Одержимый

Истории из жизни

    Любовь к изобразительному искусству и преданность врачебной практике тесно сплелись в судьбе Давида Лазаревича Сигалова. Прожив 92 года, он даже на исходе лет не мог однозначно ответить, что для него важнее — врачевать душу или лечить тело. Это были две страсти его жизни.
    Сыновнее послушание и перенесенная тяжелая болезнь сделали из Сигалова одного из самых известных в Киеве детских врачей. А было дело так. В 1912 г. Сигалов с отличием окончил гимназию и вне конкурса поступил в Киевский университет на медицинский факультет. Но ровно через сутки решил перевестись на юридический. Его отец случайно узнал об этом и немедленно приехал в Киев. Отчаяние отца было таково, что Сигалов опять изменил решение и с новым заявлением пошел к ректору. “Что вы скачете, как блоха?” — резко спросил тот. “Единственная причина — подчиняюсь воле отца”, — ответил абитуриент. “Перевести”, — наложил резолюцию ректор. Так Давид Сигалов оказался на медицинском факультете, где, кстати, в то же самое время, на два курса старше, учился и будущий автор “Мастера и Маргариты” Михаил Булгаков.
    Через три года студентов-медиков отправили на фронт. Сигалов был контужен и эвакуирован в Киев. В 1916 г. его демобилизовали, и он в качестве ординатора поступил в детскую клинику при Киевском университете.
    А в 1919 г. случилась беда. 25-летнему Давиду Сигалову знаменитейший Феофил Яновский, чье имя носит сейчас Национальный институт фтизиатрии и пульмонологии, поставил страшный диагноз — туберкулез легких, и приговор — жить осталось 6-10 дней. “Была зима. На санях увозили меня домой. По дороге новая беда — нападают хулиганы и снимают шапку, — рассказывал позже сам Сигалов. — А ведь было так много планов. Я мучительно задумался — как могу сохранить себе жизнь? Думалось так: если одно легкое не действует — значит, его функции переходят на другое, стало быть, здоровому легкому нужно больше кислорода. Тогда я, к ужасу родных, потребовал выводить меня на воздух. И так в течение всей зимы и весны. Температура начинает падать, здоровье крепнет, и постепенно я поднимаюсь на ноги”. Этот случай стал поворотным в судьбе начинающего врача, определив его врачебную и жизненную философию, основанную на культе воздуха. Приходя к своим маленьким пациентам, Давид Лазаревич широко открывал форточку в любое время года и призывал родителей не кутать заболевших чад, объясняя, что лишь воздух сделает их детей здоровыми. Сигалов рассуждал еще таким образом: “Почему картины такие хорошие и так долго сохраняются? Потому что они не любят жары и тепла. Именно поэтому надо, чтобы человек тоже жил при температуре 18 градусов, ведь только тогда организм мобилизуется”. Екатерина Ладыжинская, заместитель директора Киевского музея русского искусства, с улыбкой вспоминает: “Когда я пришла работать в музей, здесь было очень холодно. Во всех рабочих комнатах температура 16-18 градусов, и мы замерзали, сидели в кофтах, шарфах, а Михаил Факторович, заведовавший тогда отделом искусства второй половины XIX века, который дружил с Сигаловым, еще и открывал форточку. Просто “умирая” от холода, мы просили ее закрыть, но он всегда вопрошал: “Вы хотите быть красивыми и долго жить? Так вот, Сигалов сказал, что для детей в комнате должна быть такая температура, значит, и у нас будет”. А когда Сигалов приходил в музей, всегда требовал: “Немедленно открыть окна, чтобы чистый воздух шел”. Его выражение “воздух — спутник здоровья” до сих пор хорошо помнят родители, лечившие у него своих детей. А все, некогда встречавшиеся с Сигаловым, единодушны: “В то время, когда практиковал Давид Лазаревич, в Киеве не было человека, не знавшего его!”.
