Ещё загород

В древности эти берега принадлежали киевским митрополитам. В ХVI веке митрополичьим поместьем заведовали управляющие, которыми в 1516-77 годах были отец и сын Паньковичи. От их фамилии и местность получила прозвание Паньковщина.

В то время на здешних речных склонах в густых травах выпасали табуны коней, стада скота, были тут и остатки лесов, и сенокосы, и огороды, и, конечно же, сады. С ХVII века митрополиты проживали в Софийском монастыре, и Паньковщина превратилась в усадебное хозяйство этой обители. Сохранилось описание красивого десятикомнатного «софийского дома с галереей на Паньковском дворе», из которого открывался прекрасный вид на долину Лыбеди и возникшую в ней небольшую слободу монастырских поселян.

Так продолжалось до 1764 года, когда Екатерина II отобрала монастырские земли во владение государства. С тех пор Паньковщина бурно развивалась уже как сельская окраина Киева. А на луга вдоль Лыбеди тогда стали выезжать в жаркие дни семьи киевских мещан — ставя самовары под кронами вековых дубов, предаваясь купанию, катанию на лодках и, в общем, «благословенной лени». Трудно в такую идиллию поверить, ведь сейчас на этом месте бесчисленные рельсы близ вокзала и не менее бесчисленные (хотя в последние годы и быстро исчезающие) индустриальные предприятия вдоль железной дороги.

 

Уже почти Париж

Совершенно новая жизнь для Паньковщины началась в 1840-х годах — после постройки по соседству огромного здания Университета святого Владимира. Бывшая загородная слобода немедленно превратилась в местный Латинский квартал*. Практически в каждом доме или сдавались комнаты, или хотя бы предлагался ежедневный «стол» для студентов и преподавателей. Один из студентов впоследствии описал типичную усадьбу киевского Латинского квартала 1850-х годов: «длинный деревянный забор с настежь отворёнными воротами», «небольшой ветхий трёхоконный домик с высокою почёрневшею от давности, кое-где поросшею зелёным мхом деревянною крышею», хозяйка — «вдова псаломщика с 15-летнею дочерью, ютящиеся в передней комнатке за ширмой, и три студента, занимавшие все три комнаты с осени до лета». И разумеется, студенческий район сразу же на весь Киев прославился немыслимыми чудачествами и буйными похождениями своих молодых горячих обитателей.

Тогда же через Паньковщину провели улицы Тарасовскую, Паньковскую и соединяющую их Никольско-Ботаническую. А через полвека возникла легенда, будто улицы получили названия в среде студентов, сочувствующих Кирилло-Мефодиевскому братству, — якобы тут помянуты «братчики» Тарас Шевченко, Панько (Пантелеймон) Кулиш и Николай Костомаров. Распространители легенды отмечают, что напрямую увековечить фамилии украинских бунтарей в николаевскую эпоху было невозможно, вот и пришлось, мол, ограничиться именами. Что ж, идея красивая — даже жаль, что она не соответствует действительности.

На старой одноэтажной Паньковщине снимал жильё будущий великий художник Николай Ге — в Киеве он был студентом, как ни странно, математического факультета. Тут же обитали молодые члены народнического движения «Громада» — Владимир Антонович и Михаил Драгоманов. А незадолго до отъезда Драгоманова в Европу оттуда как раз вернулся и жил на Паньковщине в последние месяцы жизни другой «неблагонадёжный» — основатель отечественной педагогики Константин Ушинский.

 

Жизнь, Медицина, Милосердие, Любовь

С 1870-х городов Киев рос стремительно, а Паньковщина — вдвойне. Ведь вблизи этого района с одной стороны расположился вокзал, а с другой — Крещатик, окончательно превратившийся в центр города. Разумеется, главными магистралями Паньковщины быстро стали улицы, соединявшие эти две точки притяжения, — Жилянская (названная в честь древнерусского урочища Желань) и Мариинско-Благовещенская (ныне Саксаганского).

Вторая часть названия Мариинско-Благовещенской улицы была связана с доминантой Паньковщины — Благовещенским собором. Этот величественный храм в неовизантийском стиле был построен полностью на личные средства трёх благодетелей (в частности, известного мецената Николая Терещенко) и просуществовал полвека. С 1935 года на его месте стоит школа, созданная из кирпичей разобранного храма.

А первой частью своего имени Мариинско-Благовещенская была обязана работавшей здесь Мариинской общине сестёр милосердия — одному из первых учреждений такого рода в России. Позже для общины возвели прекрасный дом-дворец, сохранившийся до наших дней. Просторное здание для оказания помощи раненым построили как нельзя более вовремя — в 1913 году. Уже через год Мариинская община оказалась «перегруженной» работой. Даже та, которая дала имя общине, — императрица-мать Мария Фёдоровна — тогда многие месяцы провела в Киеве в качестве сестры милосердия. Да и после революции в этом дворце на Паньковщине работали медицинские учреждения, а в них — такие учёные-медики мирового уровня, как академик Николай Стражеско.

