В киевском музее Пушкина я была два раза в жизни. Первый раз 9 лет назад, когда его открывали. Второй раз — вчера. Очень надеюсь, что в следующий раз это случится не скоро.
Уже во время открытия музея стало ясно, из каких людей будет состоять контингент его сотрудников. Это — а)научные сотруднки, навсегда уязвленные комплексом неполноценности; б) бабушки-смотрительницы, на которых возложат собачью работу следить за тем, чтобы посетители не проявили к экспонатам излишнего интереса.
Тогда, в дни открытия, и относительного энтузиазма, помнится, директор Смолянинова предлагала мне сотрудничество, но я, к счастью, на это не пошла. Меньше всего хотела бы я проводить лучшие дни своей молодости в одном из городских мемориальных серпентариев.
Помнится, тогда меня поразил контраст между потрясающим изобразительным материалом, представленным в музее,великолепной коллекцией книг, хорошо составленным зрительным рядом, и полным «отсутствием всякого присутствия» — то бишь, отсутствием привязки рассказа научного сотрудника к экспозиции. Говорили много о Бердичевском, о его подвижничестве и т. д., но ведь этого же не достаточно! Расскажите об эпохе Пушкина, которую вы так удачно представили в экспозиции! Объясните, к чему, например, здесь висит изображение Александра Первого, умирающего в Таганроге, а дальше — портрет Марии Николаевны Волконской? Нет, элементарную параллель «смерть царя -восстание декабристов» нам представить не захотели. И таких примеров было множество. Много говорилось об экспонатах, и ничего — о причинах ИМЕННО такого их размещения. Кроме того поражало полное отсутствие этикетажа и разъяснительной информации, которую не поленились сделать даже музеи в мемориалных хатах на Киевщине, Черниговщине, Волыни, и по всей Украине — музеи, нередко посвященные людям куда менее значительным, чем Пушкин, и обладающими коллекциями куда более бедными, нежели коллкция Бердичевского.
Одновременно из разговоров гостей я сделала вывод о том, что я являюсь свидетелем начальных шагов зарождающегося местного малого змеюшника. И к сожалению, я оказалась права.
Вчера привела я в этот музей друзей. Просветить привела компанию непросвещЕнную.
Выводы об увиденном таковы.
1. Экспозиция сократилось втрое.
Мне объяснили это недостатком помещений — я этому не верю. Это -не объяснеие. В музее Булгакова также наблюдается хронический недостаток помещений, однако постоянная экспозиция все время пополняется, и это лишь улучшает впечатление от ее созерцания.
2. Цены на билеты остались смешными (1-2 гривны за вход, 12 гривен — за экскурсию), но при этом не появился этикетаж. Этот сельскохозяйственный приемчик объясняется очень просто. Этикетаж не сделан за 9 лет умышленно — для того чтобы вошедшие не смогли ни бельмеса понять в экспозиции, заказали экскурсию, и таким образом пополнили бы кассу музея. Насколько проще было бы помочь посетителю, создав соотвтетствующее постоянное текстовое сопровождение экспозиции, висящее где-нибудь в рамочке на стене рядом с гравюрами, и за эту предоставленную возможность самостоятельного изучения экспозиции брать с посетителей хотя бы по 6 гривен с носа.
Но нет — мы ограничим вас в информации, о жалкие плебеи — вы сами приползете к нам на коленях с мольбой об экскурсионном обслуживании!
3. Ну и последнее — на мою просьбу о разрешении сфотографировать общий вид интерьера музея, замдиректора, исполненная пенсионного достоинства, сверкнув на меня глазами, возопила: «НЕТ!!!» Когда я объяснила ей, что это нужно для международного портала, посвященного Пушкину, где я веду раздел «Пушкин в Киеве и на территории Украины», она еще тверже сказала:»Нет!», и в голосе ее послышалось наслаждение от того, что она утирает нос всему интернету своим горделивым отказом. Но меня ведь голыми руками не возьмешь — я решила добиться от нее по крайней мере объяснения отказа. Ответ меня развеселил. Тирада звучала так:»Потому что каждый снимок — это смерть для наших документов! Раньше мы разрешали снимать, но потом нам объяснили, что это для них вредно!» Это произносилось в помещении, где прямой свет лупил прямо в эти самые документы, за которые она, якобы, так переживала.
Когда я объяснила ей, как специалист, что маломощная вспышка моего фотоаппарата при снимке общего вида зала, сделанном с порога, вряд ли повредит докумнтам больше, чем условия их экспозиции — она возненавидела меня всей душой за то, что я, будучи более, чем вдвое моложе ее, смею обладать в какой-то сфере более глубокими знаниями, и еще раз повторив: «Нет! Нет!», исполненная чувства собственного достоинства, удалилась в свой кабинет.

Ежу было понятно, что она волнуется не за сохранность документов. Просто она не хочет, чтобы вид экспозиции их музея попадал на какие бы то ни было интернет-порталы.
Итак, вместо того, чтобы брать дополнительную плату за съемку, как это делают все нормальные музеи, в том числе, киевские, сотрудники музея Пушкина предпочитают гордо нищенствовать, презирая весь свет за то, что он их не замечает. А как, скажите, можно заметить тех, кто ничего не делает для того, чтобы быть замеченными? Мало того — злобно и агрессивно воспринимают людей, для которых этот самый музей был создан — посетителей, которые просто ЛЮБЯТ Пушкина. Вот оно, ключевое слово! Любовь. А вернее, ревность! Никто, кроме них, не имеет права прикасаться своими жалкими рученками к нашему святому, нашему Алексан Сергеичу!
И поскольку перечисленные выше подходы ведут к скорой гибели применяющих их, я не удивлюсь, если в один прекрасный день узнаю, что музей Пушкина оказался единственным мемориальным музеем Киева, который закрыли, чтобы дом, в котором он находится, надстроить, и использовать «более рационально».
Я не обрадуюсь этому. Я просто не удивлюсь.