«Жизнь этого парня…» — именно так хочется начать изложение воспоминаний Марины Ивановой. Поскольку «жизнь парня…» — не всегда соразмерна с комическим запалом его картин.

Виктор Михайлович словно создавал на экране «контрастные миры», подбадривая зрителя доброй режиссерской улыбкой. При этом наш главный комедиограф постоянно преодолевал страшную физическую боль. Старые раны… Часто кричал посреди ночи…

Те раны ныли и мучили еще с военных лет… «когда его тело было прошито насквозь пулевыми очередями, когда в окопах Сталинграда его чудом выкопали из завалов, увидев дергающуюся ногу молодого бойца…», — об этом говорит дочь. В общем, смеялся на экране, чтоб не заплакать в жизни.

 

Невообразимый казус… Еще в 1936 году он заканчивает ВГИК (и обучается не у кого-нибудь, а у самого Сергея Эйзенштейна). И только в 1955-м, когда ему было уже 47, снимает свой первый фильм.

«Почему же так, Марина Викторовна?» — «О-о-о… Это длинная история. Она могла бы послужить основой для книги, а не для статьи. Отец до того, как снял свой первый фильм, испытал себя в разных специализациях. Занимался и литературным творчеством, и организаторской работой. Многие его замыслы в молодые годы разрушила война. Он отправил нашу маму вместе с моим старшим братом в эвакуацию, а сам шагнул в военный ад. При этом, что характерно, никогда впоследствии не рассказывал о войне угрюмо или уныло. Порою казалось, что те дни — одни из самых счастливых в его жизни. Пересыпал свои истории юмором, вспоминал, как, оказавшись в блиндаже, попал под бомбежку, а затем выскочил на свет белый — с чайной ложечкой в зубах…

Отец, кстати, освобождал наш Киев. И киностудию в 1943-м. Рассказывал, как со своим пулеметом примостился на крыше первого павильона и «крошил» оттуда врагов. Есть и другая история: будто бы автоматной очередью он расписался на студийных воротах!»

Уже после великой Победы киевская студия не очень обрадовалась возвращению своего защитника. В администрации якобы сказали: не нужны нам раненые ассистенты режиссера — своих хватает! И будущий создатель «Зайцев» едет сначала в Москву, затем в Свердловск, потом в Вильнюс. Служит худруком, кинохронику снимает, аппаратуру чинит. И ни от какой работы не отказывается. Уже в начале 50-х возвращается в Киев. И Марина Викторовна говорит, что произошло это не без ходатайства Александра Довженко, который хорошо относился к Иванову (они даже переписывались, правда, эпистолярий куда-то исчез…).

 

«В 1955-м в Украине выходит его первый фильм «Приключения с пиджаком Тарапуньки», — вспоминает дочь. — Это юмористический фильм-концерт с Юрием Тимошенко и Ефимом Березиным. Они дружили с отцом. Помню его рассказ, как Тарапунька обещал привезти «олію» из Полтавы. Мы бывали и в доме Тарапуньки в Пассаже, и, кажется, именно Тимошенко помог отцу решить вопрос с машиной. Они были близки по характерам: Тарапунька и Иванов — безоглядные оптимисты, шутники.

В середине 50-х отец активно занимался экранизациями украинской драматургической классики — «Шельменко-денщик», «Сто тысяч». А в 1959-м появился «Олекса Довбуш» — его эпический фильм о «гуцульском Кармелюке».

Этой же темой в те годы заинтересовался Сергей Параджанов. Но к разработке материала уже приступил отец. Может быть, это обстоятельство и охладило отношения между Ивановым и Параджановым. Но кто знает, возможно, интерес к гуцульской теме впоследствии перерос в параджановский шедевр «Тени забытых предков». Ничего не происходит случайно».

В «Довбуше» в главной роли снимался российский актер Афанасий Кочетков. В этом же фильме — лишь в эпизоде — появился молодой премьер киевской Русской драмы Олег Борисов. А уже через два года, в 1961-м, он «обаяет» весь Киев, весь Подол своей походкой и своей улыбкой — в «Двух зайцах».

