Жить у Андреевского — моя давняя мечта. Мечта из разряда глупых, не первостепенных и, по большому счёту, не обязательных к исполнению. Молодому мужчине нужно строить дом, а не селиться в однокомнатной квартире, пусть даже в таком месте. 

Но… жизнь обладает собственным, иногда весьма изощрённым чувством юмора. А так же способностью всё расставлять по местам. И теперь, разорвав со всем, что составляло основу моей жизни последние восемь лет, я живу там, где когда-то мечтал жить. 

 

Днями я сломя голову ношусь по городу, разгребая текущие проблемы, вечерами гуляю по Андреевскому. Как, впрочем, и сегодня.
Людей на улице почти нет. Все уже давно разбрелись по домам: кто-то сидит у камина и неторопливо потягивает пунш, кто-то уткнулся в телевизор, кто-то читает, укутав ноги тёплым пледом, а я брожу под дождём. Дома меня никто не ждёт, так зачем туда торопиться? 

Я шагаю по мокрым и скользким камням древней мостовой. В мутном дождливом облаке кажется будто не я двигаюсь, а город плывёт мне навстречу. Дождь льёт уже месяц, и не верится, что на дворе декабрь. Декабрь и всего неделя до нового года. 

Я в самом начале спуска. Оглядываюсь. Пятисотлетнюю липу, или «дерево желаний», как её тут называют, обнесли забором. Если повязать на ветку ленточку (или просто прикоснуться) и загадать желание — оно непременно сбудется. Я точно знаю что это правда: то что я загадывал здесь восемь лет назад — сбылось. Сбылось и рассыпалось в прах. 

Забором повыше обнесён фундамент десятинной церкви, заложенной более тысячи лет назад. По преданию церковь рухнула под напором заполнивших её людей, стремившихся спастись от орд хана Батыя. Рухнула, да так с тех пор и не была отстроена. 

 

Прямо передо мной — Андреевская церковь проекта Растрелли. На её ступенях в далёком теперь 1961 году снимали финальную сцену знаменитого фильма «За двумя зайцами», и на всём Андреевском спуске можно найти немало сувениров посвящённых фильму. 

Музеи, арт-галереи, театры, дорогие рестораны и незатейливые кафе — всё это мирно уживается на Андреевском. Каждое здание здесь обросло байками и историями. Каждое здание здесь — и есть история. Мне хорошо здесь. Даже в дождь. 

Андреевский дремлет. Светящихся окон почти нет. Многие дома пустуют уже десятки лет, скучают и вспоминают былые времена, тихо перешёптываясь между собой. Вот скрипнула дверь. Вот сквозняк хлопнул ставней, вот чуть слышно прошуршал ветер гуляющий по давно оставленным комнатам. Из окна одного из заброшенных домов явственно слышится музыка: работает радио. Какой шутник отнёс его туда? Как подключил? И есть ли оно вообще, или мне это только чудится? Где-то внизу мелькает тень: кому ещё сейчас не спится? 
Андреевский спуск — особое место. Обладающее собственной волей, притягивающее беспокойных вроде меня, искателей или сумасшедших. 

Слева известный ресторан «За двумя зайцами», теперь, из-за позднего часа закрытый и тёмный. Справа нависает дом с привидениями. Мокрые камни под ногами и водяная пыль в лицо. Уже собираюсь повернуть назад, но нет: музыка. Волшебная музыка. 
Делаю ещё два десятка шагов: так и есть: божественный Дин Мартин откуда-то снизу и справа поёт о грустной луне. Поднимаю глаза: Андреевский спуск 13. Известный дом, хотя любой дом на этой улице известен чем-то. 

 

Музыка льётся из крохотной арки, притаившейся между двенадцатым и тринадцатым номером. Подхожу ближе. В глубине арки, в паре шагов по правую сторону притаилась невзрачная дверь под деревянным козырьком, по бокам которой то ли горят, то ли тлеют крохотные лампадки, а у входа, подвешенная в металлической рамке, раскачивается на ночном ветру деревянная вывеска: «Кафе Бегемот». Раскачивается, еле слышно поскрипывая. 
Музыка играет там. Внутри. И её хорошо слышно, несмотря на то, что дверь только чуть-чуть приоткрыта. 
Некоторое время я озадаченно разглядываю арку. Я не так давно живу у Андреевского, но этой арки не помню. Вот хоть убей не помню. Тем не менее, арка есть. Дверь приоткрыта, музыка играет, а вокруг никого. Да и кто тут может быть в такое время? 

