Эта одна из самых замечательных женщин послепетровской эпохи похоронена в Киеве у стены Успенского собора Киево-Печерской лавры. Старинная надгробная плита способна поведать немногое. Наталья Борисовна Долгорукая, урожденная графиня Шереметева, дочь прославленного Бориса Петровича Шереметева, фельдмаршала, сподвижника Петра I. В таком-то году родилась, в таком-то вступила в супружество, тогда-то овдовела, постриглась в монахини в Киево-Флоровском девичьем монастыре, «именована при пострижении Нектария». На страницах «Своеручных записок» она сама просто и доверительно рассказывает о себе. «…Я так пишу, будто я с Вами говорю, а для того Вам от начала жизнь свою веду…»
Когда в Лубнах, в одном из многочисленных имений Шереметевых, в 1714 году новорожденную дочь полководца нарекли Натальей, стареющему фельдмаршалу шел уже 71-й год. Это Шереметев командовал центром боевого порядка русской армии в Полтавском сражении. О военных успехах «Шереметева благородного» (Пушкин в «Полтаве» называет его «товарищем» Петра I «в трудах державства и войны») напоминало и седло Карла XII. Оно хранилось в одном из поместий полководца. Шалунья Наталья не раз взбиралась на королевское седло. Всего на десять лет пережил знаменитый полководец свой триумф под Полтавой…
Маленькая Наталья после смерти отца росла при «вдовствующей матери своей во всяком довольстве», «очень имела склонность к веселью». Графиня Шереметева (по первому браку Нарышкина, жена Льва Кирилловича Нарышкина, родного дяди Петра I), в молодости блиставшая на петровских ассамблеях, была женщиной незаурядного ума, по тем временам весьма просвещенной. Только этим, пожалуй, можно объяснить столь необычные для той эпохи отношения между матерью и дочкой. «…Старалась о воспитании моем, чтобы ничего не упустить в науках, и все возможности употребляла, чтобы мне умножить достоинств. Я была очень любима у матери своей», — писала дочь.
Смерть матери потрясла 14-летнюю Наталью. После двух лет траура ее начинают вывозить в свет. «Надеюсь, тогда все обо мне рассуждали: такого великого господина дочь, знатство и богатство, кроме природных достоинств, обратит очи всех знатных женихов на себя…» «…Тогда обыкновенно всегда, где слышат невесту богатую, тут и женихи льстятся», — вспоминает она. Пленили многих не только знатность, богатство юной графини, но и ее красота, ум. Так случилось, что на дочь Бориса Петровича Шереметева пал выбор Ивана Алексеевича Долгорукова — близкого друга, любимца Петра II.
Смутным, жестоким, кровавым было время послепетровской эпохи. Неграмотная императрица Екатерина I, император-мальчик Петр II, внук Петра I, сын казненного Алексея. Императрица Анна Иоанновна, отдавшая Россию на кровавый откуп всесильному фавориту и временщику Эрнсту Иоганну Бирону… Плелись дворцовые интриги. Не прекращались ссылки, жестокие казни. Сиятельного князя Александра Меншикова, всесильного правителя, при дворе Петра II сменили Долгорукие. После ссылки Меншиковых в Березов «высочайшей невестой», невестой — государыней Петра II вместо дочери Меншикова становится сестра Ивана — Екатерина Алексеевна Долгорукая. Сам князь Иван тоже рвется к власти. В девятнадцать лет — обершталмейстер, майор (по тем временам — генерал), честолюбив и… по-своему добр, отзывчив, обаятелен.
«Любила его очень… Истинная и чистосердечная любовь ко мне склоняла», — пишет юная графиня. Впрочем, многочисленным «сродникам» Натальи нет дела до любви. Главное — породниться со всесильным фаворитом, а через них — шутка ли! — с самим царем. Вся семья и родня Шереметевых, гордая будущим родством с государем, на руках носила Наталью Борисовну, окружала ее ласками, лестью, стараясь заранее заручиться ее расположением и покровительством.
