В 1960-е годы в центре Киева работали 16 книжных магазинов: пять — на Крещатике, по четыре — на Красно­армейской и Ленина (ныне Хмельниц­кого), а еще — на Владимирской у Золотых Ворот, на бульваре Шевченко и пл. Ленинского комсомола (сейчас Европейская).

И при таком обилии заведений Киевкниготорга и товаров в них приобрести интересную книжку было проблемой. Потому что писателей, по утверждению Маяковского, много — «хороших и разных». Так вот, широко продавались только творения «разных» (функционеров Союза писателей, отставных генералов, жен высокопоставленных мужей, а также номенклатурных графоманов, за которых нередко писали «литературные негры»), а хотелось купить — «хороших». Но увидеть на прилавке произведения всесоюзных властителей дум — Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Окуджавы, Ф. Искан­дера, Б. Ахмадулиной, братьев Стругацких и многих других — нечего было и мечтать. Поэтому знакомство с книжным завмагом котировалось на том же уровне, что и с завмагом колбасным.

Ищем книгу, видим…

Лидером спроса являлись биографические книги из серии «ЖЗЛ». Ажиотаж вокруг них был таков, что даже совершенно не читаемый «Сатпаев», вышедший в 1980 году, или нудные «Правофланговые комсомола», изданные в 1982-м, разлетались по рукам работников книготорга задолго до попадания на прилавок. Что уж говорить о действительно интересных изданиях этой серии — «Жорж Санд» А. Моруа, «Колумб» Я. Света или «Сезанн» А. Перрюшо! Тут уже требовался серьезный «блат».

Пользовалась популярностью серия «Библиотека поэта», но не вся. Скажем, стать обладателем тома стихотворений О. Мандельштама было практически нереально, зато выпуск, посвященный каким-нибудь революционным агиткам, вполне мог пролежать на прилавке годик-другой. Иногда удавалось приобрести отдельные книги из серий «Литературные памятники» или «Жизнь в искусстве», но только те, что были посвящены малоизвестным персонам либо скучным столпам соцреализма.

Что еще являлось дефицитом? Да все, что пользовалось хоть малейшим спросом. Например, фантастика, приключения, детективы. А также книги мастеров пера из капстран: их произведения были далеки от канонов соцреализма, набившего оскомину советским читателям. Поэтому романы Брэдбери, Маркеса, Сименона, Воннегута, Стейн­бека не успевали появляться на прилавках.

Еще одну категорию неудовлетворенного спроса назовем «опальные советс­кие классики». Конечно, «опальные» и «классики» — понятия плохо сочетаемые, однако слово «советские» вполне объясняет этот издательский феномен. Дело в том, что Ильф с Петровым или, например, Булгаков формально не были запрещены. И даже более того, в 1960-е и 1970-е годы их произведения широко экранизировались: «12 стульев» (дважды), «Золотой теленок», «Бег», «Дни Турбиных», «Иван Васильевич меняет профессию». Но книги этих писателей издавались крайне редко, притом незначительными тиражами.

Та же двусмысленная ситуация была с Бабелем и Мандельштамом (оба в 1930-е го­ды были репрессированы, но официально реабилитированы двадцать лет спустя), Ахматовой и Пастернаком (в свое время были ошельмованы, затем «прощены») — список можно продолжить.

В начале 1980-х возникла популярная серия «Классики и современники» — в мягкой обложке, зато доступная благодаря гигантским тиражам (3-3,5 млн экз. каждый выпуск) и низким ценам: Ф. Достоевский — 1 руб. 70 коп., Н. Гоголь — 1 руб. 50 коп., Л. Толстой — 1 руб. 40 коп., а «Русская эпиграмма» и того дешевле — 1 руб. Эта серия утолила голод на классику. Однако ни один из «дефицитных» современников в ней издан не был.

«Черные» цены

Спрашивается: как же купить интересную книжку, если ее негде купить? Вариантов было немного. Например, опытные книголюбы знали, что нехудожественные книги можно предварительно заказать — и обегали магазины, заполняя десятки открыток с названиями интересующих изданий. Гарантий никаких, но иногда этот маневр приносил успех.

Второй способ — посетить черный рынок, «прадедушку» книжного рынка «Петровка» в Киеве. Впрочем, легко сказать! Во-первых, нужно было узнать, где он находится, ведь время от времени «толчок» менял адрес.

Во-вторых, посещать его следовало осторожно — поскольку рынок этот был вне закона, милиция периодически проводила облавы. А задержание — это как минимум «телега» на работу (официальное письмо компрометирующего характера) со всеми вытекающими неприятностями.

В начале 1980-х такой рынок в столице размещался в лесочке неподалеку от станции скоростного трамвая «Ул. Семьи Сосниных». Узкая тропинка вела к железнодорожной насыпи, а потом, поднявшись на пригорок, книголюбы-экстремалы оказывались в книжном раю.