Я для чего-то верчу головой по сторонам, словно собираюсь что-то украсть. Затем нерешительно шагаю к арке, спотыкаюсь о слишком сильно выпирающий камень и чуть было не растягиваюсь у самого входа. После чего, помянув чёрта, хватаю ручку двери и тяну дверь на себя. Несмотря на ночной холод, ручка тёплая. Тёплая, шершавая и приятная на ощупь. Такую не хочется отпускать. 

В крохотной прихожей уютно и тепло. Зеркало в тяжёлой раме, старомодная вешалка для пальто, коврик на полу и неяркий свет, что проникает сюда из комнаты — вот и вся обстановка. 

-Проходите! — доносится приятный мужской голос, — Я всегда рад гостям! 

Основная комната маленькая. Можно даже сказать — очень маленькая. Электрического света не видно, не видно и выключателей. Неяркий свет, который я заметил ещё из коридора, дают четыре тяжёлых медных подсвечника с тремя свечами на каждом: два из них на барной стойке что справа, два — на каминной полке. 
Камин прямо передо мной. В его чреве убаюкивающе потрескивают дрова, распространяя тепло и невыразимый запах вишни и древесной смолы. Присматриваюсь: на той же каминной полке дремлет чёрный кот: при моём появлении он лениво приподнял голову, но тут же утратил ко мне интерес. В неярком свете его сложно заметить, но когда свечи вспыхивают чуть ярче, его мех чуть заметно переливается на свету. 

В дальнем от меня левом углу, на небольшом комоде гордо восседает древний ундервуд. Теперь такие увидишь только в музеях. Или тут, на Андреевском. Я почти слышу звук, с которым этот древний аппарат разрывает тишину маленькой комнаты и с трудом сдерживаю желание подойти поближе и ударить по клавишам. 
Стол в комнате всего один: низенький древний инвалид с изрядно потёртой крышкой. С одной стороны стола — широкий мягкий диван, на котором может комфортно разместиться два человека, с другой — огромное кресло, весьма располагающее к тому чтобы плюхнуться на него и тут же уснуть. Слева от ундервуда — какая-то картина на стене, сюжет которой невозможно разобрать из-за освещения. Не густо, но… удивительно уютно. 
Справа — крохотная барная стойка с известными уже подсвечниками, непременными бутылками на заднем плане и завешенным тканью дверным проёмом, за спиной у стоящего за стойкой человека. 
Очень странное кафе. 

В два шага я добираюсь до стойки. Бармен улыбается. 
-Доброй ночи… — он вопросительно смотрит на меня.
-Антон, — представляюсь. 
-Очень приятно, Антон, — он кивает мне, — а я — Михаил. 
У Михаила интересное лицо. В нём есть что-то и от крестьянина и от интеллигента. Вероятно так должен выглядеть сельский фельдшер, почему-то думается мне. 
-Где хотите присесть, Антон? У бара или за столом? — бармен выдёргивает меня из моих размышлений. 
-Давайте тут, — отвечаю я. — Честно говоря, я уже домой собирался. И ушёл бы, да музыку услышал. Хорошая музыка. 
-Пожалуйста, присаживайтесь, — бармен пододвигает подсвечник поближе, — На улице холодно, поэтому могу предложить вам кофе по турецки и… — он подмигивает, — кое что покрепче! 
-Можно и кофе, можно и покрепче. Виски держите? 
-Разумеется, — машет рукой Михаил, — но я бы рекомендовал вам, так сказать из личных запасов, очень приличного коньяку. 

-Давайте, — мне в общем-то всё равно, — Маленькое кафе у вас! — я обвожу рукой небольшое помещение. 
-Да, — свободно соглашается бармен, — По правде сказать, это кафе не для коммерции, а так. Небольшое хобби. Мне нравится поболтать с приятным человеком за чашечкой кофе, но при этом я не люблю излишней суеты и слишком больших компаний. А где же искать интересных людей, как не здесь, на Андреевском? 
-В общем, верно. Людей здесь полно, — тяну я, глядя как Михаил ловко колдует с крохотной медной туркой над удивительно архаичной электрической плиткой. Две минуты — и передо мной стоит дымящийся кофейник, чашка и стакан с холодной водой. Бокалов с коньяком — два. 
-Антон, не возражаете если и я с вами, за компанию? — зачем-то постфактум спрашивает бармен. 
-Нет конечно. 

