Евгения Семеновна умерла на рассвете в понедельник, 27 апреля. Оторвался тромб, и великая певица тихо скончалась во сне. Накануне Мирошниченко призналась подруге, что очень-очень устала. До последних дней знаменитая артистка преподавала в консерватории, руководила Фондом своего имени и мечтала об открытии малой оперной сцены. В понедельник в девять утра она должна была прийти на урок…
Денег на лечение великой певицы в Украине не нашлось


Кто хоть однажды общался с Евгенией Мирошниченко, запомнил ее на всю жизнь. Она была откровенна с журналистами, резка в высказываниях и совершенно независима. Наверное, поэтому многие из коллег ее побаивались и в друзья не набивались. Ее обожали мужчины, и она отвечала им взаимностью. Мирошниченко была блистательна и в двадцать, и в шестьдесят лет. «Этот чертов возраст!» — восклицала Евгения Семеновна и все равно одевала великолепные яркие наряды, роскошные парики, дорогие украшения. «Артиста должны видеть сразу!» — этого принципа Евгения Семеновна придерживалась и в обыденной жизни. Восемь лет назад она затеяла большой ремонт в своей старой квартире и на долгих три года переехала с вещами и пятью собаками к подруге. Домой вернулась после того, как отреставрировала старинную деревянную мебель, подаренную ей некогда поклонниками.


В феврале прошлого года ее жизнь перевернулась. Врачи поставили страшный диагноз — рак груди. В Украине денег на лечение и операцию в Германии не нашлось, хотя Евгения Семеновна обращалась к сильным мира сего. Помогли друзья из Москвы. Евгению Мирошниченко прооперировали, она прошла курс химиотерапии. Раз в три месяца певица исправно ездила в клинику на обследование. В последний приезд врач обнадежил, сказав, что болезнь побеждена. Мирошниченко была счастлива и тут же вернулась к работе. Говорят, она даже похорошела. Иногда давало о себе знать сердце, но это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось перенести. Мирошниченко мечтала ставить мини-спектакли на оперной сцене, растила учениц, отдавая им свои знания. А еще страшно жалела, что не вела дневник и не собирала архив, предаваясь воспоминаниям лишь в интервью, которых дала великое множество. Газету «ФАКТЫ» считала родной и никогда не отказывала в общении. Приезжала в редакцию на прямую линию с читателями. Смеялась, шутила и даже пела. Мирошниченко всегда была ОСОБЕННОЙ!
«Три раза я пыталась создать семью — ничего не получилось»


— Евгения Семеновна, у вас было три мужа, но вы не взяли фамилию ни одного из них.


— А зачем менять свою фамилию? Мне и так хорошо. Я родом из Харьковской области (Волчанский район, село Первое Советское), хотя хочу, чтобы ему вернули старое название — Графское. Это село когда-то Екатерина подарила графу Колокольцеву. А что касается личной жизни… Моя учительница говорила: «Деточка, если ты хорошая певица, состоялась, добилась успеха и счастлива на сцене, то в личной жизни будешь несчастливым человеком». Так и вышло. Я лидер, не каждый мужчина выдержит это. Три раза пыталась создать семью — ничего не получилось. Хотя я оставалась в прекрасных отношениях со всеми бывшими мужьями.


— У вас была большая любовь с известным румынским баритоном Николае Херля.


— Это было такое безумство в моей жизни! Десять лет безумства. Даже в советское время в «Госконцерте» закрывали глаза на то, что, приезжая с гастролями в Румынию, я жила не в гостинице, а у Нику дома. А он тогда был секретарем парторганизации театра. Помню, когда мы решили, что надо делать какие-то ответственные шаги (а я уже была народная артистка СССР), Нику обращался с этим вопросом к самому Чаушеску. Но что-то там не заладилось. Возвратившись, Нику кричал: «К черту эти границы! Будь они прокляты!» Был в ужасном состоянии. Вспоминаю о нем с теплотой. Пожалуй, это единственный мужчина, о котором я жалею. Наверное, сейчас была бы в другом положении. Патриотизм — высокое чувство. Но Нику никогда бы сюда не переехал, а я не смогла бы жить вне Украины.


— Правда, что за вами ухаживал сам Фидель Кастро?


