Во Львове реки нет. Вернее она есть, но еще при Австрии, при Франце-Иосифе Полтву «заковали» в коллектор и пустили под землю. Поэтому теперь львовяне, в буквальном смысле слова, ходят по воде, хотя фонтанов в городе становится все меньше, а вода в водопроводных кранах появляется по часам. Это «духи реки» по-своему мстят людям за насилие, совершенное ими, думалось мне. Иногда приходила мысль, что Львов как город живет своей жизнью, а люди в нем – своей. Поэтому этот город и мстит своим жителям за их непонимание. «Понимающие» же, даже уехав из Львова, несут в себе его драму, пахнущую кофе и шоколадом, украшенную маскаронами и фамильными гербами, населенную каменными львами… Собственно, такие мысли вполне естественны для города, в котором некогда жил и творил Леопольд фон Захер-Мазох.


Не менее старинный Киев вызвал совершенно другие ассоциаций. Первое, детское, впечатление от этого города – необыкновенно высокое небо и простор, от которого забивает дух… Тогда мне казалось, что море света и воздуха идет от реки, к которой стремятся оба берега бесконечного, как мне казалось, Киева. Река как будто заставляла город и людей, в нем живущих дышать полной грудью, «лететь, не касаясь земли…»


«Потрясающий по красоте вид, что открывался от подножия памятнику князю Владимиру… Солнечные пятна, играющие весной на кирпичных дорожках Владимирской горки»… Это уже позже, это Булгаков.


«Эх, Киев-город, красота! – тосковал о покинутой родине булгаковский генерал Чарнота, наблюдая тараканьи бега в притоне Константинополя. – Вот так Лавра пылает на горах, а Днепро! Днепро! Неописуемый воздух, неописуемый свет! Травы, сеном пахнет, склоны, долы, на Днепре черторой!»


Киев был для меня городом, где на какой-то улице до сих пор живут Кий и Щек, Кирило Кожемяка и Котыгорошко. В Киеве также, по моим представлениям, проживало много ведьм – благо, недалеко добираться до Лысой горы… К тому же таких Лысых гор, где собирались ведьминские шабаши, в Киеве несколько. Город бело-золотых церквей и Лысых гор – таким мне представлялся Киев.


А еще совершенно удивительно воспринимался Крещатик – скульптуры, циклопические арки, пряничный узор на фасадах и огромные каменные скамьи, сидя на которых сам себе кажешься таким маленьким. Но отстроенный в стиле сталинского «барокко» Крещатик оказался только «парадной комнатой» огромного города. Буквально за фасадами главной улицы столицы Украины открывалось множество немонументальных и очень уютных мест – уютные дворики в самом центре города, парки и скверы, спускающиеся по склонам к Днепру…


«И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира. Они раскинулись повсюду огромными пятнами, с аллеями, каштанами, оврагами, кленами и липами». Это тоже Булгаков, его «Белая гвардия».


А потом были прогулки по Подолу и сказочный Андреевский спуск летним вечером, когда тамошние завсегдатаи, продающие свои и чужие картины, вышивки, необычные шапочки, шарфики, бусы etc., уже подумывают о вечернем чае, но еще не спешат собирать свои сокровища…


Еще одно очень сильное впечатление – киевский суржик. Поначалу я даже записывала какие-то слова и выражения, пробовала воспроизвести интонации приехавших на рынок полтавских, черкасских, черниговских крестьян. «А Секлета Пылыповна просыла передать, шо вы, Проня Прокоповна – падлюка!» — упивалась я Старицким, произнося эту и другие фразы знаменитой пьесы в общественных местах и шокируя окружающих.


Позже, когда Киев стал вторым городом моей жизни, все эти вещи, разумеется не воспринимались так ярко и сильно. Но первоначальный образ города остался. Постепенно на него нанизались какие-то детали, люди, события. Жизнь шла и город менялся. Стали исчезать уютные дворики, притаившиеся под сенью каштанов и кленов. Закрылись книжные магазины, откуда когда-то выносилось по два мешка разнообразной литературы. Стали уходить люди, которые знакомили меня со своим городом и любившие его.


На месте двориков появились новые высотки, на месте книжных магазинов – бутики и автосалоны, на месте ушедших людей… Это жизнь.


Что остается? Река. Высокое небо. Остается вечный Город, полторы тысячи лет не меняющий своей сущности, несмотря ни на «косметику» архитектуры, ни на катаклизмы истории и политики. Город, живущий своей жизнью, и заставляющий дышать на полную грудь, подниматься над собой и лететь, не касаясь земли…