Михаил присаживается напротив меня, с удовольствием поводит носом над своим бокалом и прищуривается от удовольствия. Заразительно, чёрт возьми! Я повторяю его манёвр и ощущаю истинное блаженство: ни с чем не сравнимый, терпкий, с еле слышным ароматом дуба и вкраплением шоколада, запах коньяка. Великолепного коньяка. 

Я делаю крохотный глоток, недолго подержав напиток на кончике языка и чувствую как по телу идёт тёплая волна. От макушки до самых пяток. Я чувствую что согрелся. 
Михаил смотрит на меня, сдержанно улыбаясь. 
-Прекрасный коньяк, — искренне говорю я, — Что за марка? 
-Из личных запасов, Антон, я же тебе говорил. В магазине такого не купить. Попробуй кофе! 
Кофе не уступает коньяку. 
-Итак, Антон, — бармен делает глоток из своего бокала, — Какими судьбами здесь? 
Неопределённо пожимаю плечами. 
-Живу тут, неподалёку. Люблю это место. Часто гуляю. Что ещё сказать? 
Свечи на мгновение вспыхивают чуть ярче. Подчинившись внутреннему импульсу, я оглядываюсь назад — так и есть. Кот открыл глаза и смотрит на меня с лёгким презрением. Бармен щурится. 

-То есть ты. В два часа ночи. В холод и под дождём. В погоду, когда хороший хозяин собаку из дома не выгонит, бродишь по улице только потому что живёшь неподалёку? Да, Андреевский спуск — удивительное место, но ты обратил внимание, что кроме тебя тут никого нет? 
Михаил говорит удивительно мягко. Вкупе с коньяком и теплом из камина, его слова обволакивают меня. В конце концов, а что я теряю? 

-Я… мне… — слова даются нелегко, — Мне нечего делать дома. И я гуляю до поздней ночи чтобы не ворочаться в кровати без сна, с уймой вопросов, на которые у меня нет ответов. Вас устроит такой ответ? 
Михаил слушает внимательно, словно помечая что-то про себя. 
-Много свободного времени? — серьёзно спрашивает он и попадает в точку. В этот раз я не делаю вид, будто не понял вопроса. 

-Да. Его всегда много, когда из твоей жизни уходит что-то важное. Родное и ценное. Сейчас у меня очень много свободного времени. 
Некоторое время мы молчим. Тишина в комнате столь оглушительна, что слышно как горят свечи. Куда делась музыка?
-Распутье? 
-Оно самое. 
-Знаю, — Михаил делает глоток из своего бокала, — Если в твою жизнь приходят перемены, то меняется всё. Прошёл цикл, сбросил кожу. 
-И?
-То есть? 
-Зачем вы спросили меня об этом? Вы ведь не просто так задали этот вопрос? 
-То есть, собираюсь ли я давать тебе советы? 
-Вы очень верно угадали моё настроение и я подумал…
-Знаешь Антон, — перебивает меня бармен, — Ничего в этой жизни не происходит просто так. И если в такую погоду в моё кафе забредает гость, он как правило что-то ищет. Чего ищешь ты? 
-Я… сложно так сказать, — вопрос несколько выбивает меня из колеи и я даже отставляю бокал, — Свой путь. Дорогу. 
-Не-ет, — Михаил тянет «е» и отмахивается от моего ответа как от назойливой мухи, — Ты и так на своём пути. И тебе это известно. Что ещё?
Я снова пожимаю плечами:
-Душевного покоя…
-Покоя? — бармен иронично улыбается, — Полный покой возможен только на кладбище. Ладно, зайдём с другой стороны. Чего ты хочешь? Вот сейчас. В данный момент?
Я смотрю на него. В его глазах отражается огонь из камина. Что-то подсказывает мне, что такими же глазами мне в спину глядит чёрный кот. Я смотрю в глаза сидящего напротив человека и понимаю, что не знаю ответа на его вопрос. 

-Не знаешь? — Михаил словно услышал мои мысли, — Ну же! Чего ты хочешь? 
Господи, какой дурацкий вопрос! Ну чего только не хочет человек, а мне почему-то нечего ответить. 
-Антон! Ты, одинокий отчаявшийся человек. Который гуляет допоздна только чтобы не засыпать в одиночестве. Потерявший всё то, чем жил последние годы. Чего ты хотел будучи ребёнком, не зная что делать? Особенно в такое время, за неделю до нового года? Чего ты хочешь? 

