Идею поставить монумент гетмана Богдана Хмельницкого в Киеве или Переяславе высказал еще в 1859 году в альманахе «Украинец» профессор Михаил Максимович. Позже при участии Михаила Юзефовича она перешла в практическую плоскость, и художник/скульптор Михаил Микешин составил свой проект. Сплошные Михаилы (что, впрочем, не удивительно для Киева :о) )

Эту картинку утвердил Александр II в 1869-м. Содержание проекта сам Микешин излагал так: «Конная статуя гетмана изображена взлетевшею на верх необделанной гранитной скалы. В правой, высоко поднятой руке его — булава, которою он указывает по направлению к северо-востоку, т.е.к Москве. Левой рукой он крепко осадил своего дикого коня. Под копытами лошади распростерт труп иезуита, покрытый изорванным польским знаменем; тут же и обрывки разорванных цепей. На пути Хмельницкого, за конем его, помещается сброшенная копытом коня, падающая со скалы, фигура польского пана. Еще ниже — труп еврея-арендатора, руки которого судорожно закостенели на просфорах, пасхах и награбленной им церковной утвари… Гранитная скала эта. со всеми названными фигурами, должна была стоять на четырехгранном конической формы (это он хотел сказать «пирамидальном»! — М_К) пьедестале из киевского лабрадора, а ниже его, к земле, спускались бы гранитные ступени. На трех сторонах пьедестала — три бронзовых барельефа: 1) Збаражская битва, 2) Переяславская рада и 3) торжественная встреча атамана-освободителя в Киеве, у Софийского храма, духовенством и народом.

На переднем плане памятника, ниже Хмельницкого, имела быть помещена группа из пяти фигур: в центре ее, под навесом скалы, сидит малороссийский кобзарь, поющий славу народному герою, а его задумчиво слушают — с одной стороны великоросс и белорусс, а с другой малоросс и червонорусс (галичанин — М_К)».

В 1872 году в Киев привезли бронзовую модель памятника, изготовленную Микешиным. Она встретила противоречивое отношение. Больше всего обеспокоила здравомыслящих киевлян вопиющая «неполиткорректность» проекта. Сложилось мнение, которое разделял и генерал-губернатор князь Александр Дондуков-Корсаков, что поверженные фигуры, с одной стороны, будут провоцировать межнациональные трения, а с другой, мало способствуют художественному впечатлению и понапрасну удорожают проект. Последний фактор был тем более существенным, что по смете Микешина памятник должен был обойтись в 145200 руб. и строился на средства, собранные по всероссийской подписке, но за все время сбора пожертвований удалось наскрести от силы треть сметной суммы.

Микешин не желал уступать. Он прибегал к демагогии, прикрывался «высочайшим утверждением». В одном из писем он так комментировал мнение специально созванного для сбора средств Комитета насчет урезания проекта: «Да ведь если смотреть только в экономическое стекло на памятники, то то и самые памятники окажутся роскошью и излишеством, без которых можно обойтись, как обходились наши предки не только без монументов, но и без школ и пр. общественных сооружений и учреждений. Одно из известных лиц, прочтя показанный мною отзыв Комитета, нашло, что Комитет и дальше мог бы идти по дороге экономии и сокращения в смете и мог бы предложить спЕшить фигуру гетмана, да уж кстати и без булавы, на которую может пойти от 1 1/2 до 2-х пуд. металла… Я считаю обязательным сообщить, что какое бы то ни было изменение в сочинении этого памятника я делать без Высочайшей на то воли Государя — не вправе». Автор проекта даже исхитрился сделать существенную сбавку, раза в полтора уменьшив смету. За это Микешин высочайше был пожалован имением в 1000 десятин в Екатеринославской губернии.

Время, однако, работало против него. Всякие нескладухи, как нарочно, затягивали начало отливки скульптурной части монумента: медь со складов Морского ведомства была отпущена для этой цели в 1873 году, а изготовить гипсовые оригиналы для перевода в металл Микешин сумел лишь в 1878-м, и после этого от него требовали дополнительных переделок (в частности, царь велел все же ограничиться только конной статуей).