«Насколько мне известно, — продолжает рассказ Марина Викторовна, — Борисов не рассматривался на роль Голохвастова. У отца был любимый актер, которого он давно мечтал снять и на которого, как мне кажется, нашел эту пьесу Михаила Старицкого… Николай Гриценко — действительно великий актер! Когда «Зайцы» уже запускались, отца просто «убили» сообщением, что вахтанговский театр уезжает на престижные зарубежные гастроли и, соответственно, Гриценко выпадает…

Пришлось искать другого Свирида Петровича. Полагаю, отец и вспомнил тогда о Борисове, который в фильме сыграл блестяще. Меня даже в школе поддевали: ну да что там твой отец-режиссер, если этот фильм «сделал» только Олег Борисов… Сам Борисов никогда не бывал у нас дома. Никогда отец при мне не говорил о нем. Вроде расстались врагами…

То же самое, кстати, и с Маргаритой Криницыной, с которой отец на съемках ругался до хрипоты (как и с Борисовым, кстати)! Не знаю, видел ли отец кого-нибудь изначально в роли Прони, но судьба картины, очевидно, решилась после встречи с Евгением Оноприенко — известным сценаристом, супругом Криницыной, добрым товарищем отца. Может, он и убедил попробовать свою жену? В любом случае фильм от этого выиграл!»

 

Дочь режиссера вспоминает, что ее отец на площадке — это комок эмоций, импульсивность… Но долго ни на кого не держал обид. «И когда я слышу сомнительные воспоминания о том, как отец в своем блокнотике отмечал имена тех, кто вернул ему долги (а деньги одалживали и правда многие!), то просто теряюсь — подобного быть не могло! Он был далек от мелочности, словно бы хотел обнять своими руками весь этот грешный мир — и утешить его, помочь ему, а если надо, то и поплакать вместе, и посмеяться…»

По словам Марины Викторовны, виртуозный монтаж «Зайцев» — это школа Сергея Эйзенштейна. Его уроки. Вместе с другими вгиковцами Иванов в 30-е часто бывал дома у режиссера, даже сдавал там экзамен, помогал чем мог. Рассказывал, как однажды ванну тащили в квартиру режиссера и как пели «серенады» под его окнами, когда Эйзенштейн попал в больницу.

«Да, у отца осталось много нереализованных идей… Мечтал снять фильм о войне — и не снял… Но и не стоило бы представлять его «мучеником советской власти». А кому легко было? Зато после «Зайцев» он снял популярнейшую картину — «Ключи от неба»
(1964-й). Причем сценарий Ивана Стаднюка попал к нему достаточно случайно. Потом были менее известные картины — «Непоседы», «Улица тринадцати тополей».

А в 1972-м отец нырнул в широкую реку украинского водевиля, сняв «Веселі Жабокричі». Когда интересуются, что такое эти «Жабокричі», сразу же и направляю интересующихся в родные места отца — в Козятин Винницкой области (где он родился), там есть свои Жабокричи.

У меня осталось лишь несколько семейных фото того времени… Вот, посмотрите, это его родители! Правда же, подлинные аристократы… Эти взгляды, эта осанка. Мой дед, например, знал восемь языков! Профессионально занимался медициной… Умер он рано. И бабушка вышла замуж за преподавателя женской гимназии — его тоже звали Михаилом. Этот человек впоследствии поставил на ноги всех трех приемных детей: моего папу, его брата и сестру…

 

Отец, которого всерьез испытывала жизнь, правда, не терял внутреннего аристократизма, той самой семейной черты. Знаете, какое главное его ругательство в мой адрес? «Не веди себя как девочка с Шулявки!»

Последняя его картина — «Снежная свадьба». 1981 год. И в этот же год он ушел от нас… И, представьте, снова будто «срежиссированный» им контраст. Зимний фильм — и его инсульт в летней Ялте…

Он очень любил людей… Готов был бросаться на помощь едва ли не первому встречному, находя разнообразных «спасителей» и в милицейской среде, и в медицинской. И, как мне кажется, никогда и ни от кого он не ждал «отдачи». Впрочем, память о его лучших картинах, зрительская любовь к ним — спустя столько-то лет, наверное, и есть то самое эхо его любви к человеку…»