-Чуда? — я не утверждаю. Я спрашиваю. 
-Вот! — бармен бьёт ладонью по стойке и отпивает ещё, — Наконец-то! Чуда! 
Он придвигается ко мне и кивает. Чуда. 
-Чуда, — повторяет он, — Как и маленьким ребёнком, ты хочешь чуда. Но почему-то не веришь в него. Ведь не веришь, а? 
-Не верю, — отчего-то мне становится стыдно за себя и вот это своё «чудо», что не удержавшись вылетело изо рта. 
-Ладно, не веришь. А что такое чудо? Хоть на этот вопрос ты сможешь ответить? 
-Чудо? Ну это нечто… светлое. Приятное. Иногда неожиданное. Что-то, что может изменить тебя. Или хотя бы сделать твою жизнь чуть лучше. 
-Не идеальное определение, но в общем сойдёт. А как ты узнаешь, что чудо произошло? Вот например: ты идёшь по дороге и находишь кошелёк. Это чудо? 
-Да нет, везение. Кроме того, его ведь кто-то потерял. Какое же это чудо, если взять у одного и отдать другому? 
-Хорошо. Тогда вот так: ты засыпаешь вечером, а утром находишь под новогодней ёлкой подарок. Что-то, что давно хотел. Это чудо? 
-Тоже нет. Подарки под ёлки кладут родители. Предварительно купив их в магазине. 
Я снова ощущаю презрительный кошачий взгляд и почему-то начинаю думать, что сказал глупость. 
-Но ведь ребёнком ты считал это чудом? — Михаил пододвигает подсвечник ещё ближе ко мне и подливает коньяк в бокал, — Ведь так? 
-Какая-то странная постановка вопроса. Да, считал, но при чём-тут…
-При том. При том, потому что мы незаметно подошли к самой главной составляющей Чуда. К тому, без чего чудо невозможно, — Михаил задерживает дыхание, — к Вере. 
-Вере? 
-Именно. Есть такая аксиома, о которой ты, вероятно забыл. Каждому воздастся по его вере. Так и чудеса. Они случаются только с теми кто в них верит. Я ведь не зря спросил тебя: как ты узнаешь что чудо произошло? Может быть ты каждый день тыкаешься носом в чудеса, но ослеп настолько, что разучился их видеть? 
-Но ведь новогодние подарки…
-Антон. Послушай меня очень внимательно. Хотя бы потому, что я знаю о чём говорю. Неважно кто именно укладывал подарки под ёлку. Важно то, что ты верил в чудо. Ждал и дожидался. Ты ведь помнишь это ощущение? Ощущение Чуда? 

-Да, — словно сомнамбула ответил я, — Помню. 
-И неужели подарок на новый год — единственное чудо из тех что с тобой происходили? 
-Нет, — продолжил я, — Когда я впервые увидел море — оно поразило меня. Оно казалось мне чем-то необычайным. Я всё время думал: что же там, за морем? И спрашивал папу. А папа рассказывал мне необыкновенные истории о пиратах и дальних странах. 
-И ты мечтал? 
-Да, я мечтал. Но теперь я побывал за многими морями. 
Михаил не слушает продолжения фразы.
-А снег? Настоящий снег, который словно взбитый пух укутывал город, разве он не казался тебе чудом? 
-Казался. Мама читала мне сказку о том что… О том что Метелица взбивает свою пуховую перину и от этого снег укрывает землю. 

В камине догорают дрова. По лицу бармена ползут тени и мне вдруг невыразимо хочется спать. 
-Вот и ключ, Антон. В какой-то момент ты перестал мечтать. Перестал верить. И чудеса ушли из твоей жизни. Вообще, люди странные и часто непонятные существа. Верят астрологам и гадалкам. Вызывают духов. Плюют через плечо и прогоняют с дороги чёрных котов (за спиной ощутимо фыркнуло). Платят деньги знахаркам для того чтобы избавиться от сглаза. Верят в любую чушь, которая преподносится с достаточным пафосом и при этом совершенно не верят в чудеса. 

-Я уже пойду, — поднимаюсь со стула, — Что-то глаза слипаются. Сколько с меня? 
-Оставь, какие деньги? Мне было приятно с тобой пообщаться. Ещё зайдёшь? 
-Разумеется. 
-Тогда увидимся! 
Тяжёлая дверь закрылась за моей спиной. 

