Взрослый человек
с детским взглядом

— Какие грани таланта выдвинули Николая Федоровича в число лучших комедийных актеров страны? В чем, по-вашему, заключался секрет его огромного успеха у публики? Ведь даже специалисты утверждают, что по впечатлению, которое он производил на зрителей, украинского артиста можно смело сравнивать с великим Чарли Чаплиным.

Ю.Ткаченко: Дар Яковченко был от Бога, от природы. Он обладал редчайшим, уникальным талантом. Но только этим его успех у публики, пожалуй, не объяснишь. Образы, созданные Николаем Федоровичем, отличались большой жизненной правдой. Он прекрасно знал характеры людей, которых изображал на сцене.

Б.Лукьянов: Яковченко говорил: «Моя кормилица — это моя рожа». Его обаяние не знало границ. Оно буквально завораживало.

М.Герасименко: Природный дар замечательного актера трудно разложить по полочкам. Что сделало любимцами публики Фернанделя, Бурвиля или Луи де Фюнеса? Они такими родились!

Ю.Ткаченко: Порой я ловила себя на том, что не могла оторвать взгляда от его глаз — часто беззащитных и совсем детских. Иногда это были глаза обиженного ребенка, иногда радующегося. Но, случалось, в них мелькала эдакая симпатичная лукавинка…

М.Герасименко: Николай Федорович вел себя непосредственно, как ребенок. И как многие комические актеры мечтал сыграть яркую трагедийную роль, например, Отелло. К слову, в молодости, по рассказам младшей дочери, он был мужчиной весьма представительным, и супруге даже приходилось зонтиком отгонять от него поклонниц.

В.Гончаров: В концертах мы с ним часто исполняли отрывки из спектаклей, например, из пьесы Корнейчука «В степях Украины». Яковченко выходил на сцену, произносил несколько слов — и зал сотрясался от хохота. Почему? Не знаю. Такое дается свыше.

— В чем заключался секрет его комедийного дара? В каких ролях он проявился наиболее ярко?

Б.Лукьянов: Мне кажется, вершиной Яковченко была роль Довгоносика (пьеса «В степях Украины»). Песенкой из спектакля он нередко сопровождал свои устные рассказы — маленькие шедевры, которые пользовались бешеным успехом в любой аудитории. Его «байки» стали в нашем театре легендами и передаются из уст в уста до сих пор.

В.Гончаров: У зрителей огромным успехом пользовался спектакль по пьесе Александра Коломийца «Фараоны». Он прошел у нас то ли 500, то ли 600 раз. Николай Федорович играл в нем комическую роль человека, ставшего для своих детей и мамой, и папой. Здесь он казался не только смешным, но и глубоко трогательным. Хочу подчеркнуть важную особенность его актерской манеры. Яковченко вел себя на сцене вроде бы вполне буднично. Он не комиковал, не лез из кожи вон, чтобы рассмешить зрителей. Но чем серьезней он был, тем больше они хохотали.

М.Герасименко: По-моему, наиболее выигрышные его роли в пьесах Александра Корнейчука. Кстати, драматург очень ценил Яковченко как актера и любил как доброго, искреннего человека. Корнейчук принимал большое участие в его судьбе и, насколько мне известно, когда Николай Федорович тяжело заболел, сделал многое, чтобы его спасти. Люди, знавшие актера, подчеркивают, что более непосредственную личность трудно было найти. Но не следует думать, что Николай Федорович выглядел как человек «от сохи», и кроме того, что дала матушка-природа, ничего не имел за душой. Он закончил гимназию и был весьма образован. Даже владел греческим языком, что, согласитесь, в наше время встречается в актерской среде не столь уж и часто.

— Какие профессиональные качества были присущи Яковченко? В чем конкретно они проявлялись? Его сценические успехи запрограммированы большим талантом или являлись сочетанием природных способностей и упорного труда? Кем он вам представляется — одаренным счастливцем или много думающим и упорно работающим над каждой ролью мастером?

Ю.Ткаченко: Лично у меня сложилось впечатление, что, кроме таланта, он обладал колоссальной интуицией. Не могу сказать, что он как-то особенно отделывал, вылепливал каждый образ. Возможно, то была какая-топодспудная, невидимая постороннему взгляду работа.

М.Герасименко: Конечно, одаренным счастливцем. Хотя с жизнью Николая Федоровича слово «счастье» просто не сочетается. Его судьба сложилась трагически. О своих творческих секретах, насколько мне известно, он особенно не распространялся. В чем они заключались, объяснить, по-моему, не сможет никто. Когда я пришла в театр, Яковченко играл уже не так часто, как раньше. Помню его маленькую роль в пьесе Корнейчука «Мои друзья». Актер выходил на сцену, «одевал» на лицо свою знаменитую, неотразимую улыбку — рот от уха до уха — и ждал, пока зрители разразятся аплодисментами. Он хорошо знал, какие «точки» нажать, чтобы завладеть залом.

