На скамье — от высших чинов до младших

Еще в апреле 1943-го Президиум Верховного Совета СССР принял указ о мерах наказания нацистских преступников, «виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев», и для их пособников — «изменников Родины из числа советских граждан». Для них предусматривалась позорная смерть через повешение. Осенью того же года была оглашена декларация за подписями «большой тройки» — Рузвельта, Сталина, Черчилля. В ней говорилось, что гитлеровцы должны быть наказаны за жестокие злодеяния и что преступников, задержанных где бы то ни было, надлежит отправлять туда, где они провинились, дабы их карали по местным законам.

И вот теперь для виновных настало время платить по счетам.

Следствие велось в Москве, а суд состоялся в Киевском Доме офицеров (тогда Дом Красной армии) с 17 по 28 февраля 1946 года. Перед трибуналом Киевского военного округа предстали 15 гитлеровцев.

Состав подсудимых был крайне разнороден: от генерал-лейтенантов Шеера и Буркхардта 1889 года рождения до унтер-офицера Майера 1925 года.

А с Лаврой нехорошо получилось

Процессу предшествовало следствие — на скамью подсудимых усадили именно тех, против кого нашли конкретные обвинительные документы или живых свидетелей преступлений. Некоторые сами вынуждены были признать свою вину. В то же время проявлялась и специфика советской судебной практики, когда нужно признаться в содеянном и во всем, что скажут. На сбоях это было особенно заметно. Так, генералу Паулю Шееру, руководившему охранной полицией и жандармерией генерального комиссариата «Киев» явно было указано уличить немцев во взрыве Киево-Печерской Лавры, но тот «подвел» обвинение. По его словам, во время взрыва в Лавре работала так называемая команда Розенберга, занимавшаяся вывозом культурных ценностей в Германию, — резона немцам разрушать памятник тогда не было никакого. По всему выходило, за взрывом стояли советские подпольщики, но эта версия была уж больно скандальной, и потому сам Шеер поспешил уверить, что в нее не верит, поскольку «не допускал, чтобы партизаны могли прибегнуть к уничтожению своего национального культурного памятника».

Казнь на Майдане

Но в целом» в ходе Процесса выяснялись жуткие подробности жизни киевлян в оккупации и немецкой неволе, событий в Бабьем Яру, в Сырецком концлагере. Неудивительно, что обвинитель — генерал-майор юстиции Александр Чепцов — в своей речи потребовал смертной казни для всех подсудимых. Это выступление транслировалось по городскому радио и вызвало шумное одобрение киевлян. Адвокаты добились немногого. В окончательном вердикте трибунала лишь троим из пятнадцати, самым младшим по званиям, виселицу заменили длительными каторжными работами — по 15 и 20 лет. Остальных двенадцать присудили к высшей мере.

В феврале 1946-го на центральной площади Киева, носившей тогда имя «всесоюзного старосты» М. И. Калинина, сколотили деревянный эшафот. Он стоял приблизительно посередине между нынешними Главпочтамтом и Домом профсоюзов, там, где теперь во время массовых гуляний сооружают концертную площадку. В день казни площадь и прилегающая часть Крещатика, лежавшего тогда в руинах, была запружена народом. Любопытные забрались даже на крыши. Виселица состояла из шести секций, по две петли в каждой. Под эшафот подогнали грузовики с открытыми платформами, на которых стояли осужденные со связанными за спиной руками. Им накинули петли на шеи. Затем прозвучала команда, — и машины отъехали…

Костылями били трупы повешенный немцев

Валентин ТЕРНО, доцент, кандидат медицинских наук:

— В 46-м году мне было 15 лет. Тогда в Киеве все знали, что идет процесс над немцами. И вот как-то в конце зимы в городе разнесся слух, что днем на площади Калинина должна состояться казнь. Те, что послушнее и прилежнее, отправились на уроки. А мы с другом побежали смотреть, как все это будет.

Толпа на площади была огромная, ею были забиты все спускающиеся к ней улицы. Мы просочились поближе к эшафоту и оказались перед кольцом конной милиции, окружавшей его. Виселицы были установлены ближе к нынешней улице Костельной.
И вот с Крещатика подъехали четыре грузовика; когда откинули кузов, мы увидели, что внутри машины застланы соломой, а там лежат немцы в наручниках. Вышел какой-то офицер, кажется, полковник и зачитал приговор. Это заняло всего несколько минут. На немцев накинули петли. Я запомнил, что среди них было три генерала, два полковника и остальные — в чинах помладше. Генералы забились в истерике, один полковник обмочился в штаны. Только молодой немецкий гауптман (капитан, если перевести на наше звание) вел себя мужественно и с презрением оглядывал толпу. Когда машины отъехали и немцы повисли в воздухе, толпа обезумела. Под дикое улюлюканье кольцо конной милиции было прорвано. Я запомнил инвалидов, которые стали бить своими костылями трупы повешенных немцев… Милиционеры спешились, народ ликовал, а вокруг лежали руины разрушенного Крещатика. После казни мы почти сразу ушли, а немцы, как рассказывали, висели под охраной еще несколько часов.

Киевский процесс. Скамья подсудимых

Детей расстреливали, ведь им было бы трудно существовать без родителей

Обер-лейтенант ИОГШАТ, командир взвода полевой жандармерии, 42 года:

«Все знали, что он (Гитлер — Ред.) хочет истребить советский народ, что он хочет пространства для Германии. Если сегодня главные военные преступники, сидящие в Нюрнберге на скамье подсудимых, как мы здесь в Киеве, этого не говорят, мы должны сказать, что не были безобидными телятами, мы знали, в чем дело. Сейчас я жалею об этих преступлениях. Я очень жалею, что я, сын рабочей семьи, в стране рабочих сотворил такие разрушения. Я всю свою жизнь работал тяжело и хочу и дальше работать. Я вас прошу, судьи, дать мне возможность отдать все свои силы на построение и возмещение того, что здесь было разрушено». Лейтенант Иогшат рассказал, что при эвакуации Артемовска приказал расстреливать местных жителей, не выполняющих распоряжения об эвакуации. Признал, что дети тоже расстреливались, и объяснил это очень трогательно: «Ведь они оставались без родителей. Не было ни отца, ни матери, и им трудно было бы существовать без родителей. На этом основании они расстреливались»…

«У меня ведь самый маленький чин»

Фельдфебель ГЕПЛЕРФОРТ, 38 лет:

«Признаю себя виновным во всех случаях арестов и расстрелов, о которых здесь было сказано. Я прошу только учесть то, что у меня самый маленький чин в полиции и что невыполнение мною приказов повлекло бы за собой наказание, а может быть, и смертную казнь, и если бы не я, то кто-нибудь другой выполнял бы те же распоряжения и, может быть, еще более жестоко.
Я прошу учесть также и то, что весь немецкий народ и мы в том числе уже наказаны тем, что многие из наших близких уже убиты. Вспомните, что в Дрездене в одну ночь во время воздушного нападения было уничтожено 800 000 нашего населения».

«Это страшное недоразумение»

ТРУККЕНБРОД, подполковник, комендант Коростышева, Коростеня и др., 55 лет:

«Я никогда не принимал участия в расстрелах и уничтожении мирного населения… Я жертва какого-то страшного недоразумения»