…

Следующее утро, как и следующий день, были похожи на десятки дней до этого. Ранний подъём, горячий чай без сахара, холодный руль и километры пути, жадно пожираемые моей машиной. Подготовка проекта близилась к концу, я чувствовал что вышел на финишную прямую и работал вдвое больше, стремясь успеть всё сделать до нового года. Домой я вернулся только в половине девятого вечера, голодный и выжатый как лимон. 

Контрастный душ немного привёл меня в чувства. Усевшись в кресло, я стал прикидывать как бы скрасить нынешний вечер. Долго думать не пришлось: мобильник самостоятельно издал трель, я снял трубку и услышал знакомый голос: Алёнка, старая подружка. Когда-то мы с Алёнкой пережили вместе несколько удивительно волнующих и приятных встреч. По некоторым обстоятельствам в большее наши встречи не переросли, что впрочем не помешало нам общаться и всячески поддерживать друг друга. Алёнка звонила чтобы узнать как мои дела. 

-Ну что, отшельник? — её голосок был настолько звонким, что через крохотный динамик мобильного телефона ворвался в комнату, — Плесенью ещё не покрылся? 
-Разумеется покрылся. Может придёшь, стряхнёшь? Пыль то? Я уже и забыл как ты выглядишь. Кстати, давно хотел сказать: тебе так идёт когда ты без одежды…
-Ах ты змей! — я слышу как она улыбается, — Стало быть не совсем заржавел? Есть чем о девушке позаботиться? 

Теперь улыбаюсь и я. Пока мы есть друг у друга, наш взаимный оптимизм не закончится никогда. 

-Есть, есть. Приезжай. Заботиться буду долго, вдумчиво. Качественно. Проникновенно. С полной самоотдачей…
-Тихо, тихо! Не заводи меня раньше времени. А гулять пойдём? 
-Пойдём. Я, кстати, откопал замечательную кафешку на Андреевском. В дореволюционном стиле. Называется «Бегемот», от моего дома минуты три-четыре пешком. Знаешь где она? В арке между двенадцатым и тринадцатым домом. 

На секунду в трубке становится тихо. Затем Алёнка уточняет:

-Антош, ты об Андреевском спуске говоришь? Между двенадцатым и тринадцатым домом? Арка? И в арке кафе? 
-Ну да. Камин. Столик всего один, представляешь? Ундервуд начала прошлого века, где только откопали? Кофе там потрясающий. Хозяина Михаил зовут, он сам за баром стоит. Любопытный мужик, о чудесах мне вчера рассказывал. 
-Антош, ты ничего не путаешь? Улицы, номера домов? 
-Точно не путаю. Я вчера по Андреевскому гулял, специально на номер глянул. А что? 

Некоторое время Алёнка молчит, а затем уже совсем другим, лишённым задора голосом отвечает:

-Тош, я даже не знаю как тебе сказать. Между тринадцатым и двенадцатым домом на Андреевском спуске нет никакой арки. Там щель. Просто щель между двумя домами. На ширину твоих плеч в самом начале, сужающаяся к концу. Ты что-то перепутал. 
-Солнце, — я начинаю злиться, — Я ничего не перепутал. Я там вчера сидел. Общался с владельцем. Ты-то почему так уверена? Или ты тут все подворотни знаешь? 

-М-м-м, — мычат на том конце, — Тош… Андреевский спуск 13 — это дом Булгакова. А в доме Булгакова уже много лет находится музей Булгакова. Если бы ты хотя бы раз посетил этот дом с экскурсией, то узнал бы массу весьма занимательных вещей. В частности такой факт: окно спальни маленького Булгакова выходило как раз на стену соседнего дома. Того, который номер 12. Дома стояли настолько плотно друг к другу, что протянув руку, можно было потрогать соседнюю стену. За окном спальни маленький Михаил оборудовал себе тайник. Тайник до сих пор цел и на него можно взглянуть. Я была и видела. 
Вот откуда я всё это знаю. Тош, ты ошибся. Вероятно, неправильно запомнил номер. В доме Булгакова не может быть никакого кафе. Где угодно, но только не там. 

Алёна говорит, а я чувствую себя так, как будто меня облили холодной водой и тут же усадили на раскалённую сковороду. Я даже чувствую как пахнет горелым мясом. Она абсолютно права. Как я мог забыть? Я ведь раз сто ходил мимо дома номер 13, дома с табличкой и профилем Михаила Булгакова. 

Михаила???