    Что касается страсти к коллекционированию, то она проявилась еще в детском возрасте. И “заставила” 6-летнего мальчика собирать открытки, вырезки из газет и картинки из книг. Но только в 1924 г. будущий коллекционер сделал свое первое серьезное приобретение — в комиссионном магазине на Крещатике, 12 он купил картину немецкого художника, которая положила начало его первой “довоенной” коллекции. К сожалению, она не сохранилась — 126 картин, собранные в течение 15 лет, бесследно исчезли: были распроданы, погибли во время Второй мировой войны. И только четыре из них, среди которых эскиз декорации Александра Головина к опере Жоржа Бизе “Кармен” (1903 г.) и “Женщина в кивере” Валентина Серова, со временем были возвращены в новое собрание, появившееся уже после войны.
    Надо сказать, что в первой половине 1950-х годов между сотрудниками Киевского музея русского искусства и Сигаловым завязалась дружба, которая связывала их до самой смерти Давида Лазаревича. В 1953 г. директором музея была назначена бывшая сотрудница Государственной Третьяковской галереи Ольга Малашенко. Именно она, занимаясь активной выставочной деятельностью, и стала налаживать связи с киевскими собирателями, привлекая к этому и других сотрудников, в том числе и Эмму Бабаеву, сегодня старейшего музейного работника Украины, 50 лет проработавшую в Киевском музее русского искусства, сохранившую и записавшую воспоминания о многих коллекционерах, в том числе и о Сигалове. Музейщики часто бывали у него в гостях, знакомясь с картинами, приходили в качестве сопровождающих с гостями из других городов, отбирали работы из коллекции на выставки, помогали советами при очередной покупке, а иногда и в приобретении произведений. К слову, Сигалов подарил музею первую картину “Портрет Петра Михайловича Голицына” Федора Рокотова еще в 1963 г. А спустя 10 лет передал музею еще 63 художественных произведения. Во многом благодаря профессиональной и безвозмездной помощи музейных работников коллекция Давида Сигалова пополнялась стоящими картинами и сохранилась до наших дней в целости.
    Здесь очень показательной прозвучит одна история, которая случилась в начале 1970-х годов. В доме коллекционера произошла авария теплосети — залило потолок и стены квартиры, в результате чего пострадали картины. Сигалов сразу же позвонил в музей. Сотрудники пришли на помощь — помогли снять промокшие работы, привезли их в музей и бесплатно отреставрировали 16 картин. Кроме того, помогли перестроить экспозицию, исходя из сложившейся ситуации.
    В свою очередь Сигалов часто приходил в музей, общался с работниками, обязательно поздравлял их с праздниками. “У меня сохранилось большое количество поздравительных открыток, обычно праздничных — милые, теплые, с добрыми пожеланиями всему дому, и всегда с картинами Александра Бенуа, Петра Кончаловского, Мартироса Сарьяна, Кузьмы Петрова-Водкина и других его любимых художников”, — делится воспоминаниями Эмма Бабаева. Появление Давида Лазаревича всегда становилось настоящим праздником. Он был страстным театралом, посещал оперу, концерты симфонической музыки. Приходя в гости, всегда с увлечением рассказывал о премьерах, о новых кинофильмах, которые смотрел в кинотеатре “Украина”, о приобретенных книгах или картинах.

