Анна Ахматова в Киеве

Анна Ахматова навсегда связала свою жизнь с Петербургом — Петроградом — Ленинградом и его окрестностями. Вспоминая в дни войны родной город, она писала, что на его стенах осталась ее тень. Но все же в книге ее жизни есть и киевские страницы, в которые настало время вчитаться. Дед Анны Андреевны по отцовской линии Андрей Антонович Горенко родился в Черкасском уезде Киевской губернии, он был участником обороны Севастополя. По свидетельству Н.П. Бажана, Ахматова говорила ему, что ее отец — «родом из казацкой старшины».
    Мать Анны Андреевны, Инна Эразмовна, была дочерью Эразма Ивановича Стогова, который в 40-е годы 19 века служил в канцелярии киевского генерал-губернатора Д.Г. Бибикова и содействовал благоустройству города.
    В Киеве в конце 19-го и в начале 20-го века жили близкие родственники Инны Эразмовны: ее старшая сестра Анна Эразмовна была замужем за известным юристом Виктором Модестовичем Вакаром.
    Этим и объясняется, что семья Горенко много раз и порой надолго приезжала в Киев.
    Анна Ахматова обладала удивительной памятью, причем помнила себя с очень раннего возраста. Уже в старости она собиралась написать автобиографическую книгу (образцом избрала «Шум времени» Осипа Мандельштама). С этой целью стала записывать свои воспоминания, пока еще отрывочно, эпизодами, которые вдруг всплывали в памяти, надеясь их свести в одну книгу. К сожалению, сделать это она не успела, но сохранившиеся записи (так называемые «Листки из дневника» и другие заметки, разбросанные в записных книжках и тетрадях разных лет) дают возможность восстановить некоторые факты и события ее жизни.
    В частности, сохранилась и запись о том, что в Киеве она впервые побывала в пятилетнем возрасте. Всю зиму семья Горенко прожила тогда, очевидно, в гостинице «Националь» (Ахматова упоминает в своей записи, что жили они в гостинице «над Бессарабским рынком»). Отсюда мы и начинаем свое «путешествие» по ахматовским местам Киева.
    Рынок с середины прошлого века находится на одноименной площади в центре города, между Крещатиком, Бассейной, Красноармейской улицами (бывшей Васильковской) и Крутым Спуском. Названа она так потому, что на этом месте вели торговлю крестьяне из Бессарабии и Южной Украины. Эта часть города довольно хорошо сохранилась в отличие от Крещатика.
    На углу Крещатика и Бессарабской площади, на месте нынешнего кинотеатра «Орбита», находилось здание, принадлежавшее известному архитектору В.И. Беретти, с гостиницей «Националь». (Еще во время пребывания в Киеве Анны Ахматовой, в 1910 году, рядом с гостиницей начали сооружать крытый рынок, строительство которого закончилось в 1912 году). В этой гостинице семья Горенко прожила зиму 1894-1895 годов. За месяцы, проведенные в Киеве, в их семье произошло несколько событий, запомнившихся надолго: здесь родилась младшая сестра Ия, а старший любимый брат Андрей болел дифтеритом. В то время эта болезнь была опасной, и можно представить себе, сколько волнений пережила добрейшая Инна Эразмовна, опасаясь, чтобы не заразились ее младшие дети!
    Между тем дети много времени проводили в прекрасных киевских садах и парках, куда их водила бонна.
    Киев расположен на семи холмах и весь окружен садами. Это придает ему своеобразный, неповторимый облик.
    В годы, когда юная Аня Горенко ходила по киевским улицам, она могла встретить на одной из них юношу, всего на два года моложе ее, Мишу Булгакова. Влюбленный в родной город, который он неизменно писал с большой буквы и воспел впоследствии в своих произведениях, он потом так написал о Киеве в романе «Белая гвардия»:

«И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира. Они раскинулись повсюду огромными пятнами, с аллеями, каштанами, оврагами, кленами и липами.
    Сады красовались на прекрасных горах, нависших над Днепром, и, уступами поднимаясь, порою пестря миллионами солнечных пятен, порою в нежных сумерках царствовал вечный Царский Сад»

    В Царский Сад с его пышными клумбами водила бонна детей семьи Горенко. Он находился недалеко от Бессарабки, в начале Крещатика. Нижняя часть (та, где теперь находится стадион «Динамо») называлась Шато-де-Флер (Замок Цветов). Вот что написано об этом в справочнике:
    «Здесь в 1863 году французский предприниматель открыл развлекательное заведение (кафешантан) Шато-де-Флер. В 1868-78 годах по проекту архитектора М.П. Сомонова было построено помещение для кафе с танцевальными залами, галереями и балконом. В Шато-де-Флер в 1879 году было основано Русское драматическое общество, проходили спектакли русских и украинских театральных групп».
    Наверное, в саду выступал и бродячий цирк или зверинец, потому что с Аней и ее сестренкой Рикой (Ириной) произошло страшное приключение: они сбежали вниз с горы и попали в загородку с медведем. Анна Андреевна так вспоминала об этом:
    «Ужас окружающих. Мы дали слово бонне скрыть событие от мамы, но маленькая Рика, вернувшись, закричала: Мама-мишка-будка-морда-окошко»…
    Зато в верхней части парка с Аней произошло другое событие, которое можно считать судьбоносным: она нашла булавку в виде лиры, и бонна сказала ей:
    «Это значит, ты будешь поэтом».Слова эти запомнились на всю жизнь и, может быть, явились толчком для написания в 11-летнем возрасте первых стихов.
    Нам ничего не известно о том, бывала ли Аня Горенко в Киеве в следующее десятилетие своей жизни. Их семья продолжала жить в Царском Селе, где она училась в Мариинской гимназии, а на лето они выезжали в Севастополь.
    В 11 лет она написала свое первое стихотворение. В 13 лет познакомилась с человеком, сыгравшим большую роль в ее жизни. Он был гимназистом и всего на три года старше ее, но уже готовил к печати свой первый сборник стихов. Звали его Николай Гумилев.
    В стихах обоих эта встреча нашла отражение. Анна Андреевна писала в 1912 году:

В ремешках Пенал и книги были,

Возвращалась я домой из школы.

Эти липы, верно, не забыли

Нашей встречи, мальчик мой веселый…

    Большой нежностью пронизаны строки Николая Гумилева, посвященные их первой встрече:

Вот идут по аллее, так странно нежны,

Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя…

    В 1905 году семья их фактически распалась: Андрей Антонович остался в Петербурге, а Инна Эразмовна с детьми переехала в Евпаторию в связи с тем, что у них были слабые легкие. Жизнь их в это время была печальной: мать все время ощущала обиду, которую нанес ей муж, к тому же он растратил ее наследственный капитал, поэтому жилось им в Евпатории бедно. Анна экстерном проходила программу предпоследнего класса гимназии. Встал вопрос о том, где ей можно закончить образование. Вспомнили о киевских родственниках Вакарах. Инна Эразмовна подала прошение Начальнику киевской Фундуклеевской гимназии, чтобы ее дочь Анну Горенко допустили к приемному экзамену в 1-й (старший) класс. В прошении был указан адрес: «Университетская, 3, квартира Вакар».
    Сначала Анна, как и ее мать, поселилась у тетки Анны Эразмовны Вакар, приехав в Киев в августе 1906 года вместе с гувернанткой фрейлин Моникой. Но, вероятно, жизнь у Вакаров не очень устраивала ее, потому что вскоре она переехала к своей кузине Марии Александровне Змунчилле (по-домашнему — Наничке), у которой прожила до окончания гимназии. В письмах, отправленных из этой квартиры, указан ее адрес: улица Меринговская, дом 1, квартира 4. Это небольшая улица в центре города, расположенная близко от Крещатика, параллельно к нему. В то же время она находилась недалеко от Круглоуниверситетской, где жили родственники Ани и куда она переезжала на праздники, когда Мария Александровна уезжала.
    С конца 19 века в Киеве вырастают многоэтажные доходные дома, построенные в стиле классицизма или украинского барокко. Одной из таких улиц была и Меринговская улица, носящая теперь имя великой украинской актрисы Марии Заньковецкой.
    Дом 7 по улице Меринговской, как и соседние дома, внешне сохранился таким же, каким был во времена Ани Горенко. Это пятиэтажное кирпичное здание с элементами декора. А вот внутри дом, пострадавший во время войны, претерпел изменения.
    Квартира номер 4 во времена Анны Андреевны находилась на первом этаже. Она состояла из пяти комнат, кухни и коридора, по нынешним временам очень просторного.
    Отстроенный после войны дом претерпел перепланировку, каждая квартира была разделена на две двухкомнатные (одна из комнат и превращена в дополнительную кухню), и только нынешняя квартира номер 4, расположенная на втором этаже, сохранилась в первоначальном виде.
    Меринговская улица расположена недалеко от Крещатика, откуда пешком можно быстро дойти до Фундуклеевской (ныне Б. Хмельницкого), где находилась гимназия, в которой Анна училась в последнем классе.
    Хочется проникнуть сквозь завесу времени и увидеть Киев начала XX века — таким, каким видела его Анна Горенко. Сделать это нам помогают снимки тех лет и воспоминания современников.
    Крещатик с двухэтажными и трехэтажными домами, по мостовой которого, мощенной булыжником, движутся экипажи и лошади, запряженные в телеги, а на углах стоят постовые. Первый паровой трамвай на Александровском спуске. Вывески на домах Фундуклеевской улицы, по которой Аня ходила в гимназию: «Аптечный складъ», «Писчебумажные принадлежности», «Врачебный кабинетъ Знаменскаго», «Фундуклеевская гостиница». По вечерам улица освещается мягким светом газовых фонарей. Впрочем, предоставим слово свидетелю тех времен:
    «Когда совсем темнело, …мы видели странного человека в черном. Он бежал с лестницей за плечами и длинной палкой, останавливался у зеленых газовых фонарей, ловко открывал стеклянную створку, просовывал туда пику с огоньком и зажигал фонарь искрившимся узким зеленым пламенем.Электричество в городе еще было роскошью. Оно уже горело в театрах, в некоторых общественных зданиях, но частные квартиры освещались настольными, стенными, висячими керосиновыми лампами».
    Прекрасные парки и сады, которых было так много в городе, особенно Царский и Купеческий, Владимирская горка, не могли не привлечь Аню в пору ее юности. Но Киев с его гористым рельефом, с крутыми улицами, на которые порой нужно было взбираться по каменным ступеням, был так не похож на любимые Петербург и Царское Село!
    Киев, как и другие южные города: Одесса, Севастополь, — кажется ей грязным и шумным. Ее раздражают пышно и безвкусно наряженные купчихи, которых много в городе, ее сдержанному характеру не импонирует громкая речь на улице. Уже в 1939 году в ответ на реплику Л.К. Чуковской, что «Киев — вот веселый, ясный город, и старина его нестрашная», Анна Андреевна сказала:
    «Да, это так. Но я не любила дореволюционного Киева. Город вульгарных женщин. Там ведь много было богачей и сахарозаводчиков. Они тысячи бросали на последние моды, они и их жены… Моя семипудовая кузина, ожидая примерки нового платья в приемной у знаменитого портного Швейцера, целовала образок Николая Угодника: «Сделай, чтобы хорошо сидело».
    Прошло несколько лет, и в Ташкенте во время войны, вспоминая Киев с Е.М. Браганцевой, Анна Андреевна признается, что в молодости была несправедлива к этому городу, потому что жила там трудно и не по своей воле, но с годами он часто всплывает в памяти.
    Впрочем, уже в ранние годы она навсегда полюбила прекрасные строения Софийского собора, Печерской Лавры и творение Растрелли — Андреевскую церковь.
    Большой друг Ахматовой писатель Виктор Ардов свидетельствует:
    «Высоко ценила Анна Андреевна и поразительное строение великого архитектора Растрелли: Андреевскую церковь в Киеве. Это зданье в стиле барокко буквально взметнулось в воздух над обрывом, который падает до самого Днепра метров 500».
    В Киевском городском архиве хранятся документы, связанные с обучением Анны Горенко в гимназии. Так, в частности, сохранился список 1-го (старшего) класса Фундуклеевской гимназии 1906-1907 учебного года, в котором она числится под номером 8.
    Сохранились машинописные воспоминания ее одноклассницы Веры Беер, которая значится под номером 2 (она — одна из трех гимназисток этого класса, получивших золотую медаль), а также ее устный рассказ, записанный уже в 70-е годы Михаилом Кралиным. Вместе с документами городского архива они дают возможность судить о том, каким был состав класса, чем интересовались Анна Горенко и ее одноклассницы. Анна, судя по этим воспоминаниям, постоянно находилась в задумчивом и как бы отрешенном состоянии — «в своем дворце», но в то же время была наблюдательной и умела уже тогда несколькими словами определить сущность человека.
    Хотелось бы немного сказать и о ее одноклассницах.
    В классе была» «первая ученица» Мария Дремер, всегда безукоризненно отвечавшая на уроках, ко всем предметам относящаяся одинаково почтительно — безразлично. Аня называла ее «машиной».
    Были в классе целеустремленные девочки, например, Катя Куклярская, которая в отличие от мечтательной Ани «стояла прочно на земле». Катя уже тогда говорила, что станет врачом (а это была редкая для женщины профессия), и впоследствии добилась своего. Аня относилась к ней с уважением.
    Не любила Аня учениц из «буржуазной» группировки, к которым принадлежали Лиза Леко — Лотомбель и ее подруга Надя Галафре, дочь подполковника. Это были легкомысленные девочки, дочери состоятельных родителей. Они очень любили наряжаться, Аня смеялась над страстью Нади к нарядам (та в долгу не осталась и много лет спустя сочиняла о ней грубые небылицы).
    Материально Ане приходилось нелегко. В письме, написанном летом 1907 года, читаем: «Живем в крайней нужде. Приходится мыть полы, стирать».
    В гимназии учились девочки разного происхождения, материального положения, разных национальностей. Наталья Максимовна, начальница гимназии (к сожалению, ее фамилию не удалось выяснить), придерживалась демократических взглядов. Например, Лиза Мейснер, дочь председателя Киевского судебного округа, приезжала в гимназию в собственном экипаже. Узнав об этом, начальница запретила ей, найдя, что это неприлично. (После революции Лиза эмигрировала).
    В классе, где училась Аня, были две группировки: «буржуазная» и «демократическая». Аня ни с какой из них особенно не сближалась, держалась «на расстоянии», но все же была ближе к «демократическим» (к ним принадлежала автор воспоминаний Вера Беер, а так же девочка, с которой Аня чаще, чем с другими, разговаривала, — Женя Микулинская).
    К сожалению, не обо всех педагогах сохранились сведения, но об общем уровне можно судить и по тем, о ком мы знаем.
    Классной надзирательницей служила Лидия Григорьевна Рудановская, закончившая с золотой медалью Мариинское училище. К тому году, когда Аня училась в гимназии, Лидия Григорьевна проработала в этой должности 26 лет и неоднократно отмечалась по службе денежными премиями «за отличную усердную службу». У гимназисток она пользовалась уважением.
    Русскую литературу преподавал Григорий Владимирович Александровский, который потом стал профессором Казанского университета. По свидетельству Веры Беер, он находил, что сочинения Анны Горенко «хороши, но направлены так странно». Она, например, жестоко обвиняла Евгения Онегина, смеялась над Ленским. Александровский отмечал, что Горенко «лучше всех умела читать в тексте между строк». (Это умение глубоко проникать в тексты, «читать между строк» помогло ей впоследствии сделать серьезные открытия в изучении пушкинского наследия).
    Математик Юлий Александрович Костюковский происходил из очень образованной семьи, и его эрудиция импонировала гимназисткам.
    Александра Николаевна Муравьева, учительница французского языка, каждый год ездила на каникулы в Париж практиковаться в произношении. Она прекрасно знала и очень любила французскую классическую поэзию, на уроках наизусть читала монологи из Мольера, Расина, Корнеля.
    А вот преподаватель немецкого языка (его фамилия до нас не дошла) не пользовался авторитетом, на уроках его никто не слушал, поэтому и успехи в немецком языке у гимназисток были весьма скромные.
    Рукоделие, по тем же воспоминаниям, преподавала толстая, добродушная и недалекая Анна Николаевна, с которой у Ани произошел конфликт. Вот что об этом пишет Вера Беер, рассказывая, как ученицы раскраивали рубашки и получали от учительницы указания:
    «Почти у всех дешевенький, а, следовательно, и узенький коленкор: приходится приставлять к ширине клинья, что мы не особенно-то любим. Очередь дошла до Ани Горенко. В руках у нее — батист линон и такой широкий, что ни о каких неприятных клинчиках и речи быть не может.
    Но Анна Николаевна с ужасом смотрит на материал Горенко и заявляет, что такую рубашку носить неприлично. Лицо Ани Горенко покрывается как бы тенью, но с обычной своей слегка презрительной манерой она говорит: «Вам — может быть, а мне нисколько».
    Мы ахнули. Анна Николаевна запылала, как пион, и не нашлась, что сказать. Много дипломатии и трудов пришлось приложить нашей классной даме Лидии Григорьевне, чтобы Горенко попросила у Анны Николаевны извинения. Но как попросила? Как королева».
    Уже этот короткий эпизод говорит, что в юности у Анны Ахматовой были гордый и независимый характер, чувство собственного достоинства.
    Вера Беер с благодарностью вспоминала историка Белинского (к сожалению, она не запомнила его имени и отчества), на его уроках историю учили по учебнику Платонова, который намного прогрессивнее, чем учебник Иловайского, родственника Марины Цветаевой.
    И все же самым неординарным из всех педагогов был Густав Густавович Шпет, по происхождению поляк, на год раньше закончивший с золотой медалью Киевский Университет Святого Владимира, историко-филологический факультет.
    Всего лишь год он проработал учителем логики. В том же году, когда Анна Горенко закончила гимназию, он переехал в Москву, преподавал там в университете, вскоре стал одним из крупнейших философов своего времени. Как ученый он внес большой вклад в отечественную философию, психологию, эстетику и языкознание. После революции он основал Институт научной философии и был в нем директором, создал много научных трудов (недавно издан большой том его «Сочинений»). В 1937 году был репрессирован. Время и место гибели его неизвестны.
    Уроки Густава Густавовича Шпета были очень интересны, потому что он заставлял мыслить, учил анализировать и сопоставлять, казалось бы, несопоставимые предметы и явления.
    Вера Беер вспоминает, как на одном из уроков, посвященным ассоциативным представлениям, он предложил ученицам самостоятельно привести примеры из жизни и литературы.