-Алёнка, я тебе перезвоню.

Пытаясь унять дрожь, я бегу к ноутбуку. Открыть, включить. Ну давай же, давай быстрее, старая кастрюля! Трясущимися пальцами вбиваю в строку поисковика «Михаил Булгаков». Указательный палец замирает над кнопкой «ввод», я делаю несколько глубоких вдохов чтобы успокоиться и немного себя подбодрить. 

Ну давай, жми. В конце концов, вариантов не так много: либо ты вчера перемёрз и ошибся. Либо, это наконец-то произошло. Ты выжил из ума. Всего-то. 
Переживать особо не из-за чего. Если уж триппер лечат, то что там какая-то шизофрения?..

Ввод. 
Под строчкой из Википедии и парой ссылок фотографии. Увеличить. 

С первой же картинки, хитровато улыбаясь, на меня глядит владелец кафе «Бегемот». И мне кажется, что он вот-вот потрёт руки и ехидно спросит: «Ну как я тебя, а?»

-Да, Миша, круто ты меня, — шизофреникам позволено чуть больше нежели обычным людям, поэтому на невысказанный цифровым фото вопрос я отвечаю вслух, — Очень круто. Если переживу — обязательно расскажу внукам. 

За окном нескончаемый дождь и холод. На стене тикают часы. Тихо шумит ноутбук. Есть лишь один способ всё проверить. Благо, для этого не нужно бежать за тридевять земель. 

Я быстро одеваюсь и выхожу из дома. Дождь остервенело набрасывается на меня и жалит, жалит миллионами крошечных, обжигающе холодных насекомых. Я прикрываю ладонями стёкла очков и торопливо шагаю вперёд. Вперёд и вниз. 
Я спускаюсь. 

Липа, церковь, ресторан, дом с привидениями. Искомый тринадцатый дом с булгаковским профилем. Сердце колотится где-то в горле, отдаваясь тяжёлыми спазмами в висках и подушечках пальцев. Шаг, другой, третий… 

Между двенадцатым и тринадцатым домом зияет щель. Двенадцатый и тринадцатый дома похожи на надломленную краюху хлеба. Ни арки, ни музыки, ни кафе. Только зима, холод и нескончаемый дождь. 

Я сажусь на каменное ограждение и обхватываю голову руками. Липкой волной накатывает страх. Тоска. А вместе с тем ощущение, что я чего-то не договорил. Или не дослушал. Упустил что-то очень важное. 
Ну вот и всё. 

…

Вот уже месяц как дождь накрыл мой город. Мелкий, словно просеянный сквозь сито дождь. Дождь, который никогда не идёт сверху вниз, но всегда веет в лицо. Дождь, который покрывает водяной пылью стёкла очков и норовит забраться за шиворот. Дождь, который приходит и остаётся надолго. 

Работы до нового года уже не будет. Да и времени до праздника всего ничего. А у меня ни ёлки, ни настроения, ни тепла. Пустая квартира, в которой я хочу проводить как можно меньше времени, дождь за окном и… такой же в голове. 

Вопреки здравому смыслу, мысли о кафе «Бегемот» и о его хозяине не ввергают меня в страх или опасения по поводу своего психического здоровья. Скорее в тоску. Я не думаю о том, что из-за приключившегося со мной видения я вскоре окажусь в палате с белыми стенами и не очень обходительным персоналом. Я думаю о том, что на один миг в мою жизнь вошло нечто… нечто невероятное. Нечто, способное изменить меня. Нечто, не укладывающееся в те привычные рамки, в которые я сам себя загнал. В рамки, которыми я отгородился от всего окружающего меня мира. Вошло и… снова отправилось куда-то за пределы моего скучного мирка. Туда, где кончается радуга. Туда, куда мне давно уже нет хода. 

Я каждый день брожу по Андреевскому спуску. Рассматриваю здания и лица людей. Слушаю песни уличных артистов и бормотание местных сумасшедших. Пью кофе и значительно уступающий в качестве коньяк в местных кофейнях. 

Кафе не появляется. Между тринадцатым и двенадцатым домами по-прежнему зияет щель, смотреть на которую мне больно и неприятно. 

«Мы все сейчас Земляне, хотя и пришли в этот мир из других!»
Вздрагиваю и оборачиваюсь. За моей спиной стоит… Вообще-то очень маленькая женщина, с длинными спутанными волосами, одетая во что-то невыразительно-невообразимое, с детским лицом и при этом неопределённого возраста. Но это становится видно не в первую и даже не во вторую очередь. С первого, самого первого взгляда, мне кажется что передо мной не сумасшедшая, коих так манит Андреевский, а по меньшей мере хоббит. 