Ю.Ткаченко: Николай Федорович дружил с другим замечательным актером нашего театра Юрием Шумским. Однажды в присутствии Яковченко у того брали интервью. Журналист спросил, как Шумский работает над ролью. И Юрий Васильевич важно стал рассказывать о своей «творческой лаборатории». Дело происходило в артистической уборной. Когда гость ушел, Яковченко начал заглядывать во все закоулки комнаты, зачем-то раскрыл шкафчик, в котором Шумский хранил свои вещи, выдвинул ящик стола, куда он клал грим. «Что ты делаешь?» — удивился Юрий Васильевич. И услышал ответ: «Ну, как же — ищу колбы, пробирки…». «Какие еще колбы?» — не понял Шумский. «Те самые — из твоей лаборатории», — с невинным выражением лица объяснил его друг. В этом был весь Яковченко. Он органически не переносил громких слов, высокопарных тирад об искусстве и прочих «заумных» материй.

Слово «счастье»
не встречалось
в его лексиконе

— Люди, помнящие Николая Федоровича, несмотря на все издержки его непростого характера и, скажем так, вредные привычки, говорят о нем с искренней симпатией. Почему? Что привлекало коллег в этом неординарном человеке?

В.Гончаров: Прежде всего, его замечательный юмор — добрый и человечный. Он никогда не пытался кого-то задеть, а тем более унизить. Остроты всегда были «мирными». Его байки и в театре, и вне его пользовались огромным успехом. Слушатели покатывались от хохота, рыдали, у дам текла тушь с ресниц. Это чисто украинский, национальный юмор, благодаря которому люди становятся мягче, добрее, у них улучшается настроение. Вокруг Яковченко делалось как бы теплее. Рядом с ним в мрачный день вдруг проглядывало солнышко…

М.Герасименко: Николая Федоровича я застала уже очень пожилым, больным и вообще, если можно так выразиться, сильно побитым жизнью. Знаю о нем в основном из рассказов младшей дочери Юны, которая стала моей близкой подругой. Никогда не забуду день, когда она позвонила в семь утра и сказала: «Ира (ее старшая сестра. — Д.К.) умирает. Мне нужно бежать в больницу. Пойди к нам домой и постарайся отвлечь отца». Я пошла. Через несколько часов Юна позвонила из больницы: «Иры уже нет. Отцу пока ничего не говори». Я односложно ей отвечала, стараясь, чтобы он не догадался о случившемся по моему тону. Но Николай Федорович все понял. Пошел в кухню, достал бутылку водки: «Надо Ирку помянуть…»

Его жена, актриса нашего театра, умерла, когда Юне было шесть, а Ире 14 лет. Яковченко больше не женился и, давайте называть вещи своими именами, запил по-черному. Семья жила впроголодь. Младшую дочь забрала к себе директриса школы, в которой девочка училась, намереваясь через какое-товремя ее удочерить. Но Юна рвалась к отцу. Однажды прибежала домой и увидела его спящим на голом матрасе. Вместо одеяла он укрылся пальто. Отопление тогда было печным, но печь оказалась вся в трещинах. И девочка, раздобыв где-то глину, их замазала. Так Юна потом тянула свою семью, ухаживая и за отцом, и за старшей сестрой, которая долго болела. А в конце жизни Николай Федорович остался один: ушла из жизни и Юна. Вы спрашиваете, за что его любили коллеги. Не только они. К нему тянулись и рабочие сцены, и костюмеры, и бутафоры. К слову заметить, он не делал различия между руководством и обслуживающим персоналом. К любому сотруднику театра Яковченко относился одинаково доброжелательно и уважительно. Мне кажется, он был начисто лишен чувства зависти или ревности.

Николай Федорович долго ходил в заслуженных артистах. Звание народного получил поздно — за несколько лет до смерти. Возможно, тут сыграла роль его пагубная привычка, а может быть, тот факт, что актер никогда не угодничал перед сильными мира сего. Но вот что интересно. Яковченко, несмотря на свою неотразимую, широкую улыбку, очень открытым человеком, пожалуй, не был. И он хорошо знал себе цену.