Салютовали пушки, всю ночь на 24 декабря 1729 года у ворот шереметевского дворца на Воздвиженке толпился народ. Обручение состоялось «с большой пышностью». На сговор прибыл сам император, съехались все «чужестранные» министры, вся знать, весь генералитет. А между тем судьба жениха и всей его семьи была уже предрешена: «Это ли мое благополучие и веселье долго ли продолжалось? Не более как от декабря 24 дня по генварь 18 дня».
Почему должен погибнуть человек? Разве справедлива столь жестокая плата за любовь: за считанные дни счастья — годы, десятилетия страданий и горя? Именно такой смысл приобретает библейское изречение в устах Натальи Долгорукой…
Вскоре после обручения-сговора скоропостижно скончался Петр II. В день его смерти Шереметевы собрались на семейный совет. Решили в один голос: помолвку расторгнуть немедленно. Наталья и сама понимала: умер царь — горе временщикам. «Сродники» стали уговаривать Наталью отказать жениху, которому грозила беда. Так Наталья в шестнадцать лет оказалась перед выбором. Совет расчетливых «сродников» сулил сохранение богатства, положения в свете. Замужество с впавшим в немилость Долгоруким — грозную неизвестность, нищету, всевозможные испытания.
Вечером того же дня Наталья встретилась со своим женихом. «Присягали мы оба друг другу, что нас ничто не разлучит, кроме смерти; я готова была с ним хотя бы все земные пропасти пройти… Отдав одному сердце — жить и умереть вместе, — решила тогда Наталья. — Мне казалось, что не можно без суда человека обвинить и подвергнуть гневу или отнять честь или имение. Однако после уже узнала, что при несчастливом случае и правда не помогает». Наталья Долгорукая представляла себе, на что идет. Хотя вряд ли до конца сознавала, какую горькую чашу придется испить до дна.
Между тем рушились последние попытки Долгоруких удержаться у власти. Новый временщик Бирон увидел в них своих самых опасных и влиятельных врагов. «Он нас боялся и стыдился… Наш род любили за верную службу к отечеству, живота своего не щадили. А он был самый подлый человек, а дошел до такого великого градуса, одним словом сказать, только одной короны недоставало, уже все в руку его целовали, и что хотел, то делал, уже титуловали «ваше высочество», а он не что иное был, как башмачник, на дядю моего сапоги шил», — пишет Наталья. И спрашивает: «Куда девались искатели, друзья? Все спрятались, и ближние одалече меня стали…»
Еще вчера — общая любимица, гордость семьи, счастливая невеста. Теперь все ее избегают, словно прокаженную. А ведь еще есть время отказать жениху. Наталья же сама торопит, настаивает. В тот самый день, 8 апреля 1730 года, когда решалась судьба Долгоруких, в Горенках, в убогой деревенской церквушке, состоялось венчание. Никто из огромной родни Шереметевых, кроме двух старушек, не приехал на свадьбу. Когда на второй день после венчания пришла весть о ссылке всех Долгоруких («ехать в дальние деревни и там жить до указу»), даже братья и сестры побоялись проститься с Натальей Борисовной: «Подумайте, каково мне было! Будучи в 16 лет, ни от кого руку помощи не иметь и ни с кем о себе посоветовать, а надобно и дом, и долг, и честь сохранить, и верность. Какое это злое время было! Куда еду — не знаю, и где буду жить — не ведаю. Только что слезами обливаюсь».
Свекровь и старшие золовки стараются захватить с собой как можно больше фамильных драгоценностей. «Мне до того нужды не было, я только хожу за ним (мужем), чтоб из глаз моих не ушел, и так чисто собралась, — много лет спустя вспомнит Наталья Долгорукая, — что имела при себе золото, серебро — все отпустила домой, к брату на сохранение».
С подлинным драматизмом рассказывает она в своих «Записках» о злоключениях, выпавших на ее долю в дни продолжительного путешествия. Наталья — чувство юмора никогда не покидает ее — называет их «свадебными конфектами».