Пристально рассматриваю её. Она не смущается, смотрит прямо в глаза. 
-Как тебя зовут? 
-Талла. 
-Гуляешь? 
-Живу здесь! — она делает жест рукой и я понимаю что уточнять бессмысленно: она действительно живёт здесь. Где-то здесь. 
-Знаешь, Андреевский умирает… — после паузы говорит мне она, — Его застроить собираются. Часть зданий снести. Вот он и умирает. 
-Как он может умереть? — я успеваю подумать, что двум шизофреникам в одном месте тесно, но всё равно втягиваюсь в этот непонятный разговор, — Он был до нас и будет после. Снесут одни дома, построят другие, но улица останется. Немного другая, но всё равно останется. 
-Духа старого Андреевского не будет, — говорит Талла отворачиваясь, — Слишком бездумно. Слишком по-варварски. Андреевский умирает. 
Я обхожу её, стараясь заглянуть в лицо. 
-А что такое «дух»? Дух Андреевского пришёл сюда вместе с построенными коробками или он был тут задолго до всего? Или может быть люди, приходя сюда, напитали это место чем-то своим? Невыразимым? 
-Андреевский умирает, — тихо повторяет крохотная Талла, едва ли достающая до моего плеча. И мне кажется что она тихо плачет. 
-Бред всё это, — твёрдо произношу я, — Энергетика этого места такова, что оно просто не даст себя уничтожить. Жизнь не терпит статики. Люди рождаются и умирают. Здания ветшают, их сносят. Главное что это место по-прежнему манит людей. Самых разных. Будут новые дома, новые переулки, кафе, галереи. И они тоже пропитаются энергетикой этого места, обрастут слухами и легендами, вместе с новыми людьми, которые будут жить. Здесь жить. 

Талла смотрит на меня очень внимательно. Внимательно и долго. 

-Мы все здесь земляне, хотя и пришли в этот мир из других. Мы все ещё увидимся в этом и других мирах. Коль Тув. Мир вам, — произносит она, после чего разворачивается и медленно бредёт вниз. 
Точно так же медленно, но вверх ползут мои брови, ибо до меня наконец-то доходит весь идиотизм ситуации. И я уже готов расхохотаться, но Талла оборачивается. 
-Потерял что-то? Тебе наверх, туда! — она машет рукой по направлению к Андреевской церкви. Вспомни как всё уже было и иди. А потом возвращайся. Только не сомневайся. Вспомни и иди. 
Смех комом становится в горле.
И выбор у меня просто замечательный. Прислушаться к более чем полоумному совету не пойми от кого и рвануть вверх непонятно за чем, или… А что в качестве альтернативы? 
А ничего. Пустая квартира и дождь. 
Я сжимаю зубы и иду вверх. 

 

Наверху всё так же. Церковь, площадь, фундамент десятинки, памятник героям фильма «За двумя зайцами». Церковь закрыта, поздно уже. Фундамент залит дождём. На площади ни души, даже памятник выглядит брошенным и замёрзшим. О чём я забыл? И что вспомнить? 

Восемь лет назад я пришёл на эту улицу. Побродил по площади. Зашёл в церковь. А затем… Затем подошёл к пятисотлентей липе. Дереву желаний. Повязал ленточку и загадал. 

Тогда… тогда я загадал не миллион долларов. Не виллу в Ницце. Моё желание было не материальным. 
Я загадал состояние. Когда дышишь полной грудью. Когда свобода и драйв. Когда не думаешь о деньгах просто потому что они есть. Когда самому чёрту не брат, как сказал бы Гоголь. 

Я получил то, что загадал. В точности. И только то, что загадал. Поэтому сейчас у меня есть деньги для того чтобы снимать пустую квартиру в центре Киева. И ещё на двадцать таких квартир. Поэтому сейчас я брожу под дождём, пытаясь спастись от одиночества. 

До дерева каких-то пятьдесят метров, которые я прохожу чуть больше чем за минуту. Дерево обнесено оградой, вероятно от слишком активных желающих быстрой удачи. Восемь лет назад дерево было сплошь в лентах, верёвочках и прочем хламе. Сейчас всё это аккуратно сняли и даже повесили предупредительную надпись. Лент больше повязывать нельзя, и я просто прикасаюсь к ближайшей ветке. 

