Прошло два столетия. В центре площади возвышался памятник Богдану Хмельницкому, воспетый киевлянами не менее помпезно, чем пушкинский Медный всадник. «При лунном вечернем свете, — писал историк Шероцкий, — памятник этот принимает причудливые очертания, вызывающие в памяти картины романтического прошлого». А вот Булгаков узрел монумент в момент заката: «Солнце окрасило в кровь главный купол Софии, а на площадь от него легла странная тень, так что стал в этой тени Богдан фиолетовый». («Белая гвардия»)


К Богдану-гетману киевляне обращались на «ты», как к давнему знакомому, порой сочувствуя ему, порой порицая. Александр Дейч рассказывал, как однажды Максим Рыльский обратился к памятнику с целой тирадой: «Привет тебе, Богдане! Стоишь ты здесь над нашим славным Киевом и будешь стоять веками. Как жалел я тебя, когда бывал у Антона… Неужели тебе не хотелось попробовать чудесный раковый суп или галушки? Ты не обижайся на Антона: у него было тесно, и жаль, что ты не догадался слезть с коня, хотя это и пахло скандалом…»


Речь шла об Антоне Шайдицком, хозяине популярного ресторана «Древняя Русь», расположенном напротив. Кроме ракового супа и галушек, упомянутых Рыльским, ресторан славился и блинами, отмеченными в прозе Николая Ушакова. Много знаменитостей перебывало в этом гостеприимном заведении, но с приходом советской власти, не выдержав новых порядков, хозяин покончил с собой.


На противоположном углу, в подвале 3-этажного дома (Владимирская, 23), размещалась пекарня Зивала, которую в ноябре 1914 года посетил Максим Горький. «Буревестник революции» (тоже бывший пекарь) поговорил с коллегами о тяжелом труде хлебопека и призвал к свержению самодержавия. Но если мы внимательно углубимся в творческое наследие Горького, то найдем там «Исповедь», произведение, посвященное величию киевских храмов. Древние монастыри над Днепром пролетарский писатель сравнивает со «сказкой, кем-то добрым и мудрым рассказанной». Да и «горящее сердце Данко» уж очень напоминает герб митрополита Рафаила Заборовского с изображенным на нем пылающим сердцем. Он и сегодня украшает старинную браму Святой Софии (напомним, что впервые Горький посетил Киев в 1891 году).


Софийский собор манил к себе не только богомольцев и странников. Он был школой для великих мастеров. Пушкина поразили лики святого «Благовещения», Чайковского взволновали ангельские голоса монастырского хора, а Ломоносов так увлекся изучением византийских мозаик, что впоследствии написал на эту тему целый научный труд. Называя Киев «Северным Римом», Бальзак выделял из трехсот известных ему церквей Лавру и Софию.


«Растерянность и ошеломленность» присутствовала в каждом, кто хоть раз попадал на святое подворье. «Как трепетно вступаешь в темноту Лавры и Софии», — говорил Грибоедов. Ему вторил Гребинка: «Войдите в собор Софийский — тут поют, венчают… В другое время мы бы с вами разглядели церковные редкости Киева: и гробницу Ярослава, и мозаику греческую, и многое-многое другое…» Действительно, в одном из алтарей собора в белом мраморном саркофаге вот уже тысячу лет покоится прах фундатора храма и строителя стольного града Киева великого князя Ярослава Владимировича (Мудрого)