Церковный брак был объявлен «частным делом брачущихся». Что же касается расторжения браков, то принятый одновременно декрет «О разводе» позволял сделать это на основании заявления хотя бы одного из супругов. Впрочем, сами революционеры и не дожидались декретов. Некоторые довольно известные пары совмещали любовь с пропагандой социалистических идей, проживая в неофициальном гражданском браке. Из киевлян показательным примером тому стали видные борцы за установление советского строя – Евгения Бош и Юрий (Георгий) Пятаков.

Бош, дочь немца-колониста и молдавской дворянки, еще 16-летней вышла замуж за мелкого предпринимателя, родила двух дочерей. Но к этому времени она уже увлеклась марксистскими идеями. Поселившись в Киеве, заняла заметное место в руководстве местной организации большевиков. Потом оказалась в тюрьме и в сибирской ссылке, где ее подельником стал Юрий Пятаков – сын крупного киевского сахарозаводчика, ударившийся в крамолу.

Бош считала себя более последовательной большевичкой, чем совсем еще молодой Пятаков, в котором она усматривала «плехановское нутро». Но… ум и обаяние товарища по ссылке привели к тому, что Евгения поневоле привязалась к нему. А затем и влюбилась. Перед ней встала дилемма: бежать с Пятаковым из ссылки за границу, простившись с дочерьми, или остаться с ними? Уже потом, в 1922 году, вспоминая об этом в письме, революционерка призналась: «Я отдавала себе отчет – я впервые полюбила человека.

Но я считала преступлением перед моими девочками это чувство – Коллонтай это чувство неизвестно, а то она задумалась бы над своей «новой моралью» – и мучительно барахталась в создавшихся противоречиях».

Бош имела в виду популярные в то время статьи и выступления знаменитой революционерки Александры Коллонтай, касающиеся вопросов личной жизни трудящихся. Собственно, Коллонтай непосредственно участвовала в разработке декрета РСФСР о гражданском браке (декабрь 1917-го), основные положения которого перешли в аналогичный украинский декрет. Судя по всему, она видела в нем первую ступеньку на пути к полному отказу от семейных институций.

По Коллонтай, при торжестве нового строя в них просто не было нужды. «Семья как хозяйственная единица, – писала она, – с точки зрения народного хозяйства, в эпоху диктатуры пролетариата должна быть признана не только бесполезной, но и вредной. Забота о детях, их физическое и духовное воспитание становится признанной задачей общественного коллектива в трудовой республике…

В недрах всего коллектива созреют и новые невиданные формы взаимоотношений между полами, где яркая, здоровая любовь примет многогранную окраску, озаренную ликующим счастьем вечно творящей и воспроизводящей природы». Нетрудно было понять, что под «многогранной окраской» Александра Михайловна подразумевала свободу любви от взаимных обязательств, вольный секс по влечению этой самой «воспроизводящей природы» и сдачу потомства на попечение «общественного коллектива».

Однако, упоминая о Коллонтай, Евгения Бош не знала, как повернулись к этому времени собственные дела на личном фронте главной пропагандистки «новой морали». Как раз в 1922 году, когда Бош вспоминала о своей сложной любви к Пятакову, всерьез надломились отношения между Александрой Коллонтай и ее бойфрендом, красным матросом Павлом Дыбенко.

Весной 1918-го между ними был оформлен один из первых гражданских браков по-советски, а в следующем году Коллонтай занимала пост наркома в Киеве, потом в Крыму – и в перерывах между государственными делами вовсю «зажигала» с Дыбенко, командовавшим там же, в Крыму, армией.

Однако со временем до Александры Михайловны, разменявшей уже «полтинник», дошли слухи о посторонних амурных похождениях благоверного, который был младше ее на 17 лет. Тогда-то Коллонтай записала в дневнике: «Вправе ли я требовать от него верности? Как же так? Ведь всю жизнь я утверждала свободную любовь, свободную от условностей, от ревности, от унижений. И вот пришло время, когда меня охватывает со всех сторон то же самое чувство. Ведь против него я всегда восставала. А сейчас сама не способна, не в состоянии справиться с ним»…

Но вернемся к Бош и Пятакову. Все-таки Евгения решилась на побег с Юрием. Фактически они оказались в гражданском браке. Их носило по всему миру: были они в Японии, Штатах, Швейцарии, Швеции… Февральская революция застала их в Норвегии, откуда они поспешили на родину. Но тут события обернулись таким образом, что от теории пришлось перейти к революционной практике. И эмигрантские споры, не доводившие до разрыва с Пятаковым (как вспоминала Бош, «он всегда приходил с повинной и старался загладить»), сменились серьезными расхождениями по конкретным тактическим вопросам.

Особенно заметно это проявилось в Киеве в конце 1917 – начале 1918 года, когда Бош фанатично требовала скорейшего выступления большевистских сил против Центральной Рады, а Пятаков пытался занять выжидательную позицию. Кончилось все тем, что их «семья» распалась. Евгения Бош потом покончила с собой, не выдержав мучительной болезни и инвалидности (до недавнего времени ее имя носила нынешняя улица Катерины Белокур на Печерске). А Юрий Пятаков был сметен волной сталинского террора. Между тем тот строй, за который боролась эта своеобразная чета, провел реформу семейной жизни – и мы, по сути, до сих пор пользуемся ее плодами.

Кстати

Генерал-губернатора спасла любовь

В истории революционной борьбы можно припомнить случай, когда романтические отношения помешали террористам совершить кровавый акт. В 1905 году боевики партии эсеров готовили покушение на киевского, подольского и волынского генерал-губернатора Николая Клейгельса. Координировал эту акцию в Киеве знаменитый Борис Савинков.

Непосредственными исполнителями должны были стать два участника боевой организации – Арон Шпайзман и Маня Школьник. Им надлежало осуществлять тайное наблюдение за передвижениями Клейгельса по улицам города, чтобы наилучшим образом организовать теракт. Но Савинков заметил, что наблюдение ведется из рук вон плохо.

Всерьез поговорив с обоими боевиками, он выяснил неожиданную подробность: оказывается, Арон пылко влюблен в Маню и всячески оттягивает покушение, дабы избавить ее от репрессий. Не имея на примете более подходящих исполнителей, эсерам пришлось отказаться от своего замысла – и Клейгельс, таким образом, избежал смертельной опасности.

Евгения Готлибовна Бош (1879–1925)

 Юрий (Георгий) Леонидович Пятаков (1890–1937)


Революция освободила женщину для свободной любви и нового быта. Агиплакат 1931 года. Художник Н.Г. Шегаль