Восемь лет назад я пожелал. И поверил в то, что желаемое возможно. Поверил. Может прав был владелец «Бегемота»? И дело только в этом? Верить и хотеть? Верить и надеяться? 
Я закрываю глаза. 

Мне по-прежнему хочется того же, чего хотелось восемь лет назад. Уверенности. Силы. Драйва. И… тепла. Никакие успехи не сделают счастливым человека, которому после работы не хочется возвращаться домой. 
Хочу Чуда. Чуда. 
Я… Верю.
Как и восемь лет назад, картинка приходит сама. Вместе с ощущениями. Я вижу свет. Много света. Огромную комнату. Кресло, плед. И маленькую белокурую девочку с голубыми глазами. 
Я верю. 

Когда я открываю глаза — дождя уже нет. Вокруг по-прежнему туман, неимоверная влажность и холод, но тошнотворный водяной вихрь исчез. Я знаю куда мне нужно. 
Площадь. Церковь. Ресторан. Галерея и… Дин Мартин, которого я слышу ещё от дома с привидениями. Божественный Дин Мартин.

Арка между домами на том же месте, где я видел её в последний раз. И дома вроде бы стоят так же, а смотри ж ты. Как и в прошлый раз музыка льётся из-за чуть приоткрытой двери. Я пытаюсь как-то успокоить скачущее в груди сердце и унять дыхание. Дослушиваю песню до конца. Подхожу к двери и тяну ручку на себя. 
И ещё из прихожей слышу: 

-Нашёл таки дорогу? А я уж думал всё, заблудился! 

Михаил всё так же стоит за барной стойкой, но улыбается с изрядной хитринкой, а по его узкому лицу скачут тени от переменчивого пламени свечей. А я просто стою. Молча гляжу ему в глаза. Я снова здесь. Говорить нечего, да наверное и незачем. 

-Садись в кресло! — взглядом Михаил указывает на стол за моей спиной. Я не сажусь. Я проваливаюсь в огромное и невероятно тёплое кресло, которое, кажется, обнимает меня. Хозяин кафе выходит из-за стойки и присаживается напротив, на диван. 

-Что, неужели не будет вопросов? 
Я раздумываю. 
-Как…
-Антон! — Михаил перебивает меня, — Говоря «вопросов» я не имел в виду «идиотских вопросов». Не надо спрашивать «как». Вопрос «как» в случае с чудом не уместен. Если знаешь «как», это уже не чудо. Это фокус. Именно это «как» и убивает в вас веру. Веру в чудеса. 
-Хорошо, — во второй раз я раздумываю дольше, — Почему? 
-Уже лучше, — одобряет Михаил, — Будем считать что ты заслужил своё чудо. Хотя бы тем что хотел его. Несмотря на то, что не верил. Кстати, как насчёт коньячку? 
-О, с удовольствием! 

Михаил идёт к стойке и наполняет бокалы. Недолго подумав, захватывает с собой бутылку. Дрова потрескивают в камине, кот лениво следит за вздрагивающим пламенем свечей, чуть слышно играет музыка и меня вдруг охватывает ощущение такого невероятного тепла и комфорта, какое, вероятно, испытывает только младенец в колыбели. Тягучая жидкость колыхается в бокале, по комнате плывёт волшебный аромат. Я грею бокал в ладони и наслаждаюсь ожиданием. Михаил терпеливо смотрит. 

-Почему именно вы? Почему здесь? 
Булгаков улыбается. Улыбается и смотрит мне в глаза. Неожиданно что-то упругое прыгает ко мне на колени — кот! Не интересуясь моим мнением, он долго устраивается на моих коленях, а устроившись, принимается выражать удовольствие урчанием. Чешу его за ухом, урчание усиливается. 
-На самом деле, оба этих вопроса я очень хотел бы задать тебе. Но поскольку главное ты уже уяснил, отвечу сам. 

Потому, что смерти нет. Есть лишь перерождение. Потому что каждый получает то, что желает, пусть даже неосознанно. Потому что, как и тысячи лет назад, каждый получает по собственной вере. Потому что в самом конце, когда приходит время подводить итоги и оплачивать счета, каждый получает того, что заслуживает. Кто-то свет, а кто-то покой. 

Ты вернулся назад и вспомнил что-то. Что-то о себе. Что-то невероятно важное. Постарайся не потерять этого.