Ю.Ткаченко: Николай Федорович никогда не нарушал неписаную актерскую этику. Ему были чужды интриги и нашептывания. Он не выпрашивал ролей, не гнул спину перед директором и главным режиссером, не предавал товарищей. Я не помню ни одного случая, когда бы ему изменило чувство собственного достоинства. Даже находясь под градусом, он, по-моему, не сквернословил и не проявлял агрессивности. И вообще, вопреки кажущейся простоте, о нем следует говорить как о человеке со сложным внутренним миром. Но не следует закрывать глаза на его недостатки. Пагубная страсть вредила ему как актеру, не позволяла полностью сосредоточиться на работе, отвлекала от главного дела жизни.

М.Герасименво: Яковченко не раскрывал душу перед каждым встречным, но, сблизившись с человеком, становился самым искренним и преданным товарищем. О его дружбе с Шумским ходили легенды. Нужно сказать, что Юрия Васильевича из-за крутого характера начальство побаивалось. Однажды некоторое время артист не являлся в театр, и Гнат Петрович Юра обратился к Яковченко: «Миколо, відвідайте того генія і з’ясуйте, що там відбувається». Николай Федорович возвратился нескоро. Ведь обычно, когда он приходил к своему приятелю, тот говорил жене: «Устинья Федоровна, Николай пришел — поставьте закусить…»

«Штрафная» от Чкалова

— Говорят, и в театре, и за его пределами с Яковченко происходила масса различных «историй» — и забавных, и драматических. Вы о них знаете?

Б.Лукьянов: Расскажу о самой известной. Однажды нашему коллективу выделили две санаторных путевки в Кисловодск, и бывший тогда председателем месткома Алексей Ватуля решил осчастливить ими неразлучных друзей Шумского и Яковченко, чем-то напоминавших классическую пару — Незнамова и Шмагу из пьесы Островского. Но, зная об их «маленькой слабости», с артистов взяли слово, что на курорте они станут только лечиться. Некоторое время так все и было. Однако вскоре «процедуры» обрели привычный характер. Но вот беда. Быстро иссякли деньги. А ведь предстояло еще покупать билеты домой. И тогда Юрий Шумский — в то время уже очень популярный актер, сыгравший целый ряд главных ролей в театре и кино и чувствовавший себя как рыба в воде на эстраде, пошел к главному врачу и предложил организовать в санатории платный концерт. Тот с радостью согласился. Ведущим, ясное дело, был «назначен» Яковченко. Как сейчас помню его красочное повествование об этом событии. «Выхожу на сцену, чтобы объявить о выступлении Шумского, и вдруг, о ужас, вижу в первом ряду нашего художественного руководителя и его уважаемую супругу (а нужно заметить, платные выступления артистов на стороне тогда, мягко говоря, не поощрялись. — Д.К.). Мне поплохело. Чуть не ползком возвращаюсь за кулисы и говорю Шумскому: «Мы пропали — в первом ряду Гнат Юра. Что будем делать?». «Как это что? — удивился партнер. — Естественно, выступать! Иди и объявляй: «Премьер театра имени Ивана Франко Юрий Шумский». Что мне оставалось? Я вышел и объявил. После концерта мы от всей души хохотали… вместе с Гнатом Юрой, который был человеком незлобивым и умел ценить юмор».

Великий Гоголь одного из своих героев называл «лицом историческим» и объяснял: не проходило дня, чтобы с ним не приключилась какая-нибудь история. Подобными эпизодами — и смешными, и печальными — изобиловала жизнь нашего известного комика. Один из таких случаев был связан со знаменитым советским летчиком Чкаловым, который оказался еще и завзятым театралом. Побывав на одном из первых представлений «Платона Кречета», Валерий Павлович пригласил всех участников спектакля в ресторан. Яковченко, блистательно игравший роль Бублика, об этом не знал: коллеги решили ему об «инициативе» героя-летчика не сообщать. «Николай может напиться и испортить всем вечер», — заявила Наталья Ужвий. — Пойдем без него…»

Яковченко снял грим, переоделся и вышел в коридор. Вокруг было пусто. «Я потянул носом и почувствовал, что надо идти в «Асторию, — рассказывал он. — Захожу в ресторан и вижу: друзья-актеры уже сидят за столом. Тут меня заметил Чкалов: «Дорогой Николай Федорович, где же вы ходите? Мы вас давно ждем». Тут он наливает полный фужер водки, протягивает мне и говорит: «Вам положено штрафную». «Не смею отказаться», — коротко, по-военному отвечаю герою-летчику и выпиваю до дна. Все обмерли: что будет дальше? А я круто повернулся и ходу. Так, не обернувшись, и вышел на улицу. У коллег вечер, как вы понимаете, прошел без эксцессов».

— Я слышал, что Яковченко да и некоторые другие артисты иногда под градусом даже выходили на сцену. Это соответствует истине?