Само здание Мариинской общины весьма примечательно, хотя тысячи людей ежедневно проезжают мимо этого здания, не замечая его. А между тем над его четырёхоконным портиком можно воочию увидеть Жизнь, Медицину, Милосердие и Любовь. Хотите знать, как они выглядят, — поезжайте на Саксаганского, 75.

С медициной было связано название ещё одной улицы этого района — Караваевской (ныне Льва Толстого). Виновником торжества тут являлся родоначальник отечественной офтальмологии, основатель и более полувека врач первой в России клиники глазных болезней (при Киевском университете) Владимир Караваев. Заметим, что даже после переименования улицы и площади талантливый окулист всё равно остался увековеченным на карте Киева — в названии местности Караваевы Дачи.

Также интересно, что улица получила название Караваевской ещё при жизни на ней самого врача. Подобная ситуация на Паньковщине возникала и впоследствии, когда своё нынешнее имя получила улица Саксаганского, — при этом сам выдающийся актёр ещё не один год продолжал обитать по соседству.

 

«Чорніє лід біля трамвайних колій»

А вот другая обитательница Паньковщины (сменившая только в этом районе полдесятка квартир; а всего в Киеве — около двадцати адресов) была бы рада избавиться от врачей и медицины, заполнявших её страдальческую жизнь. Но избавиться от такой «повинности» ей было не суждено. Впрочем, Лариса Косач — а речь идёт именно о ней, — может быть, и не стала бы Лесей Украинкой, классиком нашей драматургии и поэзии борьбы, если бы не её собственная ежедневная война с тяжёлым недугом.

Внимание Леси к этому району не случайно. На Тарасовской обитали её брат с женой, Лесиной подругой Александрой Судовщиковой (она же украинская писательница с мужским псевдонимом Грицько Григоренко). На Мариинско-Благовещенской жили и мама поэтессы — известная писательница Олена Пчилка, и такие мэтры, как Михаил Старицкий и Борис Гринченко. Наконец, на той же улице проживал и композитор Николай Лысенко, роль которого огромна не только в истории музыки, но и в истории украинского национального движения. Если начать перечислять выдающихся людей, бывавших у Лысенко на Мариинско-Благовещенской, мероприятия и явления культуры, проводившиеся и зародившиеся тут, — то объём этой статьи вырос бы в несколько раз.

Впрочем, одно имя нельзя не упомянуть. Максим Рыльский — коренной «паньковчанин», родившийся на Тарасовской, в детстве после смерти отца живший в семье Лысенко, впоследствии сменивший несколько квартир, кажется, на всех улицах Паньковщины. Этот замечательный поэт-неоклассик, к сожалению, в наше время призабыт из-за наличия у него советских конъюнктурных текстов. Однако кроме последних есть у Рыльского великое множество высокоталантливой, ясной и гармонической лирики. В некоторых его стихотворениях упоминаются реалии, соседние с Паньковщиной, как бы видные отсюда из окон, — Батыева гора, Ботанический сад университета.

Наконец, в этом же районе многие годы прожил ещё один поэт-неоклассик — Николай Зеров. В своих безупречной формы сонетах он также неоднократно давал образы своего района, где зимой «чорніє лід біля трамвайних колій», а весной цветут Ботанический и другие сады:

Крізь цеглу й брук пульсує кров зелена
Земних рослин, і листя чорноклена
Кривавиться у світлі ліхтарів.
І між камінних мурів за штахетом
Округлих яблунь темний кущ процвів
Таким живим розпадистим букетом…

 

Обитатели доходных домов

На рубеже ХІХ-ХХ веков Паньковщина окончательно становится фешенебельным районом, полным магазинов и доходных домов. Один из таковых принадлежал здесь известному историку и будущему политику Михаилу Грушевскому. В этом же доме кроме самого Грушевского обитали известный поэт Александр Олесь, выдающийся деятель украинского искусства Василий Кричевский. Здесь же в квартирах Кричевского и Грушевского хранилась солидная коллекция произведений украинского и мирового искусства, собрание старопечатных книг и манускриптов, многотысячная библиотека — в общем, целые музеи на дому.

Но вот настал 1918 год. Красноармейский бронепоезд, ворвавшись в город и подъехав к расположенному недалеко отсюда киевскому вокзалу, повернул своё крупнокалиберное орудие прицельно на семиэтажную собственность «буржуазного националиста» Грушевского. После безумного артобстрела дом превратился в факел и быстро сгорел дотла. В считанные минуты та же участь постигла коллекции и Кричевского, и самого домовладельца Грушевского.

