополиту Арсению прошение, в котором заявил, что “не столько из интереса, сколько из усердия к памяти святого князя Владимира готов построить собор за 100.000 рублей”. Раппопорту, естественно, отказали, а с Хавалкиным заключили 29 марта 1862 года долгожданный контракт. Казалось бы, чего уж лучше? Собор должен расти на глазах. Но доставленный купцом Хавалкиным камень, по справедливому мнению архитектора Спарро, оказался совершенно непригодным для забучивания фундамента. То же подтвердил и инженер Биркин. Оба предложили делать фундамент из “трофейного” лаврского кирпича. Вскоре Спарро, ссылаясь на занятость (все же епархиальный архитектор, вынужден часто отлучаться из города), передал дела очередному архитектору Александру Беретти. Амбициозный сын Викентия Беретти Александр обещал за те же деньги выстроить храм, вдвое (!) превосходящий по размерам весьма скромный проект Спарро.

Закладка и освящение строительства состоялись 15 июля 1862 года, в день памяти равноапостольного князя, а два года спустя у членов Комитета собора возникли сомнения: “выдержат ли стены давление куполов?”. Сомнения оказались не напрасными. В 1866 году стены, своды и арки дали трещины. Были остановлены все работы, автор первоначального проекта Штром, члены Комитета, куда входили многие видные зодчие, приняли решение устроить контрфорсы для укрепления здания.

Шли годы. Строительные леса начали гнить. Только в 1875 году, после определения истинных причинё повреждений, была составлена новая смета в 290 тысяч рублей, которая позволяла достроить храм. За работы взялся очередной архитектор Владимир Николаев. В 1882 году, спустя 20 лет после закладки, работы по строительству были выполнены вчерне. Общая стоимость только этих работ составила 316 тысяч рублей. А все работы, связанные со строительством здания, завершились лишь в 1893 году. На внутренние отделки потребовалось еще 300 тысяч. Таким образом, общая сумма строительства и украшения храма составила миллион рублей — сумма очень даже немаленькая.

Храм был освящен 20 августа 1896 года, 34 года спустя после начала постройки. На торжествах присутствовали последний император России Николай и его супруга Александра.