Б.Лукьянов: К великому сожалению, да. Помню, Николай Федорович набедокурил вместе с Ватулей. Их долго прорабатывали на собрании, и они обещали больше «не употреблять». Но опять отличились. Через некоторое время прохожу с кем-то из актеров мимо гримуборной Яковченко и слышу его голос: «Боря, это ты?». — «Да, говорю, а что?». «Дай закурить». «Хорошо, — отвечаю, — откройте дверь». «Не могу — нет ключа, — объяснил упавшим голосом Николай Федорович. — Сегодня у нас на спектакле будет высокое начальство, и Латинский (директор театра. — Д.К.) меня запер, чтобы я не напился». Посочувствовав узнику, мы с коллегой сунули под дверь несколько папирос «Беломор». Вечером Яковченко был трезвым как стеклышко…

Ю.Ткаченко: Этому человеку были присуща особая внутренняя культура. Даже пребывая в состоянии сильного опьянения, он не становился вульгарным, хамоватым, и уж тем более не терял человеческий облик. В театре из уст в уста передавалась сага о его «подвиге» на железнодорожном вокзале. Тут работал ресторан, где можно было даже в позднее время и выпить, и закусить. Однажды, находясь подшофе, Яковченко с Ватулей почему-то разделись до трусов и залезли в дрезину. «Я еду в Париж!» — объявил Ватуля бросившимся их останавливать работникам вокзала…

Б.Лукьянов: В нашем театре многие до сих пор помнят историю с туфлями. Нужно сказать, что Николай Федорович всегда покупал обувь на два-триразмера больше, и носки башмаков, как у клоуна, были задраны вверх. Как-тона его туфли обратил внимание Амвросий Бучма: «Миколо, ну як тобі не соромно? Що ти носиш! До магазину на площі Толстого надійшла партія чехословацького взуття. Ходім — я подарую тобі нові туфлі». Сказано — сделано. Амвросий Максимильянович пользовался в городе большой популярностью. Через час они возвратились с покупкой. Яковченко радовался как ребенок, и с гордостью показывал коллегам обновку. Это натолкнуло одного из наших артистов — Валентина Дуклера (потом он много лет работал в театре русской драмы имени Леси Украинки. — Д.К.) провести своеобразный «эксперимент». «Сейчас Яковченко будет выбрасывать старые туфли, — напутствовал он коллег. — Следите, куда».

Николай Федорович положил их в коробку от новых и вынес в коридор, где стояла корзина для мусора. Когда через некоторое время он снова зашел в гримерку, старые туфли, как ни в чем не бывало, стояли на прежнем месте. Яковченко внимательно посмотрел на свои «полуживые» башмаки, покачал головой и понес их на улицу, чтобы выбросить в мусорный бак. Думаю, вы уже догадались, что вскоре они снова оказались в его гримерке. Актер начал нервничать. Теперь он отнес коробку с «антикварными» штиблетами на соседнюю улицу. Не помогло. Они опять каким-то непостижимым образом возвратились. «Тут я решил: с головой что-то не в порядке», — рассказывал он потом Дуклеру и его компаньонам. И только после нескольких тщетных попыток избавиться от злосчастных туфель Яковченко догадался, что его просто-напросто разыгрывают. «Что же вы делаете, негодяи? — воскликнул актер, вычислив, чьих рук это дело. — Так же можно и тронуться!»

Друг Фанфан
и «собачья будка»

— Рассказывая о Николае Федоровиче, коллеги часто упоминают имя четвероногого любимца артиста. Его такса и впрямь была колоритным персонажем — под стать хозяину?

В.Гончаров: Мне кажется, Фанфан — не чистая такса, а помесь. Яковченко привязался к своему песику всей душой. Собака стала для него — одинокого и очень несчастливого человека — другом и собеседником. Вне театра он с ней, по-моему, не расставался и относился к своему Фанфану как к близкому существу. «Алкоголик, сидеть!» — с непередаваемым выражением лица командовал Николай Федорович, и все, кто был рядом, покатывались со смеху. Как сейчас помню один эпизод. Яковченко в окружении нескольких артистов (я был в их числе) стоит возле театра и рассказывает свои знаменитые байки. Фанфан крутится где-то рядом. Вдруг к песику подъезжает «собачья будка», два добрых молодца (в народе их называют живодерами) накрывают его чем-то, похожим на большой сачок для ловли бабочек, и бросают в машину. Николай Федорович стоял к улице спиной и этого не видел. «Забрали вашу собаку!» — закричали артисты. Никогда не забуду выражения лица, с которым старый, больной человек в безразмерных туфлях с загнутыми кверху носками, в которых было неудобно не то, что бежать, но и просто ходить, кинулся за «живодерами». Самое удивительное, что «будку» он все же догнал, но машина не остановилась. Потеря Фанфана стала для него настоящей трагедией. Рассказывали, что Яковченко и его друзья-франковцы подняли на ноги всю киевскую милицию. Через два дня забавный песик снова крутился у его ног. Но Николай Федорович, гуляя с собакой, еще долго тревожно озирался по сторонам: не едет ли «будка».