«Дружным смехом сопровождается напоминание о том, как у мистрисс Никльби из романа Диккенса «Николай Никльби»; пользовавшегося у нас тогда большим успехом, погожее майское утро связывается с поросенком, жаренным в луке.

  И вдруг раздается спокойный, не то ленивый, не то монотонный голос:

«Столетия-фонарики! О сколько вас во тьме,

На прочной нити времени, протянутой в уме!»

    Торжественный размер, своеобразная манера чтения, необычные для нас образы заставляют насторожиться. Мы все смотрим на Аню Горенко, которая даже не встала, а говорит как во сне. Легкая улыбка, игравшая на лице Густава Густавовича, исчезла.
    «Чьи это стихи?» — проверяет он ее. Раздается слегка презрительный ответ:
    «Валерия Врюсова».
    О Брюсове знали тогда очень немногие из нас, а знать его стихи так, как Аня Горенко, никто, конечно, не мог.
    «Пример г-жи Горенко очень интересен», — говорит Густав Густавович. И он продолжает чтение и комментирование стихотворения, начатого Горенко.
    Это был недолгий период, когда Анна Андреевна увлекалась творчеством Валерия Врюсова, следила за его публикациями. Недавно опубликованы десять писем Ани Горенко к Сергею Владимировичу фон Штейну, мужу ее покойной сестры Инны, написанных в киевский период (восемь из них написаны, когда она училась в гимназии). Письма эти, очень искренние и доверительные, в большой мере проливают свет на то, чем жила она в этот период, что составляло ее духовный мир. Не рассчитанные на посторонних людей, эти страницы очень много говорят о незаурядной личности, какой была она в юные годы. Читая их, испытываешь двойственное чувство: с одной стороны, как-то неловко читать письма, предназначенные не тебе, а с другой — хочется как можно больше узнать о том, как формировалась личность замечательного поэта, и письма дают такую возможность.
    В частности, в них говорится о литературных вкусах и увлечениях Ани Горенко. Она не только упоминает Валерия Брюсова, но дважды цитирует его стихи применительно к собственным чувствам и переживаниям. (По воспоминаниям В. Беер, Анна Горенко увлекалась не только поэзией Валерия Брюсова, но и его прозой, и пропагандировала среди гимназисток его мистический роман «Огненный ангел»). Ее кузина М.А. Змунчилла — горячая поклонница Блока, и Аня вслед за ней с большим интересом читает стихи этого поэта, тогда мало кому известного. Она находит великолепным его стихотворение «Незнакомка», хоть и различает в нем влияние Брюсова.
    В одном из писем Аня сообщает своему корреспонденту:
    «Сестра вышивает ковер, а я читаю ей вслух французские романы или Ал. Блока. У нее к нему какая-то особенная нежность. Она прямо боготворит его и говорит, что у нее вторая половинка его души».
    Диапазон ее литературных интересов довольно широк. В письмах упоминается вещая Кассандра, героиня драмы Шиллера, и Анна пишет:
    «Я одной гранью души примыкаю к темному образу этой великой в своем страдании пророчицы», — как будто предчувствуя, что впоследствии ее за пророческий дар будут сравнивать с этой классической героиней. Осип Мандельштам в декабре 1917 года посвятил ей стихи, названные «Кассандре»:

Я не искал в цветущие мгновенья

Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз,

Но в декабре — торжественное бденье —

Воспоминанье мучит нас!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Больная, тихая Кассандра,

Я больше не могу — зачем

Сияло солнце Александра

Сто лет тому назад, сияло всем?

Когда-нибудь в столице шалой,

На скифском празднике, на берегу Невы,

Под звуки омерзительного бала

Сорвут платок с прекрасной головы.