Наконец, отлитые металлические детали памятника прибыли в Киев. В октябре 1880 года сообщалось, что «по доставлении с вокзала железной дороги, упакованные части памятника, с разрешения г. Киевского Губернатора, были сложены в двор Старокиевского участка и сданы под расписку Бранд-маиора г. Пилипенка на хранение впредь до постановки памятника», причем их накрыли деревянным навесом, обошедшимся в 19 руб. 78 коп. Но лежали они там не 8 лет, как иногда утверждают, а меньше года: к установке скульптуры приступили в августе 1881-го. Уже 22 ноября того же года приехавший из Питера мастер Яким Иванов «сложил» из частей конную статую на кирпичном постаменте (который должен был служить основой будущего художественного пьедестала). С тех пор Богдан так и стоял на площади, из-за затянувшихся работ защищенный от непогоды какой-то халабудой. Покойный киевовед Михаил Лифшиц где-то услышал и записал колоритное четверостишие, которое будто бы написали мелом на заборе около статуи — типа, от имени Богдана:

Змилуйтеся, добрі люди!
Коли цій нуді кінець буде?
Зніміть з мене оту буду собачу,
Нехай я трохи світу побачу!

Рядом стояла еще одна халабуда — «балаган» с внутренним двориком для обтесывания камня под пьедестал. Весьма «аппетитным» выглядит рапорт околоточного надзирателя Кохановского от 16 августа 1883 года по поводу нужника, устроенного рядом с «балаганом»: «Это отхожее место со стороны двора содержится довольно опрятно, хотя из выгребной ямы его, наполненной нечистотами уже до половины, распространяется зловоние, но местность, прилегающая к отхожему месту со стороны Софийской площади…, представляется в отвратительно безобразном состоянии: человеческие испражнения, уже сильно разложившиеся, покрывают это место густым слоем и, вместе с запахом разлагающейся мочи (все проходящие здесь же совершают свои отправления) распространяют сильное зловоние на значительное расстояние по площади и мостовой» (мдя…)

Само собой, местные власти всем этим были озабочены и периодически предпринимали усилия к продолжению работ (делалась, к примеру, попытка устроить дешевый постамент в виде ступенчатой гранитной пирамиды по проекту академика В.И.Сычугова). Но… денег не было и не предвиделось. Собранные в виде пожертвований в общей сложности 43821 руб. 23 коп. были практически все потрачены (из них 10 тысяч передали Микешину — хлопец себя не обидел!) На изготовление пьедестала в распоряжении Комитета оставалось аж 99 рублей 24 копейки. В апреле 1884 года Комитет пригласил ведущих киевских зодчих Александра Шиле и Владимира Николаева, предлагая им реализовать новую царскую идею, высказанную Александром III, — пьедестал в виде кургана «из нетесанных гранитных камней неправильного вида». Оба архитектора, однако, отказались «по совершенной новости для них задачи и по отсутствию всяких оснований для составления сметы». Микешин же, обиженный донельзя на радикальное сокращение его замысла, вовсе устранился от своего детища. Дело, казалось бы, окончательно зашло в тупик. А ведь уже приближалась великая дата — 900-летие Крещения Руси, которое должны были отметить в 1888 году непременно в Святой Софии. Ожидалось множество гостей, а площадь перед Софией имела самый непристойный вид…

И тут, буквально в последний момент, пришло спасение. Принес его архитектор Николаев.

Он, очевидно, рассудил примерно так, как учил комсомол советскую молодежь: если не я, то кто же? И в октябре 1885 года явился в Комитет с конкретным и реальным проектом. Генерал-губернатор Александр Дрентельн, не скрывая удовлетворения, доносил в Петербург: «Проект г. Николаева, по моему мнению, вполне соответствует идее памятника и удовлетворяет Высочайшему повелению 28 апреля 1883 года относительно устройства пьедестала из нетесанных гранитных камней, а приложенные к проекту планы и смета указывают на практическую возможность выполнения его». Владимир Николаев, в полную противоположность Михаилу Микешину, говорил мало, работал быстро, а от денег вообще отказался, согласившись ради пользы Города работать бесплатно.

Ради разруливания критической ситуации власти готовы были на все. Согласились на дробную фактуру постамента, на понижение его высоты на два аршина — около полутора метров (процедуру опускания готовой скульптуры с помощью хитроумных винтовых приспособлений выполнили специалисты с завода инженера Термена всего за 250 руб.) Решился и финансовый вопрос: осознав неизбежность бюджетной дотации, Министерство внутренних дел выделило 12 тысяч рублей. Правда, возникла загвоздка: эта сумма, которая нужна была немедленно, могла быть перечислена только в следующем финансовом году. И тогда выручил городской голова Иван Толли: до получения казенных денег он одолжил строителям собственные 12 тысяч — без процентов. Заминки в работах удалось избежать.

Ближе к финишу строительства Николаев подготовил сюрприз. Он умудрился выкроить излишек денег для того, чтобы окружить памятник декоративной чугунной оградой с четырьмя художественно выполненными фонарями.