Пожалуй, автор памятника знаменитому комическому артисту, появившегося в скверике возле театра имени Ивана Франко, поступил очень правильно, решив увековечить Николая Яковченко вместе с его любимым Фанфаном. Кстати, как восприняли сами франковцы монумент, столь выгодно отличающийся от официальных, «мертвых» памятников, которых, увы, немало в нашей столице?

М.Герасименко: Театр к появлению памятника не имел никакого отношения. Он явился полным сюрпризом. Но, конечно, очень приятным. На нас с мужем (народным артистом Украины, народным артистом СССР Степаном Олексенко. — Д.К.) сразу же нахлынули воспоминания. Ведь времена Яковченко — наша молодость.

Б.Лукьянов: Памятник необычный, второго такого в Киеве нет. Дай Бог здоровья его автору. Бронзовый Яковченко очень похож на живого, которого я знал и любил. Особенно удачна фигура. Именно так и сидела на нем одежда. Фанфан несколько идеализирован, но это не беда. Правда, кое-кто из наших, увидев монумент, удивился. Почему, мол, решили увековечить «несерьезного» Яковченко, а не Гната Юру или Бучму? Но я считаю, что памятник выдающемуся комику — прекрасная находка, большая творческая удача.

Ю.Ткаченко: Вы заметили, что спина собаки и колено бронзового Яковченко уже вытерты до блеска. Это обстоятельство говорит о многом. Киевляне полюбили памятник. Он для жителей города успел стать близким, родным.

В.Гончаров: Мне кажется, что фигура артиста слишком крупная. В жизни Николай Федорович был небольшим. Он и в прямом, и в переносном смысле занимал мало места. Знаете, сначала меня несколько шокировало, что дети садятся верхом на собаку или карабкаются на плечи фигуры артиста, что его обнимают и даже пристраиваются на коленях молоденькие девушки, которых фотографируют их ухажеры. Но потом я понял: данный монумент совершенно в духе Яковченко. Памятник бы ему, наверняка, понравился. Ведь Николай Федорович любил, когда вокруг него жизнь била ключом.

— Сейчас комического актера такого уровня не найдешь у нас днем с огнем. Почему, по вашему мнению, «киты», подобные Яковченко, Гнату Юре, Шумскому, Ужвий, Романову, Халатову, Белоусову, стали вымирающим видом? Что, Украина теперь бедна талантами или тут дело в другом? Есть ли сегодня комик, который, фигурально выражаясь, мог бы сесть на ту скамейку — рядом с Николаем Яковченко?

Ю.Ткаченко: Нет, талантами наша страна по-прежнему богата. Изменилась сама жизнь. Я 12 лет преподавала в театральном институте, а потом ушла. Сама, меня никто оттуда не гнал. Вы спросите, почему. Пропал азарт. А без него, без любви к этому делу работать с молодежью нельзя. В последнее время глаза у моих студентов часто бывали голодными и усталыми. Чтобы выжить, они должны подрабатывать. Тут уж не до лекций и вообще не до искусства. А какие у большинства из них перспективы? Сейчас у нас в актерской среде правит бал прагматизм.

М.Герасименко: К сожалению, многим актерам — и начинающим, и вполне зрелым сегодня не до искусства. Меркантильные заботы у них превалируют. Недавно один молодой артист мне заявил: «Завтра на репетиции быть не могу: у меня запись на телевидении…» Передача, на которую он сослался, одна из самых безвкусных и пошлых. Но о своем в ней участии молодой коллега говорил с неприкрытой гордостью. Во-первых, это сулило определенные материальные блага. Во-вторых, делало его популярным. Раньше актеры тоже снимались в кино и были заняты на телевидении, но на первом месте у них всегда стоял театр.

Кто мог бы сесть на скамейку рядом с Яковченко? Честно признаюсь: сегодня таких не вижу. Наш Бенюк — очень талантливый комедийный артист, однако сравнивать их нельзя. Богдан чрезвычайно одаренный человек, но много внимания уделяет материальной стороне дела. Есть ли «на подходе» молодые актеры, способные в будущем превратиться в «китов», стать гордостью нашей сцены? Не знаю, не знаю…