«МАНИФЕСТ ГОЛОГО ПРОТЕСТА

Остановим ценовой беспредел! Мы устали терпеть. Сколько еще будет продолжаться произвол мобильных операторов? За что мы отдаем наши деньги? За их телерекламу? За покрытие в местах, где не ступает нога нормального человека?

Мы — не абоненты! Мы — люди!

В то время, как нам не хватает последних копеек на слова любви, на крик о помощи, мобильные монстры заставляют нас платить за соединение! И это при том, что они не удосуживаются предоставить нам даже самый примитивный сервис…

Хватит кормить этих гигантских GSM-паразитов! Раз они хотят нас раздеть своими тарифами, мы разденемся сами. Мы покажем им голую правду! Это наш голый протест!»

Что-то я об этом слышал. Было несколько статей и телесюжетов об обнаженной молодежи, которая прямо на улицах таким образом протестовала против тарифов на мобильную связь.

Ну — протест есть протест; конечно, его участники ни в коем случае не ставили целью оскорбить жителей сотен не столичных городков, сел и поселков, считая их не-нормальными людьми.

Но — тут я понимаю, что протестующий лежит как раз в витрине одного из самых мощных мобильных операторов. Внимательно смотрю на него. Он оживленными жестами приглашает к разговору, встает, звонит кому-то по телефону. Появляется охранник, открывает дверь, но не входит, стоит на пороге. Парень с той стороны радостно спрашивает:

— Дать интервью?

— Да нет… У меня просто есть один вопрос.

Подвижное лицо революционера не скрывает разочарования.

— А-а-а… Я думал, ты относительно интервью…

Охранник вмешивается:

— Уже поздно. Я не могу вас пропустить.

— Ты хоть понимаешь, — спрашиваю, — в чьей витрине сидишь?

— Так они считают, что плату за соединение не берут. Вот потому разрешили нам здесь протестовать…

— Прошу прощения, но ведь это абсурд… Это же все равно, как если бы Пинчук в 2003-м финансировал Тимошенко…

— А что, разве такого не было? И вообще, всех кто-то финансирует!

— А его кто финансировал? — показываю на вытатуированный портрет Че на его левом плече.

Нормальный человек с той стороны витрины улыбается:

— А это моя бабушка, Алевтина Матвеевна.

—? !

— Говорю, это моя бабушка. Алевтина Матвеевна. Вот это — показывает на знаменитый берет с пятиугольной звездой — ее чепчик…

Я отошел уже довольно далеко, но недостаточно для того, чтобы взрывная волна не сшибла меня с ног. Второй выстрел из базуки почти утонул в женском крике, одновременном реве сигнализации с витрин и припаркованных автомобилей, какофонии битого кирпича. Потряхивая немного оглушенной головой, я поднялся и оглянулся назад. Витрина, возле которой я только что стоял, продолжала гореть. По-настоящему. Т.е. огнем, лизавшим остатки стекла и стен. Разбитая вывеска лежала неподалеку. Вдруг взревел мотор, и из облака едкого черного дыма почти на меня выскочил забрызганный снегом военный джип, круто развернулся и помчался вверх по Михайловской — я успел заметить лишь несколько спин в хаки, блеск оружия и чьи-то густые черные кудри, выбивающиеся из-под лихо заломленного берета.

Тут уже делать было нечего.

Я побрел дальше, к метро, домой.

С неба падали обрывки желтых, как застывшая моча, листовок.