Лесополоса — это новшество землеустроителей сталинского времени, введенное с целью правильного снегозадержания на посевах озимых в обстановке сквозного ветровыдувания.

Но в милой моей и единственной Украине Лесополоса периода перехода к последней Независимости — еще и главное священное место. Потому, что Лесополоса в ту решающую для Украины эпоху была Местом Решения Вопросов.

Я сам прораскачивался не один час в лесополосе над капотом или багажником с граненым стаканом на полувытянутой руке в ту судьбоносную и муторную эпоху. Мучительно пытался внимать мудрости приехавшего со мной из милости районного начальства — в Барышевке, Яреськах, Дунаевцах или Голой Пристани, далее везде. Стоял и пытался думать о том, что главное — не упасть или не начать «травить».

При гетмане Иване Мазепе последний процесс назывался — «врацать». Но обстоятельства катастрофы «перепоя при решении вопросов» ничем не от личались в начале 1690-х от начала 1990-х. Старшина при Мазепе была — «те же люди», что и при Кравчуке, только покрепче. Блевали при «решении вопросов» и тогда, и сейчас блюют почем зря, зайдя за автосредство, но только новички. Собственно, проверка организма на выдержанность и была на моей родине одним из главных тестов годности в местную номенклатуру. Обычай же упиваться до потери пульса ввел, дабы заглушить свою каннибальскую совесть, «Отец Отечества» (по версии старообрядцев — «подменный швед») Петр Великий.

Нормальные историки-патриоты, начиная с Антоновича, подметили, что Украина в существенных социально-экономических чертах отстала к середине XVIII века от Западной Европы на триста-четыреста лет. Например, ремесленные цехи, достигнув пика в Германии времен Ганзейского союза в XIII-XIV столетиях, в Киеве, Чернигове и Стародубе вполне развились только к XVII-XVIII векам. Не оттого, что мы были такие глупые, а оттого, что процесс тормозили два взаимосвязанных фактора — Москва и коррупция.

Триста лет прошло как один день. И теперь, по сю пору, здесь, в Неньке, главное — знать, чей ты вассал и какому сеньору-пану-пахану давал присягу (по-старофранцузски — оммаж, клятву вассала), раскачиваясь с граненым стаканом в некой лесополосе лет пятнадцать, ну, двенадцать назад.

Клятва вассала — одна из главных примет классического европейского феодализма. А еще — сицилийской коза ностра. Только что перстень на руке наш брат в лесополосе, наверное, шефу не целовал… Я, например, не целовал. И даже не клялся. Но коллеги рассказывали мне всякое.

Диспозиция — от Немецкого кладбища до Кукушкиной Дачи

Затихли, наконец, заявления моего любимого Президента о переезде Секретариата с Банковой в здания Минздрава и (или) Мариинского дворца, и, уверившись, что все присутственные места моей державы остаются недвижимы, я вошел «в проходочку» в Главную Лесополосу Страны. Она перед вами на фото американского спутника-шпиона в виде файла Google Earth.

Главная Лесополоса Страны начинается на углу улиц Лютеранской и Банковой (на бывшем Немецком кладбище 1770—1840 гг.), следует по этой последней через цветники и два ажурных решетчатых частокола (наследие математического и композиционного гения Александра Алексеевича Зинченко в бытность его руководителем Секретариата), перепрыгивает дополнительный переносной заборчик со стороны Институтской, идет мимо бывшей усадьбы Симхи Либермана — она же Дом писателей, поворачивает почти напротив Нацбанка на Институтскую, стелется до угла улицы Садовой, пролетает оную и, развернувшись головой акулы-молота на две стороны — от Кабинета Министров до Верховной Рады, — ныряет в Мариинский парк.

В парке, разбившись о множество скамеек — точек съемки интервью народных депутатов телекомпаниями Киева и омывшись в «терменовском» фонтане со старорежимным твердым знаком на фирменном клейме, Главная Лесополоса падает в недра Петровской аллеи, она же — Козловка.

Именно — падает, после ликвидации устроенной в начале 1970-х годов ностальгической деревянной лестницы с фонарями, спускающейся от Мариинского дворца. (Мало ли какой враг захочет скрыться в этой чаще!)