 

    В данном случае, не только Ахматова оказалась пророчицей, подобно ясновидящей Кассандре. О.Мандельштам оказался тоже провидцем, предсказав то, что случилось чуть ли не через тридцать лет, в августе 1946 года, — глумление над Анной Ахматовой и Михаилом Зощенко, вылившееся в постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» и докладе Жданова.
    …Тогда, в киевский период, Анна читает по совету фон Штейна «Жизнь человека» Л. Андреева и находится под впечатлением от этой вещи.
    Но в то лее время она все больше учится доверять не авторитетам, а собственному вкусу. С удивлением и недоверием встречает всеобщее восторженное отношение киевлян к трагедиям современного драматурга Давида Айзмана, которого сравнивают с Шекспиром, а известного в то время одесского стихотворца Александра Федорова называет «не поэтом»(и в этом тоже видны ее проницательность и хороший вкус).
    В письмах — ссылки на Диккенса, оперу Чайковского «Иоланта».
    Вера Беер вспоминает о том, что гимназистки их класса очень увлекались театром. Гастроли театра Комиссаржевской стали для них подлинным событием. Всем очень нравилась пьеса Ибсена «Нора». Анна восхищалась «Сестрой Беатрисой».
    Нет сомнения, что в это время она бывала и на спектаклях театра Соловцова, который находился на Николаевской улице, буквально в пяти минутах от ее дома.
    Зимой 1906-1907 годов Анна много болела и пропускала занятия, но и несмотря на это была одной из лучших учениц по успеваемости, причем не только по русскому языку и словесности были у нее отметки «весьма хорошие»: по математике и физике, с которыми обычно «не дружат» поэты, в ее аттестате стояли такие лее отметки. И только по рукоделию в аттестате значится «не обучалась»: видимо, конфликт между нею и учительницей Анной Николаевной не прошел бесследно.
    И Аню, и ее близких тревожило состояние ее здоровья, особенно то, что у нее долго и тяжело болело горло: в семье могучего Андрея Антоновича Горенко все дети, кроме младшего сына Виктора, болели туберкулезом, и Аня опасалась, что у нее начнется горловая чахотка. Боязнь туберкулеза преследовала ее в юности не зря: в 1925 году у Анны Андреевны открылся процесс в легких, и много лет прошло, прежде чем врачам удалось его ликвидировать. Этим и объясняется мотив ранней смерти в ее стихах.
    В Киев Аня Горенко приехала по необходимости. Она скучала по родным, тревожилась о матери и старшем брате Андрее, который, как она узнала, тяжело болел в то время в Евпатории. Тосковала по близкой подруге Валерии Тюльпановой (в замужестве Срезневской, которой посвятила несколько прекрасных стихотворений), по человеку, ставшему ее первой любовью. Ее избранником был Владимир Викторович Голенищев-Кутузов, блестящий царскосел, в то время заканчивавший Петербургский университет.
    В письме она сетовала на то, как невесело ей живется:
    «Денег нет. Тетя пилит. Кузен Демьяновский объясняется в любви каждые 5 минут»…
    В письмах нет упоминаний о другом ее кузене, В.В. Вакаре, сыне В.М. Вакара. Он был профессиональным революционером, корреспондентом газеты «Искра», в 1903 году встречался с В.И. Лениным и, очевидно, в то время находился не в Киеве.
    Судя по письмам, только с кузиной М.А. Змунчиллой у Ани были общие интересы, во многом совпадали вкусы. Но когда кузина уезжала из Киева, Ане приходилось несколько дней проводить у Вакаров, а это для нее было тягостно.
    «Все праздники я провела у тети Вакар, которая меня не выносит. Все посильно издевались надо мной, дядя умеет кричать не хуже папы, а если закрыть глаза, то иллюзия полная. Кричал же он два раза в день: за обедом и после вечернего чая …Кроме того, меня угнетали разговоры о политике и рыбный стол…»
    Молено себе представить, насколько быт у Вакаров, разговоры, которые велись там, являлись диссонансом по отношению к внутреннему миру Ани!
    Именно в Киеве, в последний свой гимназический год, она впервые по-настоящему осознает себя поэтом и пишет стихи, которые потом частично попадут в ее первую книгу.
    Этой же зимой произошло важное событие в ее жизни.
    Николай Гумилев уже несколько лет был в нее влюблен и делал ей предложения, но она их отклоняла.
    В начале 1907 года Николай Степанович приехал в Киев, посетил Анну в доме ее кузины и сделал ей снова предложение, которое на этот раз было принято.
    В квартире Марии Александровны на Меринговской, 7, Николай Гумилев читал свои стихи, которые ей понравились. Видимо, и Анна познакомила его со своими стихами, и они были им одобрены. Уехав вскоре в Париж, Николай Гумилев вместе с такими же молодыми и не слишком опытными в издательском деле двумя своими новыми приятелями стал издавать журнал «Сириус», во втором номере которого было опубликовано одно из ранних стихотворений Анны Горенко. Так как это было ее первой публикацией, стоит познакомить читателей с выбранным Гумилевым стихотворением:

На руке его много блестящих колец —

Покоренных им девичьих нежных сердец.

Там ликует алмаз, и мечтает опал,

И красивый рубин так причудливо ал.

Но на бледной руке нет кольца моего.

Никому, никогда не отдам я его.

Мне сковал его месяца луч золотой

И, во сне надевая, шепнул мне с мольбой:

«Сохрани этот дар, будь мечтою горда!»

Я кольца не отдам никому никогда.

 

    Отец Ани был против того, чтобы она свои «декадентские» стихи подписывала его фамилией, поэтому, не выбрав еще для себя псевдоним, она подписала стихотворение просто «Анна Г.»
    В Киеве Николай Гумилев получил предложение сотрудничать в журнале «В мире искусств» и, вернувшись в Париж, написал для этого журнала три новеллы под общим названием «Радости земной любви», посвятив их А. Горенко.
    В письме к С.В. фон Штейну от 11 февраля 1907 года Аня пишет:
    «Гумилев — моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей. /…/ Я клянусь Вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет счастлив со мной».
    То, что Гумилев опубликовал ее стихотворение, по-видимому, стало немаловажным событием для Ани Горенко, хотя она сообщала об этом с легкой иронией. В письме к тому же адресату от 13 марта читаем:
    «Мое стихотворение «На руке его много блестящих колец» напечатано во 2-м номере «Сириуса», и может быть, в 3-м появится маленькое стихотворение, написанное мною уже в Евпатории. Но я послала его слишком поздно и сомневаюсь чтобы оно было напечатано. Но если это случится, то запишите мне о нем Ваше откровенное мнение и покажите еще кому-нибудь из поэтов. Профаны хвалят его — это дурной признак».
    Видимо, ей хотелось, чтобы о ее стихах кто-то высказался профессионально, потому что в Киеве у нее не было возможности получить квалифицированную оценку.
    К сожалению, это стихотворение не появилось в третьем номере «Сириуса» (очевидно, прибыло в Париж с опозданием), а следующий номер уже не вышел: у его молодых издателей не хватило средств для дальнейшей деятельности. Мы, к сожалению, не знаем теперь, о каком стихотворении шла речь. Одно ясно: в это время Анна Горенко уже не только пишет стихи, но ее заботит отношение к ней читателей, пусть даже узкого круга.
    Судя по письмам, в Киеве она чувствовала себя одиноко. Самым близким для нее человеком здесь была кузина Мария Александровна Змунчилла («Наничка»). Неудивительно, что цикл стихотворений под общим названием «Обман» («Весенним солнцем это утро пьяно», «Жарко веет ветер душный», «Синий вечер. Ветры кротко стихли», «Я написала слова»…), созданный в 1910-1911 годах, она посвятила М.А. Змунчилле. (Потом, когда Мария Александровна станет женой ее старшего брата Андрея, Ахматова изменит посвящение, и в следующих книгах оно будет читаться так: «М.А. Горенко»).
    Уже в юные годы Ахматова была верующим человеком и оставалась такой всю жизнь. Без сомнения, вера поддерживала ее в самые трудные периоды жизни, помогал а не ожесточиться и сохранить свой исключительно богатый духовный мир.
    В воспоминаниях В. Беер есть и такой эпизод:

    «Киевская весна. Синие сумерки. Над площадью густо, медленно расходится благовест. Хочется зайти в древний храм св. Софии, но ведь я принадлежу к «передовым», и в церковь мне не подобает ходить.
    Искушение слишком велико. Запах распускающихся листьев, золотые звезды, загорающиеся на высоком чистом небе, и эти медные торжественные звуки — все это создает такое настроение, что хочется отойти от обыденного.
    В церкви полумрак. Народу мало. Усердно кладут земные поклоны старушки — богомолки, истово крестятся и шепчут молитвы. Налево, в темном приделе вырисовывается знакомый своеобразный профиль. Это Аня Горенко. Она стоит неподвижно, тонкая, стройная, напряженная. Взгляд сосредоточенно устремлен вперед. Она никого не видит, не слышит. Кажется, что она не дышит.
    Сдерживаю свое первоначальное желание окликнуть ее. Чувствую, что ей мешать нельзя. В голове опять возникают мысли: «Какая странная Горенко. Какая она своеобразная».
    Я выхожу из церкви. Горенко остается и сливается со старинным храмом. Несколько раз хотела заговорить с ней о встрече в церкви. Но всегда что-то останавливало. Мне казалось, что я невольно подсмотрела чужую тайну, о которой говорить не стоит».
    Не удивительно, что позднее Анна Ахматова не раз обращалась памятью и в стихах к Киевскому храму святой Софии:

Так тяжелый колокол Мазепы

Над Софийской площадью гудит, —

    вспоминала она в тревожных стихах 1921 года. Но тут же припоминались и милые ее сердцу леса в окрестностях Киева, и в тех же стихах появлялись улыбчивые строки о том, что этот же грозный колокол

…в лесах заречных, примиренных

Веселит пушистых лисенят.

  В 1915 году ею создано другое стихотворение, связанное с Киевской Софией:

И в Киевском храме Премудрости Бога,

Припав к Солее, я тебе поклялась,

Что будет моею твоя дорога,

Где бы она ни вилась.

То слышали ангелы золотые

И в белом гробу Ярослав,

Как голуби, вьются слова простые

И ныне у солнечных глав.

И если слабею, мне снится икона

И девять ступенек на ней.

А в голосе грозном софийского звона

Мне слышится голос тревоги твоей.

 

    В старости Анна Ахматова мысленно возвращалась к любимому ею Софийскому собору. Вспомнила она и мраморный саркофаг, находящийся в соборе, в котором похоронен Ярослав Мудрый, и записала комментарии к своей прежней заметке:
    «Ученые говорят, что мраморная гробница Ярослава Мудрого много старше его времени и сделана в Византии».
    Так, Киев с его величественными памятниками архитектуры, с его запечатленной в камне истории, с его садами и парками, с окружающими город лесами способствовал углублению чувства гармонии, осознанию родной истории (о чувстве историзма в поэзии Анны Ахматовой впоследствии прекрасно напишет К.И. Чуковский).
    В конце мая Анна Горенко закончила Фундуклеевскую гимназию. (Аттестат за номером 1881 об ее окончании был выписан 28 мая 1907 г.)
    В те дни она писала С.В. фон Штейну:
    «Вот она, моя жизнь! Гимназию кончила очень хорошо. Доктор сказал, что курсы — смерть. Ну и не иду — маму жаль».
    У нас почти нет сведений о первых месяцах после гимназии. 13 октября 1907 года Николай Гумилев снова приехал в Киев… На этот раз Анна отказалась выходить за него замуж. Переписка между ними надолго прервалась.
    Закончился первый период ее киевской жизни: осенью 1907 года она уехала в Севастополь и прожила там почти год.
    Видимо, в Севастополе она почувствовала себя еще более одинокой, и Киев оттуда воспринимался уже не как чужой город, а как тот, в котором осталось частичка души. К тому же, за киевский период она сильно привязалась к своей кузине, поэтому в записях П.Н.Лукницкого читаем:
    «За этот год 7-8 раз ездила в Киев к кузине погостить».
    Зная из воспоминаний Веры Беер о том, что Аня в гимназии увлекалась театром, можно предположить, что не только кузина привлекала ее в Киеве в тот период. В театре Соловцова, так любимом молодежью, сезон 1907-1908 годов был необычен: сюда приехал работать известный режиссер К.А. Марджанов. Он ввел новшество: спектакли — лекции для учащейся молодежи, которая полюбила этот театр. Привлекал и уютный зал, освещенный электричеством, весь в голубом бархате занавеса и ломе. Привлекало и то, что перед спектаклями известные профессора, стоя на кафедре, читали лекции на интересные темы, например, на тему «Театр и жизнь», и время от времени лекции прерывались, занавес раздвигался и на сцене шли отрывки из пьес, иллюстрировавшие доклад. Поэтому в зале было много гимназистов, курсисток и студентов.
    К.А. Марджанов переоборудовал сцену театра, и она стала вертящейся, что тоже было новшеством для Киева.
    В тот сезон, по свидетельству А.И. Дейча, гимназиста — театрала, в театре Соловцова были поставлены «Три сестры» Чехова, «Колдунья» Чирикова, «Привидения» и «Борьба за престол» Г. Ибсена, которым тогда увлекалась Аня Горенко, и даже «Ипполит» Эврипида. Спектакли были прекрасно оформлены (достаточно сказать, что художником театра Соловцова был Лесь Курбас).
    Нет сомнения, что Анна Андреевна, приезжая в Киев и останавливаясь у кузины, в нескольких минутах ходьбы от театра Соловцова, бывала на его спектаклях.
    В киевском оперном театре в этот сезон гастролировали великие певцы Тита Руффо, Шаляпин и Собинов. Правда, Ахматова вспоминала, что Федора Шаляпина слышала лишь один раз в Петербурге, но других знаменитых певцов она, так любящая музыку, могла слышать и в Киеве.
    В городе в тот сезон устраивались всевозможные художественные выставки, в том числе групп «Мир искусства» и «Бубновый балет».
    В 1908 году вся семья Горенко, кроме отца, снова собиралась вместе — на этот раз в Киеве. Анна Андреевна после возвращения в Киев поселилась во флигеле дома 23/25 по улице Тарасовской Улица эта с конца 19 века часто именовалась среди интеллигенции города как «Латинский квартал», на ней жили писатели, профессора университета. (Дом под этим номером сохранился до наших дней, как и соседние дома, но флигеля, к сожалению, уже нет).
    Вероятно, за время, проведенное в Севастополе, здоровье Анны Андреевны окрепло, и осенью 1908 года она поступила на Киевские Высшие женские курсы. Они были основаны при Киевском университете им. Святого Владимира еще в 1870 году (они имели еще и другое название — университет святой княгини Ольги). В 1889 году они были закрыты, как и большинство женских курсов в России, и возобновили свою работу в 1906 году. Юридический факультет был открыт в 1907 году.
    Именно этот факультет и выбрала Анна Андреевна для продолжения своего образования: он давал возможность работать в нотариальной конторе, то есть обеспечивал материальную независимость, которая ей очень была нужна.
    На курсах преподавали профессора университета. Преподавание сильно отличалось от того, которое практикуется в современных высших учебных заведениях: слушательницы имели право выбора предметов и профессоров, которые их читают. К началу семестра они заполняли «Семестральную карточку», в которой указывали, какие предметы хотят послушать в данном семестре и у каких профессоров. Так нам известно, историю римского права Анна Андреевна изучала у профессора Митюкова и сдала ему экзамен 21 мая 1909 года с оценкой «весьма удовлетворительно», латынь с той же оценкой — в феврале и 16 мая 1909 года сдала профессору Лациусу. На весеннем семестре 1909 года 11 мая сдала энциклопедию права профессору Демченко, а историю русского права 7 декабря 1909 года сдала с той же оценкой.
    В одной из своих многочисленных автобиографий Ахматова пишет:
    «Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, я была довольна, когда же пошли чисто юридические предметы, к курсам охладела».
    Высшие юридические курсы в то время находились на той лее, что и гимназия, Фундуклеевской улице, 51. Это пятиэтажный особняк характерной для Киева архитектуры (сейчас в нем находится Главная редакция Украинской Советской энциклопедии).
    К сожалению, об Анне Горенко в период обучения на курсах никто не писал воспоминаний. Правда, существуют какие-то штрихи, устные намеки и воспоминания. Например, Вера Беер упоминает, что их одноклассница Татьяна Каменка училась с Аней Горенко и на первом курсе юридического факультета и рассказывала, будто бы Аня очень ревниво относилась к своим оценкам. Это и неудивительно: заниматься посредственно ей не позволяло чувство собственного достоинства. Кроме того, Татьяна Каменка вспоминала, что Аня Горенко и на курсах, как и в гимназии, держалась особняком.
    Кира Георгиевна Гаевская, живущая в Днепропетровске, вспоминает рассказ своей матери Елизаветы Васильевны Дубровской («Лели», как ее называли знакомые, в том числе и Анна Андреевна), занимавшейся с Ахматовой на одном курсе. Она приехала в Киев из Петербурга, где училась на Бестужевских курсах, и Анну Андреевну, по-видимому, привлекало то, что они обе любили Петербург. Кроме того, Леля тоже жила на Тарасовской улице, и они часто вместе возвращались домой пешком. Проходили мимо университета, возле университетского Ботанического сада, сворачивали на крутую Тарасовскую улицу и медленно спускались почти до самого ее конца, вспоминая Петербург, который издали казался им еще милее.
    Разумеется, были у них и другие темы для разговора: говорили о литературе, но касались и бытовых тем.
    Когда дочь Елены Васильевны, шестнадцатилетняя Кира, приехала в Ленинград и ее познакомили с Ахматовой, та, узнав, что она — дочь Лели, рассказала ей следующую историю.
    В студенческие годы, как и в гимназии, Анна Андреевна была стеснена в средствах.
    В то время девушки ходили в шляпках, которые считались непременной деталью гардероба. Однажды по дороге с курсов Анна посетовала, что ей нужно идти в гости, но нет новой шляпки, а в обеих старых она уже бывала в этом доме. Леля была прекрасной рукодельницей и предложила из двух старых шляпок сделать одну новую. И сделала такую красивую, что она всем понравилась.
    В этот период Анна Андреевна, вероятно, не чувствовала себя одинокой: здесь, совсем рядом, на улице Паньковской, 12, жила ее мать с сестрой Ией и братом Виктором (которого, впрочем, из воспитательных соображений скоро отослали в Петербург к отцу), а любимый брат Андрей, студент, снимал квартиру по улице Пироговской, 7, недалеко от Высших женских курсов.
    Правила учебы на курсах не предусматривали обязательного посещения лекций, поэтому Анна Горенко относительно свободно распоряжалась своим временем.
    В 1909 году она пишет много стихов: некоторые из них в 1912 году вошли в ее первую книгу «Вечер» и стали широко известны. Это такие, как «Всю ночь не давали заснуть», «Ночь моя — бред о тебе», «Молюсь оконному лучу», «Хорони, хорони меня, ветер…», «Подушка уже горяча…», «И как будто по ошибке…», «Тот же голос, тот же взгляд» и другие. Многие стихи не найдены, хотя Анна Ахматова в конце жизни хотела из «Киевской тетради» составить книгу «Предвечерье». По некоторым стихам можно определить, какими писателями она в то время увлекалась. Например, два стихотворения имеют общий заголовок «Читая Гамлета». Вспомним первое из них:

    У кладбища направо пылил пустырь,
    А за ним голубела река.
    Ты сказал мне: «Ну что ж, иди в монастырь
    Или замуж за дурака…»
    Принцы только такое всегда говорят,
    Но я эту запомнила речь.
    Пусть струится она сто веков подряд
    Горностаевой мантией с плеч.

    Мы знаем, что любовь к Шекспиру, интерес к его личности сохранились у Анны Андреевны на всю жизнь. Владимир Рецептер вспоминает, что в беседах с ним она живо обсуждала, является ли Шекспир автором приписываемых ему пьес. В стихах, написанных ею в 1940 году, упоминаются драмы Шекспира как символ трагичности. В «Поэме без героя» тоже присутствует упоминание Шекспира.
    Анна Ахматова уже в старости вспоминала, что в студенческие годы увлекалась романами Кнута Гамсуна «Виктория» и «Пан» (не зря в «Поэме без героя» среди других теней появляется «северный Глан»).
    Нам до сих пор не известно, предпринимала ли она в эти годы попытки опубликовать свои стихи. Задача выяснения затрудняется тем, что в связи с запретом отца подписывать стихи своей фамилией Анна могла прибегнуть к не раскрытому нами псевдониму. В Киеве существовали в то время прогрессивные газеты, в которых могли быть напечатаны ее стихи, такие, как «Киевская мысль», где через несколько лет, в 1914 году, появилась благожелательная рецензия Л. Войтоловского «Парнасские трофеи» на ее второй сборник «Четки». А в грозном 1918 году в киевском журнале «Куранты», редактором которого был Александр Дейч, опубликована одна из лучших рецензий на стихи Анны Ахматовой, написанная Василием Гиппиусом (в 1989 году в журнале «Литературная учеба» эта рецензия была перепечатана).
    В Киеве Анна Горенко ищет общения с людьми, занимающимися литературой и искусством. Такое общение она находит в кружке театральной художницы Александры Экстер, жившей в доме номер шесть по Университетской улице. Живопись Александры Экстер, яркая и современная, должна была импонировать молодой поэтессе, а внешность Анны, ее огромные сине-зеленые глаза, горбоносый патрицианский профиль не могли не привлечь художницу. Александра Экстер стала писать портрет Анны. Неизвестно, закончила ли она работу. Очевидно, это был самый первый портрет Анны Ахматовой, написанный профессиональным художником. Пройдут годы, и ее станут рисовать Амедео Модильяни и Натан Альтман, Юрий Анненков и еще десятки других художников… Но портрет работы Александры Эстер был первым, и ей Анна Ахматова посвятила стихотворение «Старый портрет». Написано оно в 1911 году, когда Ахматова снова побывала в Киеве:

    Сжала тебя золотистым овалом
    Узкая, старая рама;
    Негр за тобой с голубым опахалом,
    Стройная белая дама.

    Тонки, по-девичьи, нежные плечи,
    Смотрит надменно — упрямо.
    Тускло мерцают высокие свечи,
    Словно в преддверии храма.

    Возле на бронзовом столике цитра,
    Роза в граненом бокале…
    В чьих это пальцах дрожала палитра
    В этом торжественном зале?

    И для кого твои жуткие губы
    Стали смертельной отравой?
    Негр за тобою, нарядный и грубый,
    Смотрит лукаво.