Только добрались Долгорукие в свои дальние Касимовские деревни, их догнал новый, еще более суровый указ — о лишении всех чинов, званий, конфискации владений и бессрочной ссылке старого князя с женой, сыновьями, дочерьми, золовками за четыре тысячи верст от столицы, в тот самый Березов, куда в свое время были сосланы Меншиковы. Указ предписывал содержать арестантов под суровым надзором, никуда их не выпускать, «кроме церкви», никого не принимать, переписки ни с кем не вести, бумаги и чернил не давать. Жизнь преподает Наталье урок за уроком. От нее отвернулись родные, братья, влиятельные приятели отца. Только гувернантка, «которой от матери препоручена была», да горничная, выросшая при Наталье, не оставляют ее в беде.
Из Тобольска в Березов добирались на старом дощанике. «С апреля по сентябрь были в дороге. Всего много было; великие страхи, громы, ветры чрезвычайные…» — пишет она. Завезли арестантов в маленький городок, «который сидит на острову»; кругом вода; жители едят рыбу сырую, ездят на собаках, носят оленьи кожи; как с него сдерут, не разрезавши брюха, так и наденут, передние ноги вместо рукавов…» После дворцовых палат «избы кедровые, оконца ледяные вместо стекла».
Долгая, на десять месяцев, зима, леса непроходимые да болота — вот в какие гибельные места попадает привыкшая к роскоши Наталья. Но скорбит не о себе: «Пускай бы я одна в страдании была — товарища своего не могу видеть безвинно страждущего…». В 1731 году у семнадцатилетней княгини родился сын Михаил. Князь Иван, поддавшись в ссылке отчаянию, проводил дни «в пьянстве с мелкими чиновниками, попами и купцами». Наталье Борисовне, образованной, с душой чуткой и отзывчивой, нелегко приходилось с надменными, капризными, невежественными золовками. Духовно одинокая, терпящая постоянные мелкие обиды, грубость, молодая женщина проявляет исключительную твердость характера. Воспитывает сына, поддерживает павшего духом мужа.
В своих «Записках» Наталья Долгорукая благодарит судьбу за то, что жизнь дала «знать такого человека, который того стоил, чтобы за любовь жизнью своей заплатить, целый век странствовать и всякие беды сносить». «Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонный, хотя в роскошах и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никого ничем не обидел, разве что нечаянно… Я все в нем имела: и милостивого мужа, и отца, и учителя, и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молиться, учил меня к бедным милостивою быть», — вспоминает Наталья. И лишь один раз у нее прорывается: «Радость моя была с горечью смешана: был болен от несносных бед; источники его слез не пересыхали, жалость его сердце съедала, видя меня в таком жалком состоянии».
На восьмом году ссылки — весной 1738 года, несправедливо обвиненный в заговоре, муж Натальи был увезен из Березова, подвергнут жестоким пыткам и предан лютой смерти — колесованию — в версте от Новгорода. При этом проявил поразительную твердость, мужественно глядел в глаза смерти!
Жене не дали даже проститься с мужем. Полтора года она ничего не знала о его судьбе. Младшего сына Дмитрия ссыльная Долгорукая родила уже после ареста и казни князя Ивана. В единственном своем прошении на имя императрицы Анны Иоанновны Наталья взывает в мольбе: если муж жив, не разлучить ее с ним…
Наталья Долгорукая со своими сыновьями возвращается в Москву после смерти Анны Иоанновны. К ней, как и к другим Долгоруковым, восстановленным во всех правах, подчеркнуто благосклонна новая императрица Елизавета Петровна. Братья, «сродники» снова уговаривают ее выйти замуж — молодой вдове всего 26 лет. Но Наталья Борисовна, поселившись в селе Волынском, в шести верстах от Москвы, полностью посвящает себя воспитанию сыновей. Старшего отдает на военную службу. С младшим — душевнобольным — едет в 1757 году в Киев, надеясь на его исцеление. Сын Дмитрий становится монахом, а во Флоровском женском монастыре появляется новая схимница — сестра Нектария.