— Да нет, он не ухаживал. Просто я была приглашена на правительственный прием, когда у нас в гостях был Фидель Кастро. И после официального приема он изъявил желание выпить со мной чаю.


— И его можно понять.


— Конечно. Но случилось так, что я очень испугалась этой чашки чая. Мы долго разговаривали, а позже я узнала, что приглашена с гастролями на Кубу. Произошло это как-то внезапно, и, честно говоря, я испугалась. Сказала, что одна не поеду. Тогда директором Оперного театра был Виктор Гонтарь, муж старшей дочери Хрущева. Он очень любил нас, артистов. И по моему желанию собрал артистическую группу для гастролей на Кубу. Но накануне отъезда я окончательно испугалась и удрала в больницу к своему мужу. Спряталась там, а группа поехала. Все были на меня очень обижены. Приходили в больницу, устраивали скандалы моему мужу, говорили, что это дело государственной важности. Супруг пообещал, что я через несколько дней прилечу, но никуда я не поехала. В то время была уже беременна младшим сыном.


Когда в Украину снова приехал Фидель, я была уже на восьмом месяце. Меня вызвал к себе Гонтарь. Я зашла, стала в дверях и глаз на него поднять не могу. Он говорит: «Слышала? Приехал Фидель. Ну, что будем делать?» Я говорю: «Виктор Петрович, посмотрите на меня, как я в таком виде к нему пойду. Придумайте что-нибудь». Ситуация в самом деле была очень непростая. А когда я рожала, сбежалась вся больница смотреть, кто появится на свет. Муж в это время от волнения бегал вокруг клиники. Но, увидев моего сына Олега, все успокоились.


— Какое впечатление произвел на вас Фидель Кастро?


— Очаровательный человек. Целую ночь мы с ним беседовали. Мне показалось, он похож на большого наивного ребенка. Сейчас я очень жалею, что тогда не поехала на Кубу.


— Что это была за история, когда вам на несколько лет чуть ли не запретили гастролировать?


— После того случая я стала суеверной. Покрестилась-то я всего десять лет назад, но почему-то каждый раз, выходя на сцену, истово молилась Богу, чтобы он помог мне, и обязательно крестилась. У меня был маленький золотой крестик. История, которую вы вспомнили, случилась именно из-за него. Я выступала в Москве на концерте, посвященном Дню милиции. Была в красивом платье с большим вырезом, а на груди висел маленький крестик. Выглядела я очень даже ничего. Видимо, телеоператор хотел посмотреть, что же у меня сверкает на груди. Он приблизил камеру, и на весь экран высветилось мое красивое каре и этот крестик.


Что после этого было! Два года я никуда не выезжала, пела только в спектаклях своего театра. Никаких правительственных концертов, приемов. Тогда ни одно партийное совещание не проходило без разговора о том, как плохо поставлена у нас идеологическая работа, если народная артистка СССР вышла на сцену с крестом на шее. Я получила массу писем, писали, что я запроданка. Меня просто «забили» за этот крест. Группа студентов МГУ прислала открытку, как не стыдно народной артистке выходить в таком виде.


Накануне празднования 325-летия воссоединения Украины с Россией готовился огромный концерт. Тогда секретарем по идеологии ЦК КПУ был Валентин Маланчук. Месяц во Дворце «Украина» каждый день шли репетиции. Меня не зовут. И вот накануне отъезда коллектива в Москву я пришла вечером домой, а мама говорит: «Женя, тебе звонили из «Украины». Сказали, когда бы ты ни пришла, чтобы срочно туда ехала». Я думаю: «Ага, значит, не могут без Мирошниченко». Поехала, захожу в зал. Подхожу к Маланчуку, здороваюсь. Он говорит: «Да-да, Евгения Семеновна. Степан Васильевич (обращается к Турчаку), Мирошниченко завтра едет с коллективом в Москву, что вы будете петь?» Турчак страшно обрадовался, говорит: «Мы решим». Меня стало колотить, испугалась: «А вдруг я выйду в Москве на сцену, а зрители начнут кричать?» До такой степени меня затюкали.