Первая выставка картин из коллекции Сигалова была проведена в 1984 г.

Зинаида Серебрякова. Автопортрет в черном платье с белым воротником

Собиратель
    Высокий, статный, видный, Сигалов был абсолютно непритязателен в быту и вел поистине спартанский образ жизни. “Жил аскетично, не то слово. На себя денег практически не тратил — все полностью на искусство, которому был фанатично предан”, — рассказывает Александр Брей, эксперт по живописи и антиквариату, владелец аукционного дома “Антик-центр”. “Он был одержим только искусством”, — подчеркивает Эмма Бабаева. Таких, как Сигалов, уважительно называют Собирателями, ведь для них коллекционирование произведений искусства — это и смысл, и образ жизни. “Я не хочу никого обижать, — говорит Екатерина Ладыжинская, — но порой встречаешься с современными коллекционерами — дремучесть первобытная. Они ничего не знают о тех художниках, работы которых собирают, а просто вкладывают деньги”. Для таких людей коллекцию формируют опытные искусствоведы, и тогда определяющим фактором при выборе полотна становится не сама картина, а возможность в будущем приумножить вложенные в нее деньги. С Давидом Лазаревичем все было по-другому. Он любил каждую картину в своем собрании и художников, которым эти работы принадлежали. Потому что собирал то, что ему нравилось, что приносило удовлетворение и эстетическое наслаждение. Известно, что любое произведение живописи обладает определенной энергетикой. И если она совпадает с энергетикой человека, тогда и возникает неповторимое удовольствие от “соприкосновения”. В то же время собрание Сигалова не было лишь набором картин, нравившихся хозяину. Собиратель очень ответственно подходил к формированию коллекции, изучал творчество художников, манеру их письма, ездил по стране, встречался с другими коллекционерами, смотрел, учился, была у него и прекрасная библиотека редких книг.
    Эмма Бабаева рассказывает, что в начале 1980-х годов Давид Лазаревич дал согласие на организацию выставки своих работ в Киевском музее русского искусства. Она, будучи тогда главным хранителем фондов, и Михаил Факторович стали изучать коллекцию Сигалова для составления каталога. Так вот, в доме хозяина были все необходимые литературные источники: монографии художников, журналы об искусстве “Аполлон”, “Мир искусства”, “Старые годы”, “Мой журнал для немногих” Александра Бурцева (известный библиофил и издатель. — Ред.) и т.д.
    Сегодня сотрудники музея говорят о том, что врач Сигалов завещал им 388 произведений искусства, хотя на самом деле передано было почти 500. И тут, конечно, надо отметить, что были в коллекции и “фальшаки”. Попадали они в собрание по разным причинам. Прежде всего из-за горячности и азартности Давида Лазаревича, когда желание приобрести картину превалировало над осторожностью, когда попадались недобросовестные и нечестные “поставщики”, у которых он покупал произведения искусства. А иногда просто не хватало времени, чтобы проверить картину, посоветоваться с сотрудниками музея. Но даже в этих случаях Сигалов не возвращал купленное, говоря: “Обжегся — терпи”. Хотя и в те времена картины стоили недешево. Так, например, в 1953 г. за ранний пейзаж Алексея Саврасова один московский коллекционер просил 25000 руб…
    Люди, знавшие Давида Лазаревича, говорят о нем не иначе, как о поразительно честном и щепетильном человеке. Эмма Бабаева вспоминает, что незадолго до своей смерти он попросил ее зайти посмотреть новые приобретения — рисунки Михаила Врубеля. Но даже на первый взгляд эти рисунки не внушали доверия. “Как сказать ему? — мучилась Бабаева, и, уклонившись от ответа, дабы не расстраивать коллекционера, сказала: — Они не интересны, не стоит их приобретать”. Сигалов не задавал больше вопросов. Видимо, уже уплатил за них. А к 8 марта она получила поздравительную открытку с припиской: “Вы так ничего и не сказали о Врубеле”. Работы были явной подделкой. Но ему так хотелось еще чем-то пополнить свою сокровищницу! Это желание приобретать “что-то новое” преобладало над осторожностью, с которой коллекционер должен приобретать произведения искусства.

Михаил Врубель. Шиповник

Михаил Врубель. Под зонтиком.
Позировала Эмилия Прахова, жена Адриана Прахова, который руководил работами по внутренней отделке Владимирского собора