Живется ей нелегко. Ее изредка навещают живущие в Москве старший сын Михаил и юная невестка. В последний приезд (княгиня Наталья Долгорукая умерла в июне 1771 года) в 1767 году молодые Долгорукие взяли с собой и внука Натальи Борисовны, названного в память казненного деда Иваном.
Иван Михайлович Долгоруков в 1810 году впервые публикует «Записки» своей бабушки, «знаменитой, — как он пишет, — россиянки», в «генварской» книжке московского журнала «Друг юношества». С 1810-го по 1913 год «Записки» Долгорукой публиковались неоднократно. В отделе старопечатных изданий Центральной научной библиотеки Академии наук Украины хранятся «Своеручные записки», изданные в Санкт-Петербурге (1913). Сама же рукопись находится в Центральном государственном архиве России.
…Плотная, тисненая, заметно пожелтевшая бумага. Ореховые чернила. Всего 52 листа, исписанные характерным почерком Натальи Долгорукой без заглавных букв, местами без гласных, без знаков препинания. И сюрприз — десять притчей-рисунков, исполненных пером теми же ореховыми чернилами (Наталья Борисовна была искусной вышивальщицей).
На одном из рисунков изображено место казни. Виселица. Привязанный к позорному столбу юноша (не навеяна ли эта притча воспоминаниями о казни супруга — Ивана Долгорукова?). Спускающийся с небес к осужденному крылатый ангел с венцом. У подножия столба человеческий череп, черепаха — олицетворение мудрости — с царской короной на панцире.
На другом рисунке-притче — тройка запряженных львов. Мчится по облакам колесница. В ней — богиня правосудия. В одной руке у нее весы, в другой — карающий меч. Коленопреклоненная женщина просит о милосердии. И надпись: «То же просит весь народ».
Многое поражает в «Записках» Натальи Долгорукой: правдивость, достоверность, реализм описания быта, нравов послепетровской России, тонкая наблюдательность, нетерпимость к несправедливости, обжигающая искренность, удивительный по своей живости, образности язык. Годы, проведенные в монашеской келье, не смогли заглушить народную речь. Десять лет в ссылке, в Березове, общение с крестьянами, торговцами, охотниками не прошли бесследно. Она писала раскованно, свободно, как поют птицы, легко переходя от просторечья, от шутки, пословицы к книжному стилю, к речи возвышенной. И никакого преклонения перед царственной особой: в «Записках» воспоминания о прошлом (детство, картины помолвки, свадьба) сменяет сатирическое и весьма достоверное описание Анны Иоанновны. Наталья Долгорукая видела императрицу только раз, когда той присягали войска. «Мой жених командовал гвардиею, он был майор, отдавал ей честь на лошади. И с того времени в жизни своей я ее не видела. Престрашного была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет, всех головой выше, и чрезвычайно толста». Тут же эпизод, чем-то предвосхищающий знаменитые народные сцены в пушкинском «Борисе Годунове», суриковскую «Боярыню Морозову».
В 1757 году Наталья Борисовна привезла в Киев своего младшего душевнобольного сына. В 1769 году тридцатилетний Дмитрий Иванович Долгоруков умирает на руках у матери за два года до ее кончины. Сын и мать — две надгробные плиты у стены Успенского собора. А в Национальном музее украинского искусства — портрет Дмитрия Долгорукова, по мнению многих исследователей — вершина украинской портретной живописи XVIII столетия.
Не рассчитанные на чужой глаз, написанные по просьбе сына и невестки, «Записки» Натальи Борисовны стали за четверть века до Радищева и Карамзина одним из самых ранних образцов мемуарной прозы. Оговоримся сразу: проза исповедальная, но отнюдь не в церковном смысле этого слова. Менее всего Наталья Долгорукая — схимница, монахиня — склонна говорить о «греховности» своих чувств, помыслов. «Я всему свету доказала: любви верна». Любви к человеку. А ведь сама мысль о любви — земной, плотской — должна была ей казаться преступной, бесовской.