Ещё один доходный дом на Маринско-Благовещенской принадлежал богатому торговцу Хаиму-Беру Гронфайну. Вспоминаем мы этого купца только благодаря другому еврею, талантливому русскому писателю Исааку Бабелю. О том, какая история с ним приключалась на Паньковщине, лучше всех расскажет его близкий друг, ещё один выдающийся писатель-«паньковчанин» (его адресом несколько лет была улица Никольско-Ботаническая) Константин Паустовский: «Отец Бабеля держал в Одессе небольшой склад сельскохозяйственных машин. Старик иногда посылал сына Исаака в Киев для закупки этих машин на заводе у киевского промышленника Гронфайна. В доме Гронфайна Бабель познакомился с его дочерью, гимназисткой последнего класса Женей, и вскоре началась их взаимная любовь. О женитьбе не могло быть и речи: Бабель, студент не лучшего киевского института, голодранец, явно не годился в мужья богатой наследнице Гронфайна. Влюблённым оставался только один выход — бежать в Одессу. Так они и сделали. Старик Гронфайн проклял весь род Бабеля до десятого колена и лишил дочь наследства. Но время шло. Свершилась революция. Большевики отобрали у Гронфайна завод. И вот однажды до дома Гронфайна дошёл ошеломляющий слух, что „этот мальчишка“ Бабель стал большим писателем, что Бабель получает большие гонорары и что все, кто читал его сочинения, почтительно произносят слова: „Большой талант!“ А иные добавляют, что завидуют Женечке, которая сделала такую хорошую партию. Старики поняли, что настало время мириться…»

 

Творческий берег

Другой одессит и киевский студент Бенедикт Лившиц проживал под крышей высокого доходного дома на Тарасовской. Сюда к нему придёт киевская художница-конструктивист Александра Экстер и начинающий художник с Херсонщины Давид Бурлюк. С этого посещения начнется отсчёт истории такого интереснейшего явления, как русский футуризм. Неспроста в одном из своих стихотворений идейный основатель футуризма зовёт нас —

За золотые, залитые
Неверным солнцем первых лет
Сады, где выею Батыя
Охвачен университет.

Отметим, что семейное счастье в этом районе улыбнулось из великих людей не одному Бабелю. На Мариинско-Благовещенской нашёл свою любовь (с маленькой и большой букв) и писатель-киевлянин Илья Эренбург. Сюда ходил он к своей будущей жене Любе Козинцевой, отсюда начались их более чем пятидесятилетние совместные радости, горести и скитания. При этом из той же квартиры на Паньковщине начал свой творческий путь и брат эренбурговской Любови — Григорий Козинцев — известный кинорежиссёр.

На той же улице долгие годы жил ещё один режиссёр — Леонид Луков — в 1942 году на эвакуированной Киевской киностудии он снял кинобестселлер «Два бойца». На Мариинско-Благовещенской родился и провёл детство талантливейший детский писатель Николай Носов (как жаль, что столетний юбилей автора «Незнайки» остаётся в его родном городе незамеченным!). На Тарасовской родился и прожил половину своей недолгой жизни замечательный поэт-фронтовик Семён Гудзенко. Здесь же обитали выдающийся историк Евгений Тарле, известные украинские художники Анатоль Петрицкий и Григорий Нарбут; наконец, на Тарасовской в свой студенческий год снимала квартиру и Анна Ахматова.

Как видим, только одно перечисление имён выдающихся «паньковчан» вызывает удивление просто невероятной ролью этого маленького киевского района в истории украинской, русской и мировой культур.

Да и не только имена здесь привлекают. Например, нельзя не упомянуть, что на Паньковщине четверть века назад пользовалась огромным спросом трамвайная линия вдоль Ботанического сада (многие киевляне с теплотой вспоминают трамвайный тупик возле университета, а за ним романтический трамвайный спуск в парковой тени). А уж Мариинско-Благовещенская улица, сиречь Саксаганского, — та ещё десять лет назад была одной из самых трамвайных в городе. Во всех здешних рельсах и звуках было очень много красоты, особенно идущей этому необычному району.

Трамваи отсюда, увы, ушли бесследно. Но как много романтики остаётся здесь вопреки всем миллионным ценам и тысячам автомобилей. Неудержимый горный слалом улиц Тарасовской и Паньковской. Вельможная река улицы Саксаганского — с её скрытыми (на высоте второго и выше этажа) шедеврами из серии «как мы раньше этого не замечали». Тенистые даже зимой улицы вдоль «старой Ботаники». Чарующая улица Никольско-Ботаническая, выкидывающая воистину киевское «коленце»… Хочется бросить всё и поехать в Киев — гулять по уютной загадочной Паньковщине!