Борис Кустодиев. Натюрморт. Омар и фазан

Коллекция
    Сегодня дома на улице Михайловской, 12 (ул. Парижской коммуны), где проживал Сигалов, уже нет. Но еще два с небольшим десятилетия назад в этот дом стремился попасть каждый просвещенный киевлянин, и коллекционер с удовольствием пускал всех желающих. Преподаватель художественного института Зинаида Колесникова даже приходила сюда со своими студентами, чтобы познакомить их с искусством рубежа ХІХ-ХХ вв. Сегодня можно только представить две большие комнаты, в которых на стенах, сверху и донизу, на шкафах и даже на дверях висели картины. Но в первую очередь работы художников двух главных объединений того времени: “Мира искусства” и “Союза русских художников” — вот то, что в основном собирал Давид Лазаревич Сигалов и на что положил большую часть своей жизни. Картины Александра Бенуа, Константина Сомова, Евгения Лансере из собрания коллекционера специалисты называют не иначе, как первоклассными и значительными. Екатерина Ладыжинская рассказывает забавную историю, связанную с акварелью Бенуа “Улица Феран”: “Качество и уровень этой работы высочайшие, но мы знали, что точно такая же, оригинал, находится в Государственном русском музее в Санкт-Петербурге. Тогда что у нас? Авторское повторение? Но зачем делать две абсолютно одинаковые работы? Наши петербургские сотрудники тоже подтвердили, что ее автор стопроцентно Александр Бенуа, но у них возник тот же вопрос. Почему? А дело вот в чем. Внизу, на обороте нашей картины есть подпись, сделанная самим автором: “Улица Феран” — моему лучшему другу”. А на той, что хранится в Русском музее, написано, что первую работу он подарил своему другу, а потом повторил ее, чтобы она осталась и у него. Оказалось — две подлинные работы”. И Бенуа, и Сомов, и Лансере стояли у истоков “Мира искусства”. Возникшее в Петербурге в 1898 г. объединение призывало “к сплоченному и дружному протесту молодых сил против рутинных требований и взглядов старых отживающих авторитетов… занять место в жизни европейского искусства”. Мирискуссники проповедовали неограниченную творческую свободу для художника, независимость от всякого рода идеологий. Говорили, что искусство — это отражение личности живописца, который имеет право на субъективность восприятия. Поддерживали теорию “искусство для искусства”. Кроме того, на страницах своего журнала рассказывали о проблемах и состоянии современного искусства, открывали ценности художественной культуры прошлого. Последнее хорошо видно в “ретроспективных творениях” Александра Бенуа. Одним из излюбленных его сюжетов был Версаль короля Людовика XIV и Петербург XVIII-XIX вв. Но свое имя в историю он вписал не только как художник и историк искусства, а также как художественный критик, театральный декоратор и книжный иллюстратор. Происходил живописец из древнего французского рода Бенуа. Его родственниками были по большей части архитекторы и живописцы. Сам же он приходился дядей талантливому графику Евгению Лансере и художнице Зинаиде Серебряковой. Бенуа писал о ней: “Серебрякову не только мне, но и вообще всякому трудно принять за человека постороннего. В ее искусстве столько милой, ласковой прелести, оно такое по существу близкое, просто и прямо говорит сердцу и уму… С исключительным мастерством она продолжает передавать живой блеск глаз, также манит в ее передаче плотность, упругость и сияние тела… искусство Серебряковой остается свободным; оно к тому же исполнено какого-то, я бы сказал, веселья, несомненно, отражающего то состояние радостного возбуждения, в котором художница пребывает во время своей работы”. Неслучайно Серебрякова была одной из любимых художниц Давида Сигалова, в коллекции которого 18 ее акварелей: несколько автопортретов, среди которых известный “Автопортрет в черном платье с белым воротником”, картины, изображающие крестьянок, пейзажи Царского Села. Наряду с Серебряковой, как представителя младшего поколения мирискуссников, стоит упомянуть и Бориса Кустодиева. В Сигаловской коллекции особенно ценной является его картина “Девочка с яблоками” (другое ее название — “Портрет Ирины, дочки художника”). Кустодиев очень любил писать свою дочь: пышнотелая, рыжеволосая, она была олицетворением женской красоты в его представлении. Не менее интересны в собрании и “Натюрморт. Омар и фазан”, и эскиз декорации “Улица провинциального города”. Особо нравились Сигалову картины Бориса Григорьева. Он покупал их, когда этот мастер, уехавший в эмиграцию в Париж и там умерший, был всеми забыт на родине. А благодаря Сигалову в Киевском музее русского искусства появились ранние его живописные работы, такие как “Поздравление новобрачных” и “Маскарад”.
    Представлены в коллекции и очень ценные работы Михаила Врубеля, которые относятся к раннему “киевскому” периоду его творчества. Портреты, акварели “Шиповник” и “Под зонтиком”. О последней Эмма Бабаева вспоминает: “Когда-то давно ее подарил Ольге Малашенко Николай Прахов — сын известного искусствоведа, художественного критика и археолога Адриана Прахова, под руководством которого велась внутренняя отделка Владимирского собора. А Ольга Михайловна передарила ее Сигалову, с которым была очень дружна. Со смертью же Давида Лазаревича эта акварель оказалась в коллекции нашего музея.”

Эмма Бабаева:
“Сигалов радовался каждому новому приобретению и немедленно хотел поделиться этим чувством с теми, кто мог порадоваться вместе с ним.”