Что же во времена Натальи Долгорукой представляла собой «женская проза»? Первые русские писательницы Сумарокова-Княжнина, Ржевская, Зубова, Храповицкая при всех их заслугах перед современниками оставили весьма скромный след в литературе и в формировании языка допушкинской эпохи. К тому же первые писательницы России (среди них — Екатерина II и первый президент императорской Академии наук княгиня Дашкова) отдают предпочтение иностранным языкам. Наталья Борисовна пишет «Записки» на родном языке и, думается, не случайно потом их назовут «своеручными». Женщины ее круга, как, скажем, княгиня Дарья Михайловна Меншикова, обычно пользовались секретарскими услугами по той простой причине, что «грамоте не были обучены». А перед нами «своеручные» записки, то есть написанные не под диктовку, не чужой — своей рукой!
«…Отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности» характерны, по словам Пушкина, русской прозе до Карамзина. И вдруг — голос такой непосредственный, искренний, русский. Долгорукая опережает свою эпоху не только как личность, как женский характер, но и как прозаик.
«Но мир Долгорукой еще не забыл…». Эти слова сказаны в некрасовской поэме Пушкиным Марии Николаевне Волконской в знаменательную ночь прощания 27 декабря 1826 года. В доме Зинаиды Волконской, третьей золовки, родственницы Марии по мужу, — известной в те годы писательницы, хозяйки знаменитого в Москве литературного салона, — до поздней ночи ярко освещены окна. В этом доме и раньше часто собирался цвет Москвы: писатели, ученые. Но это — не обычный салонный вечер. Поводом послужили проводы двадцатилетней Марии Николаевны Волконской (урожденной Раевской) в Сибирь, на каторгу, куда та последовала вслед за мужем.
В ее судьбе много общего с судьбой Натальи Долгорукой. Духовное, нравственное родство Долгорукой и декабристок было очевидно не только для современников Пушкина. Так, автор известного антикрепостнического памфлета, написанного от имени «вяземского мужичка Петра Артамонова» (памфлет напечатан в герценовском издании «Голоса из России», кн. V, 1858), Ла фин де ла Пельнор в 1861 году собирался включить в сборник «Знаменитые женщины», который должен был появиться за границей, очерки о трех замечательных личностях — Марфе Борецкой, Наталье Долгорукой и Екатерине Трубецкой. Об интересе к имени и трагической судьбе Долгорукой свидетельствует и вышедшая в Лондоне в 1857 году на английском языке книга Джеймса Артура Гирда под заглавием «Времена жизни Натальи Борисовны, княгини Долгорукой».
И у Натальи Долгорукой, и у Марии Волконской — сыновья, рожденные после ареста мужей. И за скупо отпущенные дни счастья — десятилетия гонений, нужды и верности. А до того — возможность выбора и, вопреки настояниям, мольбам, угрозам родных, бескомпромисное решение…
…В тот вечер прощания Пушкин «полон искреннего восторга». «Он, — вспоминает Мария Волконская, — хотел мне поручить свое «Послание к узникам» для передачи сосланным, но я уехала в ту же ночь, и он передал Александрине Муравьевой».
Что же говорил поэт Марии Волконской?
Идите, идите! Вы сильны
душой,
Вы смелым терпеньем
богаты…
…Пленителен образ
отважной жены,
Явившей душевную силу…
Умрете, но ваших страданий
рассказ
Поймется живыми
сердцами,
И заполночь правнуки ваши
о вас
Беседы не кончат
с друзьями…
Пускай долговечнее мрамор
могил,
Чем крест деревянный
в пустыне,
Но мир Долгорукой еще
не забыл,
А Бирона нет и в помине.
…В некрасовской поэме в прощальном слове Пушкина они становятся рядом — русские женщины-декабристки и их предшественница, старшая сестра по любви и верности, такая же сильная душой и богатая «смелым терпением» Наталья Долгорукая.
Уроки любви и верности не забываются!
Добавить комментарий