Комитет охотно принял его предложение. Ограда имела в плане форму креста, во внутренние углы которого поместили фонарные столбы; все это помещалось внутри восьмиугольной площадки. Тем самым была организована общая композиция монумента, ставшая взвешенной и строгой.

Усилия энтузиастов принесли плоды. По времени удалось уложиться до праздника.

11 июля 1888 года, в торжественные дни юбилея Крещения Руси, многострадальный памятник был, наконец, открыт.

Киевляне ликовали. Николаев был заслуженно удостоен «Анны на шее» — ордена Св.Анны 2-й степени. А Микешина, говорят, даже не пригласили на церемонию открытия. Но, по большому счету, не он ли сам в этом виноват?

С годами чуть ли не весь пьедестал был затянут плющом. Возле ограды была скамеечка; здесь, у памятника, нередко отдыхали группы паломников, странствовавших по киевским святыням.

В советское время ограду с фонарями, увы, разобрали. Произошло это много позже изменения надписи на пьедестале — уже после Великой Отечественной. Подробности приведены в любопытной заметке в «Киевских ведомостях» (5.10.1996 г.)

СОВЕТНИК ПРОБЫЛ В ГОРОДЕ НЕДОЛГО, НО УСПЕЛ ДАТЬ ПЛОХОЙ СОВЕТ

Александр ЕФИМОВ

читатель «Ведомостей»

Это случилось полвека назад. Мой отец, Борис Николаевич Ефимов, в 1946 году был первым заместителем киевского мэра. Тогдашний руководитель республики Никита Хрущев после очередной поездки в Москву, во время которой наблюдал за строительными работами в столице, пригласил оттуда в Киев одного из активных работников в этой сфере – Андрея Евгеньевича С. (Страментова — М_К), назначив его государственным советником по делам строительства и архитектуры при Совете Министров УССР.

В начале лета С. позвонил отцу по «вертушке» (спецсвязи) и заявил:

– Есть решение демонтировать ограду у памятника Хмельницкому.

– Кто приказал?

– Я вам повторяю, есть решение.

Отец позвонил председателю Молотовского (теперь Шевченковского) райисполкома. Оба были удивлены и огорчены. Но делать нечего, приказ пришлось выполнить. Ограду демонтировали и перевезли на территорию завода им.Артема.

У Хрущева была привычка раз в полтора-два месяца объезжать со свитой Киев и давать указания по строительству и благоустройству. И вот как-то днем отцу позвонили по «вертушке»: «Хрущев ждет на площади Богдана Хмельницкого!!!»

Вице-мэр немедленно прибыл на площадь. Хрущев стоит у памятника, в руках гнет сорванный прутик (теребить прут или линейку – признак его величайшего раздражения).

– Какой … дал приказ убрать ограду?

Отец осматривается. Кругом – хрущевская свита, здесь же и С. Он стоит вполоборота, курит папиросу и смотрит на купол Софийского собора. Отец кратко проясняет ситуацию. Хрущев доламывает прутик, не говоря ни слова, садится в машину, и кавалькада уносится.

Через два дня звонок из Совмина: бывший советник по делам строительства и архитектуры переведен обратно в Москву.

И в заключение — о том, как ограда с фонарями была все же восстановлена.

Архивный проект Николаева, как видим, имеется. Мало того. На территории завода Артема много лет сохранялся последний уцелевший столбик от ограды. Некоторое время конструкции этой ограды использовались для ограждения внутренней территории завода над склоном Кмитова яра. Постепенно они отправлялись в металлолом, а один столбик, прижавшийся к теплотрассе, все же уцелел. Несколько лет я сам работал на этом заводе, и мне его показал отец — сотрудник заводоуправления. В 1990 году нам удалось договориться о передаче его в Музей истории Киева, и столбик увезли.


А в 1998 году неожиданно возникла оказия: при реконструкции Софийской площади архитектору-реставратору Юрию Лосицкому (автору обновленного Михайловского собора) предложили разработать проект воссоздания ограды. Но надо было спешить, потому что на градсовете эту идею многие не поддерживали, объявив ограду «провинциальной». Лосицкий попросил меня подготовить историческую справку. К счастью, искать ничего не пришлось — я давно интересовался этим вопросом, все материалы были под руками, и те исследования, на которые обычно тратят месяц-два, удалось провести буквально за пару дней. Пригодилось и наличие музейного столбика для натурных промеров. Пока городские власти не передумали, Юрий Лосицкий успел подготовить проект, и в том же году ограда и фонари заняли свое законное место.