  В собрании Сигалова есть и полотна представителей объединения “Союз русских художников” — Константина Коровина, Сергея Жуковского, Константина Юона, Филиппа Малявина. Пейзаж и жанровая живопись, изображения народной жизни и русской природы, соединение передвижнических традиций реализма и импрессионистических поисков были характерны для творчества художников этого объединения. Например, Филипп Малявин, который родился в многодетной крестьянской семье, создал целую серию ярких, декоративных полотен, изображающих крепких, задорных русских баб. Константин Юон, увлекаясь импрессионизмом и работая на пленере, был мастером лирического пейзажа.
    Заслуживает внимания в собрании Сигалова и картина Мартироса Сарьяна “Цветы Армении”. “Когда директор Музея Мартироса Сарьяна в Ереване Шаэн Хачатрян, который приезжал к нам, увидел эти цветы, он был потрясен, — рассказывает Екатерина Ладыжинская. — У Сарьяна есть целый цикл цветов, который называется “Цветы Армении”. В коллекции Сигалова одни из первых цветов этого цикла. Именно поэтому Шаэн Хачатрян так хотел их получить. Он давал Сигалову любые деньги за эту картину, огромные на то время, но Давид Лазаревич вынул из ящика завещание и показал ему со словами: “Я написал, что все завещаю Киевскому музею русского искусства. Приезжайте в Киев и любуйтесь здесь”.
    Мартирос Сарьян, Сергей Судейкин, Павел Кузнецов, Николай Сапунов, в свою очередь, входили в объединение “Голубая роза”, участники которого были увлечены идеями символизма. А вот Петр Кончаловский и Роберт Фальк, картины которых также есть в собрании Сигалова, — это уже “Бубновый валет”. Максимилиан Волошин в рецензии на их первую выставку писал: “Надо отдать справедливое устроителям выставки: они сделали все, чтобы привести в неистовство глаз посетителя. В первой комнате они повесили самые колючие и геометрически угловатые композиции Бориса Такке и Роберта Фалька. В среднем зале — огромное, как бы программное, полотно Ильи Машкова, изображающее его самого и Петра Кончаловского голыми (в костюмах борцов), с великолепными мускулами; справа — пианино с испанскими нотами, на пианино книги — Сезанн, Хокусаи, Библия; налево стол — со стаканами; в руках — музыкальные инструменты, у ног — гимнастические гири”. “Бубновый валет” — название символичное, где валет — это молодой человек, а бубновая масть обозначает страсть. Петр Кончаловский (к слову, дедушка режиссеров Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского) был художником впечатлительным и постоянно ищущим. По его полотнам легко можно догадаться, что он увлекался Ван Гогом, даже работал там же, где и великий мастер — в Арле, потом пришло увлечение Полем Сезанном и Анри Матиссом… Сегодня картины Кончаловского очень востребованы на международных аукционах. Его полотно “Мальвы” на последнем аукционе МакДугалл было продано за $1 млн и стало одной из самых значительных продаж этого аукционного дома.
    Сумел Давид Сигалов пополнить свое собрание и работами передвижников — Ильи Репина, Виктора Васнецова, Исаака Левитана, Василия Сурикова, Василия Поленова и Алексея Степанова. Так, небольшой пейзаж Репина “Скамья у моря” написан в Куоккале, поселке в Финляндии, где художник родился и прожил значительную часть своей жизни. Приобретен он был у ленинградского коллекционера Георгия Блоха, у которого Сигалов купил большую часть самых ценных работ своей коллекции. В том числе живописные этюды Василия Сурикова к картине “Степан Разин” и акварели с итальянскими видами “Купола собора Св.Марка в Риме” и “Неаполь”. Особо стоит отметить и ранние пейзажи Исаака Левитана, среди которых “Заросший пруд”. Екатерина Ладыжинская рассказывает: “Когда Александр Федоров-Давыдов, один из крупнейших исследователей творчества художника, увидел эту работу у Сигалова, он тут же включил ее в свою монографию о Левитане”. Интересны также три картины Степанова, купленные коллекционером на выставке в Киевском музее русского искусства у дочери художника.
    У Давида Лазаревича были и работы украинских мастеров, художников-пейзажистов Сергея Васильковского, Петра Левченко и Абрама Маневича. Их работы коллекционер завещал Национальному художественному музею Украины, произведения же зарубежных мастеров и фарфор — Музею искусств им.Богдана и Варвары Ханенко, все остальное перешло в собственность Киевского музея русского искусства.