Там можно было найти все  — и вожделенных Стругацких, и «Нерв» Высоцкого (его первую и тогда единственную книгу), и поэзию Серебряного века, и даже четырехтомный факсимильный «Толковый словарь» Даля 1978 года выпуска. Но цены… «синень­кий» Булгаков (так на местном сленге назывался том его романов в синей обложке, изданный в 1973-м, с предисловием Симонова) стоил 25 руб., роман Окуджавы «Путешест­вие дилетантов» — 15. Стихотворные сборники Вознесенского не отдавали дешевле 10 руб. Оцените: даже на поэзию накрутка составляла 1250% (официальная цена томика Вознесенского 1981 года. «Безотчетное»… 80 коп.), а на детективы, фантастику — и того больше! Но особенно убивала стоимость словаря Даля: 100 руб. (при средней зарплате инженера 150 руб.).

Был еще один вариант: магазины советской книги в столицах соц­стран. Там в свободной продаже находилось все, чего душа пожелает. Многие наши туристы удивлялись, что дефицитные книги лежат вдали от отечества, полагая, что это результат чиновничьего «головотяпства».

На самом же деле таким способом государство уменьшало хождение по стране не очень желательных книг (более 3/4 тиража того же Булгакова отправили в соцстраны). Ведь в «загранку» выпускали не всех подряд, а только тех, кого утвердил местком-партком по месту работы. Так что в крайнем случае творения «опальных классиков» попадали к «проверенным товарищам», а вовсе не к тем, кому они действительно были нужны. Зачем, спрашиваете, вообще было издавать Булгакова? А чтобы за рубежом не стенали, будто его в СССР не печатают…

Хочешь читать? Тащи бумагу!

К началу 1970-х советский издатель-монополист — государство — осознал: надо срочно реагировать на реальный спрос. Вот только как это сделать, если имеющиеся в стране бумажные ресурсы распределены на несколько лет вперед и предназначены на печатание идейно правильной ерунды? Выход был найден оригинальный — пусть сами читатели и предоставят дополнительную бумагу. Подсчитали норму: каждый страждущий должен сдать в пункты приема вторсырья (кто-то придумал им нежное название «Стимул») 20 кг макулатуры.

Эксперимент стартовал в 1974-м. Количест­во абонементов на дефицитные книги, выдававшихся «Сти­мулу» на день, было ограничено. Поэтому люди с вечера занимали очередь, всю ночь дежурили, участвуя в перекличке и следя, чтобы в списки не затесались халявщики-внеочередники. А к утру, когда открывался пункт приема, подтягивались члены семьи очередника с заветными вязанками газет и журналов. На абонемент с названием книги клеились специальные талончики, подтверждавшие количество сданных килограммов. Когда сумма достигала 20 кг, можно было отправляться за книгой… Стоп! На самом деле надо было хорошенько поискать, в каком магазине имелось в наличии издание, указанное на абонементе.

Спустя пять-шесть лет спрос на «макулатурные» книжки упал — и не только потому, что исчерпался эффект новизны. Во-первых, оказалось, что абонементы, дающие право на приобретение дефицита, можно было купить у спекулянтов, причем не очень дорого. Во-вторых, ассортимент литературы, которую можно было заполучить таким способом, оставлял желать лучшего. Если поначалу это были популярные «12 стульев», «Золотой теленок», «Три мушкетера», «Приключения бравого солдата Швейка», «Сочинения Козьмы Пруткова» и прочие, то впоследствии в ход пошли авторы, которых большинство читателей не связывали с понятием «дефицит»: А. Вино­градов, А. Степанов, В. Шиш­ков, Ант. Ладинский, А. Чапыгин и другие. Вдобавок книги малоизвестных писателей стоили в три-четыре раза дороже (сравните: «12 стульев» — 74 коп., «Золотой теленок» — 78 коп., «Сочинения Козьмы Пруткова» — 74 коп., но при этом: В. Шишков — 3 руб. 20 коп., А. Степанов — 2 руб. 60 коп., Ант. Ладинский — 3 руб. 20 коп.).

В 1985 году началась «перестройка». Впервые за годы советской власти началось изучение реального спроса. Результаты социологических опросов, проведенных Институтом книги, публиковала газета «Книжное обозрение». Эти данные публично обсуждались, и лишь затем следовало утверждение тематического плана новой серии «Популярная библиотека». В ней издали не только «опальных классиков» (например, пастернаковский «Доктор Живаго» разошелся тиражом 300 тыс. экз.), но и «запрещенных классиков» — Бродского, Солженицына, Войновича, Аксенова, Довлатова, Виктора Некрасова. В частности, книга последнего вышла в 1990 году тиражом 200 тыс. экз. Понятие «книжный дефицит» перестало существовать.