Затем — выходит на поросший лопухами ресторан «Кукушка» и заканчивается на бойко возродившейся (правда, с зачехленными навеки мангалами и повышенными с приходом новых хозяев в пять раз ценами) шашлычной в глубинах Кукушкиной Дачи. До 1917 года Кукушкина Дача, если кто не местный и не знает, была главной бандитской «малиной» Киева под открытым небом. Тут «переховывали» то, что украдено буквально рядом, в особняках Дворцового полицейского участка.

Тот же маршрут — на интимной ноте. Банковая

У внешней, «лютеранской» решетки остался поныне последний на Липках «гайд-парк» — пост «протестантов» и «диссидентов». Только Президент с его терпимостью может переваривать эту трескотню в ежедневном режиме, в промежутках между официальными визитами. Здесь всегда можно найти три-четыре транспаранта с восклицательными знаками. Последнее время роль ходоков тут начали выполнять даже адвокаты безвинно пострадавших граждан с «матюгальниками»-мегафонами наперевес. Растет все же благосостояние отдельных групп пострадавших товарищей!

Иногда тут «зависает» камерваген телеканала-»гранда». Сегодня, например, мелькает мониторами «ваген» «плюсов» — как раз под балконом Толечки Борсюка, лучшего танцора и раздумчивого шоумена канала «1+1».

Когда Анатолий Давыдович еще был худруком объединения «Четверг» на «Киевнаучфильме» и благоразумно запустил на планетарную орбиту молодого, да раннего режиссера Александра Роднянского, мы с Давыдовичем регулярно встречались в «доме Либермана»… то есть в Доме писателей на Банковой, 2. А именно — в подвале, где адское пламя фресок приветствовало посетителей кафе «Эней».

Поразительно, но у хозяев дома Либермана в последние полвека было очень трудно с восприятием фамилий на «-ман». Надо бы устроить здесь под окнами в очередную годовщину Майдана и штурма Банковой концерт милой Тины Кароль (в миру — Либерман), а заодно и выяснить для истории ее права на этот дом в качестве наследницы.

Печальная правда украинской революции 1917—1920 годов состоит в том, что старика Симху Либермана убили в 1919-м на Садовой за пару полуботинок «Саламандра». Киевлянин с Институтской и советский классик Илья Эренбург уже через три года использовал этот факт для трагического финала своего великого романа «Хулио Хуренито». Там мексиканец, Великий Учитель Хулио, решив уйти из жизни и попрощавшись с двенадцатью учениками, ложится в новых сапогах (в 1920 году) на лавочку на железнодорожной станции Бахмач. Нечего и говорить, что Великий Учитель не прожил и четверти часа… Сапоги-то были новые.

Постоим же в строгом молчании под липами Главной Лесополосы, почитаем на стендах дома Либермана газету «Літературна Україна», подумаем о вечном и прислушаемся к сиюминутному шуму Банковой. «Передайте, пожалуйста, справочку записать — пикетируют сто человек, предприниматели из Житомира и Винницы. По поводу перенесения рынков. Ну, что тебе еще сказать?» Я оглядываюсь на «сто человек». Реально на углу стоит от силы десяток с транспарантами. Наверное, «там» какая-то своя правильная статистика. Хорошо обеспечивали мы статистику зимой 2004/2005 годов — как ни считай по головам, а все равно получались тысячи. Вот это массовость была! У меня и фильм снят на эту тему — «Киевский самовидец».

Реплики про «сто человек» особым гнусавым гордым тоном произносит человек в плаще, пересекая Банковую с мобилкой наперевес. Между прочим, тон этот, унаследованный от свежепоставленных на приход семинаристов Подолии, а также особый покровительственный гнусавый тембр существовали еще при Иване Мазепе и Семене Палие. Это — тон старшины, покровительстующего вассалу в «лесополосе». Гордый человек в развевающемся плаще с мобильником следует в направлении «подъезда выпей» (так народ нарек подъезд Секретариата против лестницы на площадь Франко). Из него выходят и в него восходят, яко ангелы на «лестницу Иакова», «выпи» — VIP-персоны, люди, решающие Главные Вопросы Главной Лесополосы.