    Дружеские отношения Анны Ахматовой и Александры Экстер продолжались и тогда, когда обе они оставили Киев. Есть свидетельства об их встречах в Петербурге. Затем художница эмигрировала, жила в Париже. След этого портрета затерялся… Но может случиться, что он еще будет обнаружен и предстанет перед зрителями как свидетельство культурной жизни Киева тех лет.
    В начале 1909 года Анна Андреевна узнала о попытке Николая Гумилева покончить с собой и написала ему дружеское письмо. Переписка между ними возобновилась.
    26 ноября 1909 года Николай Гумилев вместе с Михаилом Кузминым, Алексеем Толстым и Петром Потемкиным приехал в Киев. Они выступали на вечере под названием «Остров Искусств». Анна Горенко присутствовала в зале. После выступления Анна Андреевна и Николай Степанович бродили вдвоем по городу. Было прохладно и неуютно в этот день поздней осени.
    В самом начале Крещатика, сразу же за Владимирской горкой находилась Европейская гостиница, созданная в девятнадцатом веке по проекту архитектора А.В. Беретти. (Это трехэтажное здание простояло до наших дней, но в 1978-1982 годах на ее месте и на месте нижней части Владимирской горки был построен филиал музея В.И. Ленина).
    Анна Андреевна рассказывала своим друзьям Е.К. Лившиц и П.Н. Лукницкому, что они с Николаем Степановичем зашли в эту гостиницу погреться и выпить кофе, и там Гумилев еще раз сделал ей предложение. Она ответила согласием.
    В этот раз Николай Гумилев остановился у Александры Экстер. Все три дня, которые он пробыл в Киеве, он много времени проводил с Анной Андреевной. Как и в первый свой приезд, он нанес визит кузине ее, Марии Александровне Змунчилле, читал ей свои стихи. 30 ноября Николай Гумилев уехал в Одессу, откуда пароходом отправился в Африку.
    Анна Андреевна продолжала заниматься на Высших юридических курсах. 13 марта она заполнила карточку на весенний семестр 1910 года, отметив те предметы, которые собиралась изучать. Вероятно, срок их свадьбы не был установлен заранее.
    В этот период она создает много поэтических строк, ставших потом известными. 25 января 1910 года в Киеве написано стихотворение «Пришли и сказали: умер твой брат» (по свидетельству В. Лукницкой, оно было посвящено Николаю Гумилеву — и нравилось ему).
    В начале года у Николая Степановича умер отец, поэтому их свадьба откладывалась.
    Возможно, следующий приезд Гумилева — в начале 20-х чисел апреля — был неожиданным.
    25 апреля 1910 года в Николаевской церкви на Никольской Слободке, в предместье Киева, в то время относящемся по административному делению к Черниговской губернии, состоялось венчание Анны Андреевны Горенко и Николая Степановича Гумилева, который, будучи студентом Петербургского университета, предварительно получил согласие на вступление в брак от университетского начальства.
    Как сообщила автору этой статьи вдова поэта Бенедикта Лившица Екатерина Константиновна Лившиц, поэт Владимир Эльснер рассказывал ей, что познакомился с Николаем Гумилевым в Киеве в студии А.А. Экстер, в 1909 году. В апреле 1910 года Гумилев, приехав в Киев, неожиданно попросил его и киевского поэта Ивана Аксенова быть шаферами на свадьбе. Он также рассказывал, что на свадьбе не было родственников и друзей Анны Андреевны, что это было чуть ли не тайное венчание: Анна Андреевна выехала из дому в своей обычной одежде, а где-то недалеко от церкви переоделась в подвенечный наряд.
    Почему для этого торжественного акта была выбрана церковь Николаевская на Никольской Слободке? (После революции по новому административному делению это место стало сначала относиться к Киевской области, а затем и вовсе вошло в черту города Киева).
    На этот счет может существовать следующее соображение.
    Очевидно, в связи с трауром в семье Гумилевых Анна Андреевна и Николай Степанович избегали пышного обряда в многолюдной церкви.
    Судя по фотографии, которую автору статьи недавно удалось найти, Николаевская церковь была невелика, с куполами пирамидальной формы. По свидетельству старожилов, внутри она была очень уютной, иконы были по-домашнему украшены вышитыми рушниками.
    Есть два объяснения в пользу этой церкви: она находилась вблизи Дарницы, где в то время жила мать Анны Андреевны, Инна Эразмовна, и, кроме того, была посвящена святому Николаю Марликийскому, покровителю Николая Гумилева.
    В архиве сохранился следующий документ:

            СВИДЕТЕЛЬСТВО
    о браке Н.С. Гумилева с А.А. Горенко
                        25 апреля 1910 г.

    Означенный в сем студент С.-Петербургского университета Николай Степанович Гумилев 1910 года апреля 25 дня причтом Николаевской церкви села Никольской Слободки, Остерского уезда, Черниговской губернии обвенчан с потомственной дворянкой Анной Андреевной Горенко, что удостоверяем подписями и приложением церковной печати.
    Николаевской церкви села Никольской Слободки Остерского уезда Черниговской губернии священник (подпись)
    Псаломщик (подпись)
    ЛГИА, ф. 14, оп. 3, д. 61522, 12 об. Подлинник.

    В тетрадях Анны Ахматовой есть следующая запись:
    «25 апреля 1910 года я вышла замуж за Н.С. Гумилева. Венчались мы за Днепром в деревянной церкви. В тот же день Уточкин летел над Киевом, и я впервые видела самолет. Шаферами были Вл. Эльснер и (И.А.) Аксенов».
    (Церковь эта простояла до шестидесятых годов и была снесена в связи со строительством станции метро «Левобережная»).
    2 мая 1910 года Николай Степанович и Анна Андреевна уехали в Париж в свадебное путешествие. Вернувшись в Россию, они поселились в Царском Селе в доме матери Николая Степановича, Анны Ивановны Гумилевой.
    Николай Гумилев знакомит свою молодую жену с известными петербургскими поэтами, в знаменитой Башне у Вячеслава Иванова она с успехом читает свои стихи уже не как Горенко, а как Ахматова (псевдоним Анна Андреевна взяла в честь своей прабабки — татарки).
    Закончился второй период жизни Анны Андреевны в Киеве.
    Но еще много раз — вплоть до 1917 года — Ахматова приезжала в город над Днепром.
    Вероятно, в августе 1910 года она гостит у матери в Киеве. Туда пришло письмо от Николая Гумилева:
    «Если хочешь меня застать, возвращайся скорее, п. ч. я уезжаю в Африку». Она вернулась в Царское Село — и проводила его.
    Зимой 1910-1911 годов Ахматова несколько раз ездила в Киев. Об этом свидетельствуют и даты, проставленные под стихами:
    «Весенним солнцем это утро пьяно…»(Киев, 2 ноября 1910)
    «Он любил три вещи на свете…»(9 ноября 1910)12 декабря в Царском Селе написано стихотворение «Сероглазый король», а 8 января — в Киеве создано одно из самых известных ее стихотворений «Сжала руки под темной вуалью». Здесь же написано 30 января 1911 года другое знаменитое стихотворение «Память о солнце в сердце слабеет…»
    Весной 1911 года Анна Ахматова уехала в Париж. По пути заехала в Киев.
    В эти свои приезды она с большим интересом посещает древние храмы, по-новому воспринимает киевские улицы и сады. В ее тетрадях сохранились об этом позднейшие отрывочные записи. Вот некоторые из них:
    «В Киеве, кроме Св. Софии, запомнился пышный летний ливень, когда ряд улиц превращается почти в водопады».
    «Необычен был Михайловский монастырь XI века — одно из древнейших зданий в России, — поставленный над обрывом, потому что каждый обрыв — бездна и, следовательно, обиталище дьявола, а храм св. Михаила Архангела — предводителя небесной рати — должен бороться с сатаной»…
    «Все это я узнала позже, но Михайловский монастырь любила всегда».
    Не лишним будет, пожалуй, сообщить здесь хоть краткие сведения о Михайловском соборе, который с такой любовью вспоминала Ахматова спустя полвека.
    Михайловский Златоверхий монастырь был основан в 1108 году князем Святополком Изяславовичем. В 1108-13 годах в нем построен Михайловский Златоверхий Собор, украшенный изнутри великолепными фресками и мозаикой. Имена художников, работавших над его оформлением, неизвестны, но есть предположение, что в работах принимал участие древнерусский мастер Алимпий из Киево-Печерского монастыря.
    Михайловский Златоверхий монастырь был варварски разрушен в 30-е годы: на этом месте собирались возвести одно из помпезных зданий административно-партийного комплекса, задуманного в 30-е годы (его созданию помешала война). Мозаичные работы, приписываемые Алимпию, сейчас молено увидеть в одном из строений Софийского собора, где экспонируются выставки. Часть мозаичных работ и фресок передана в Русский музей в Петербурге и в Третьяковскую галерею…
    Была Анна Ахматова в Киеве и 1 сентября 1911 года. Об этом тоже есть лаконичная запись:
    «В день убийства Столыпина в Киеве (1911) ехала на извозчике и больше получаса пропускала мимо сначала царский поезд, затем киевское дворянство на пути в театр».
    Анна Андреевна вспоминает, что «очень ранней весной» 1912 года поехала в Киев на несколько дней. Туда за ней приехал Н.С. Гумилев. В мае того же года они вместе были в Киеве, куда заехали по дороге из Италии (Ахматова осталась у матери ненадолго, а Николай Гумилев уехал в Слепнево).
    18 сентября 1912 года у Анны Андреевны и Николая Степановича в Царском Селе родился их единственный сын Левушка, а на Рождество и в феврале или марте 1913 года она снова гостила у матери.
    В июле 1914 года, перед началом войны, Ахматова на неделю приехала в Киев («Не в самый Киев, а в Дарницу, — уточняет она. — Мама там жила»). И добавляет, что Дарница — это «местечко под Киевом, станция железной дороги сейчас же за мостом». В то время это была дачная местность с густым хвойным лесом неподалеку. В одной из записей говорит о том, что ее младшая сестра ходила в соседний лес к подвижнику, который, увидев ее, назвал «Христовой невестой». (Об этом рассказано и в стихотворении «Подошла я к сосновому лесу», имеющем посвящение: «Моей сестре»).
    Сестра Ия была на пять лет моложе Анны Ахматовой, ей шел двадцатый год. Видимо, в этот период сестры стали ближе, чем прежде.
    До сих пор о младшей сестре Анны Ахматовой практически ничего, кроме дат жизни, не было известно (правда, В. Срезневская в своих воспоминаниях говорит, что она была самой красивой в семье).
    Автору этой статьи удалось выяснить, что Ия в 1914 году закончила 4-ю Киевскую гимназию и осенью того же года поступила на Киевские Высшие венские курсы, на историко-филологическое отделение. Училась она очень прилежно (сохранились одна семестральная и три полугодичных записи ее отметок, и там по всем предметам значится «весьма удовлетворительно» и «отлично» — даже в смутное время 1918 и 1919 годов). Ее устный доклад «Судопроизводство по Псковскому судебному праву» профессор Смирнов оценил в 1916 году на «отлично», а сочинение на тему «Протопоп Авакум» тот же профессор уже в марте 1919 года оценил как «весьма удовлетворительное».
    К сожалению, ее жизнь оказалась короткой, а смерть мучительной: как вспоминала ее свояченица Х.В. Горенко, Ия умерла в 1922 году в Хмельницкой области на двадцать восьмом году жизни от туберкулеза, усиленного голодом. Мать Анны Андреевны и Ии, Инна Эразмовна, рассказывала, что ей не в чем было похоронить Ию и ее завернули в тряпье… Видно, подвижник, встреченный ею в лесу, правильно угадал ее судьбу…
    Приехав в Киев в 1914 году, Анна Ахматова посвятила ему стихи:

    Древний город словно вымер,
    Странен мой приезд.
    Над рекой своей Владимир
    Поднял черный крест.

    Липы шумные и вязы
    По садам темны,
    Звезд иглистые алмазы
    К богу взнесены

    Путь мой жертвенный и славный
    Здесь окончу я,
    А со мной лишь ты, мне равный,
    Да любовь моя.

    В этом стихотворении упоминается памятник князю Владимиру Святославовичу, крестившему Русь в 988 году, воздвигнутый в Киеве на Владимирской горке В. Демут-Малиновским и П. Клодтом. Архитектор — К. Тон.
    Этот приезд в Киев запомнился Ахматовой радостным и в то же время тревожным настроением, которое отразилось в стихотворении.
    В то время ее с особой силой стали волновать вопросы, связанные с историей родины, с ее будущим. В одной из записей об этой поездке читаем:
    «Беседы с X. о судьбе России».
    И дальше:
    «Нерушимая стена Св. Софии и Михайловский монастырь — т.е. оплот борьбы с дьяволом — и хромой Ярослав в своем византийском гробу».
    Огромное впечатление на этот раз произвела на Ахматову Кирилловская церковь 12 века, которую она в одной из заметок 60-х годов ошибочно именуют монастырем. Вспоминает фреску «Сошествие святого духа». В этой церкви похоронен князь Святослав Всеволодович, о котором написано в «Слове о полку Игореве».
    Внутри церкви сохранилась фресковая роспись 12 века. В 80-е годы 19 века при реставрации церковь расписывали талантливые художники, среди которых был М.А. Врубель, написавший композиции «Сошествие Святого Духа», «Богоматерь с младенцем» и многие другие. В одной из записей Анна Андреевна снова возвращается к этой церкви:
    «Киевский Врубель. Богородица с безумными глазами в Кирилловской церкви. Дни, исполненные такой гармонии, которая, уйдя, так ко мне и не вернулась».
    Запись о «днях, исполненных гармонии» в Киеве, — последняя из известных пока «киевских» записей Ахматовой. Но, по крайней мере, еще раз она посетила Киев: как свидетельствовал П.Н.Лукницкий, Анна Андреевна говорила ему, что в январе 1915 года снова ездила к маме.
    Возможно, эта поездка совпала с знаменательным событием в их семье: в 1915 году старший, любимый брат Ахматовой Андрей женился на их кузине, друге юности Анны Андреевны, Марии Александровне Змунчилле.
    …В годы юности, живя в Киеве, Анна Андреевна узнала украинский язык, а по свидетельству Тереня Масенко, встречавшегося с ней в 1930-е годы, и Мыколы Бажана, сопровождавшего ее вместе с группой известных писателей в Италию в 1964 году, когда ей была вручена премия «Этна Таормина», этот язык полюбила. Она блестяще перевела на русский язык книгу Ивана Франко «3iв’яле листя», и этот перевод очень ценил Максим Рыльский.
    Киевский период жизни Анны Ахматовой был утром ее жизни, но отсвет этого периода сохранился надолго и в памяти, и в стихах.
    Впрочем, наверное, следует сказать еще об одной встрече Киева с Анной Аматовой.
    Зловещий 1986 год, год Чернобыля. Жители города не помнят, чтобы еще когда-нибудь так пышно цвели в парках цветы Но немногочисленные прохожие спешили по своим делам, не задерживаясь на улицах и избегая заходить в парки и сады, деревья которых стали опасны для здоровья. Почти не стало в городе детей.
    Пришла осень, а за ней — декабрь. И вдруг на посуровевших киевских улицах повсюду появились огромные афиши с портретом Анны Ахматовой работы Натана Альтмана, выполненным еще в 1915 году, — в том году, когда она приезжала в Киев: это Киевский музей русского искусства привез небольшую выставку шедевров из Ленинградского русского музея.
    И киевляне пошли в музей на встречу с шедеврами русской живописи, на встречу с Анной Ахматовой…
    А в 1989 году, в год ее столетнего юбилея, на карте Киева появилась улица Анны Ахматовой, на доме, где она жила, была установлена мемориальная доска, библиотеке было присвоено ее имя, а в Республиканском литературном музее более месяца экспонировалась выставка, посвященная ее жизни и творчеству, которую посетило огромное количество киевлян и гостей города. Прошло множество вечеров, ей посвященных, в том числе в филармонии и литературном музее.
    Анна Ахматова писала в своих стихах, что она неразлучна с Ленинградом. И с Киевом она тоже не разлучима, потому что и на его стенах осталась ее тень.