В Москве на вокзале меня встречали Люда Зыкина и завотделом ЦК культуры Сергей Шауро. Я выхожу из вагона самая последняя, а Люда кричит: «Женя, сколько можно тебя ждать?» Я дрожащим голосом: «Здравствуйте». Шауро берет меня за плечо и тихо говорит: «Забудь, все нормально». Перед выходом на сцену Большого театра, где сидело все правительство (не было только Брежнева), у меня руки-ноги отнялись. Ледяными руками хватаюсь за Бориса Шарварко и говорю: «Я не спою, у меня пропал голос». Со мной начинается истерика, а нужно выходить на сцену. Такого потрясения у меня в жизни не было. Шарварко самого начинает трясти. Выхожу и думаю: «Пусть у меня сразу на сцене разорвется сердце, но я должна спеть так, как никогда не пела». Исполняла тогда «Сказки Венского леса». Стала на сцене, и мне показалось, что в зале гробовая тишина. Смотрю на Степана Турчака, стоящего за пультом, а он поднял палочку, кивнул мне одобрительно, и я начала петь. Все было, как во сне. Финал я ТАК спела! Зал вскочил! Обрушился гром аплодисментов! Как ушла со сцены, уже не помню. За кулисами упала на руки Бориса Григорьевича, видимо, на мгновение даже потеряла сознание…
«На вопрос: «Почему вы так слушаетесь Евгению Семеновну?», моя ученица ответила: «Она нас бьет»


— Это и был миг славы?


— Может быть, только не все знают, что начинался он с зубилом и молотком в руках. На первом месте был труд, а потом уж пение, танцы, разные кружки.


— Но о сцене вы мечтали с детства?


— Я не стремилась никуда попадать! Господь Бог коснулся, наверное, перстом своим моего лба и дал голос. Я просто пела. Все остальное пришло со временем. С песней я знакома с рождения. В селе песни звучали с самого утра. Люди ведь в пять часов вставали! Ухаживали за скотиной, выгоняли ее на пастбище и ехали на целый день в поле. Работали там дотемна. Я и сейчас, как наяву, вижу картину: по дороге с поля идут люди с вилами, граблями, косами на плечах и ПОЮТ. Так красиво! Меня всегда удивляло, где они находили силы петь после тяжелого трудового дня.


— Вам пришлось работать с раннего возраста?


— Начинала я в ремесленном училище. Тогда мне было 12 лет. После войны детей собирали, одевали, обували, учили, таланты выискивали. Проверяли, кто на что горазд. Так и со мной получилось. Я попала в ансамбль при училище. Каждый год мы ездили на всесоюзный смотр художественной самодеятельности в Москву.


— Тогда вы и встретились со Сталиным?


— Я встречалась с ним три раза. В 1947, 1949 и 1951 годах. Это были смотры художественных самодеятельных коллективов трудовых резервов. Со всех республик выбирали самых талантливых детей, которые танцевали, пели, и лучшие из лучших в Москве на сцене Большого театра представляли свое творчество. Иосиф Виссарионович очень любил эти смотры. Всегда присутствовал в Большом театре. Но как я пела — задом наперед! Заливалась соловьем. Так мне хотелось вытянуть последнюю ноту, что от напряжения стала петь последний куплет. Никто ничего не понял. Захожу за кулисы, а мой учитель Зиновий Давидович Заграничный лежит — ему укол делают. Он только и смог проговорить: «Женя, что ты сделала?» Ну ничего, никто не заметил. После этого лучших из лучших приглашали в Кремль на новогодние елки, на небольшие концерты. Сталин подходил, гладил по головке, спрашивал, как зовут, как учишься, живы ли родители. Он был небольшого роста, очень улыбчивый. Ему доставляло удовольствие общаться с детьми. На столах, которые нам накрывали, было все, что только можно пожелать, — пирожные, конфеты, мороженое…


— Евгения Семеновна, ученики приносят вам радость?


— Радость?! Я их бью в классе. Одна ученица, когда ее спросили: «Почему вы так слушаетесь Евгению Семеновну?», не выдержала и ответила: «Она нас бьет». Рукой бью, она у меня очень тяжелая. По одному интересному месту. И действует! Мгновенно все вспоминается! Я человек очень экспрессивный. Да и любому терпению приходит конец. Зато когда мои девочки выступают, я так за них рада!


— Признайтесь, многим пришлось пожертвовать ради карьеры?


— НИЧЕМ! Я старалась обходиться без жертв. Всегда искала золотую серединку…