Улица поэтов, ученых, врачей. Из записок о родном городе минувших лет

Неразгаданное название 

Думается мне, что вряд ли кто-нибудь из моих земляков — коренных киевлян и тех, для кого наша столица стала второй малой родиной, не бывал на Тарасовской. Всем знакома эта крутая, некогда утопавшая в густой зелени улица, тихая и уютная. Незабываемая улица моего детства, далеких школьных лет, где делил радости и огорчения со своими сверстниками. Их юные лица, захватывающие споры, голоса поразительно зримо сохраняются в памяти. Но об этом разговор еще впереди. А пока замечу, что сведений о Тарасовской улице в публикациях, посвященных Киеву, неоправданно мало. Неожиданным исключением явился очерк, датированный 1993-м годом, под коротким, но предельно адресным названием «Моя Тарасовская». Автором этого очерка в популярной киевской газете «Правда Украины» был известный публицист и писатель Григорий Кипнис (литературный псевдоним К.Григорьев). Повествуя о том, кто в разные годы проживал на Тарасовской, он писал: «Это была улица поэтов, художников, архитекторов, профессоров, адвокатов, врачей… Одним словом, улица интеллигентов. Но прежде и больше всего — улица поэтов. Не потому ли, что сама Тарасовская — как поэзия. Такая истинно киевская, вся в каштановом цвету, вся в благоухании сирени, с булыжной мостовой, круто спускающейся в сторону речки нашего детства Лыбеди, с узкими тротуарами из желтого кирпича, трогательно описанного в свое время Паустовским, красивая, уютная, тихая. Знали поэты, где жить и сочинять стихи…». И в другом месте: «Так выходило, что медики либо селились здесь, либо просто рождались на Тарасовской, а затем уже становились первоклассными врачами».

Кстати, о самом названии улицы — Тарасовская. Вопрос этот интригует нас по сей день. Наиболее распространенным считается предположение, что улица названа в честь Тараса Григорьевича Шевченко. Так ли это? Трудно сказать… Замечу, что столь туманны и истоки названий соседних улиц — Паньковской и Никольско-Ботанической. Предполагается, что первая названа по имени Пантелеймона Кулиша, вторая — Николая Костомарова. Но все это лишь версии. Мнение, бытовавшее еще до революции, будто три упомянутые улицы, расположенные в отрезке от Караваевской до тупика Тарасовской, названы в честь видных представителей отечественной культуры, скорее всего, ошибочно. Ведь Тарасовская была известна еще с середины XIX века, ее название скорее связано с пригородным селом Тарасовкой. Примечателен и следующий факт: в 1959 и 1962 годах в результате раскопок в районе именно этой улицы было обнаружено несколько монет — одна медная времен Боспорского царства, две серебряные — Антонина Пия. Это навело киевских историков на мысль о том, что здесь во II веке н.э. существовало поселение.

Фото: Василий Артюшенко

Еще один интересный факт. Улица Тарасовская, как утверждают старожилы, давно отличалась от других, близко к ней расположенных, своей старинной пожарной каланчой. А специальная служба для тушения пожаров появилась в Киеве еще во второй половине XV века после получения Магдебургского права. Все это означает, что Тарасовская — одна из старейших киевских улиц. И ее название не могло быть связано с упомянутыми выше именами. Ведь те, кто их носил, жили значительно позже. А вот имена тех, чья жизнь в разные годы XIX и XX столетий была связана с Тарасовской, известны доподлинно и даже могут быть представлены читателю с определенными подробностями. Начнем с поэтов.

Почитаемые имена

Здесь родился Максим Рыльский, проведший свои детские годы вне Киева — в Романовке на Житомирщине. Обитал на Тарасовской и другой поэт — Лев Озеров, в дальнейшем отбывший в Россию и переводивший там произведения украинских авторов. В разное время проживали на Тарасовской Анна Ахматова (в доме №25) и Максимилиан Волошин (в доме №4). В доме, расположенном рядом с «усадьбой Чайки», жил известный украинский поэт Василь Эллан-Блакитный. А на фасаде дома №14 можно увидеть мемориальную доску, на которой значится, что здесь в марте 1889 года жила и работала Леся Украинка. Обитала она в квартире своего брата М.Косача.

Выше уже упоминалось, что одно время на Тарасовской проживала другая великая поэтесса Анна Ахматова (урожденная Горенко). Благодаря нашей бывшей землячке Кире Гаевской, наследнице старинного дворянского рода, проживавшей в Днепропетровске, киевляне узнали о ранее неизвестных страницах жизни Анны Андреевны, связанных с нашим городом. Аня Горенко после развода родителей переехала с матерью из Царского Села в Киев, где жили их родственники, и поступила в гимназию при Левашовском пансионате. Затем она уезжает с матерью к другим родственникам в Евпаторию, а через год возвращается в Киев, где посещает Фундуклеевскую гимназию. Затем учится на Высших женских курсах — в этом частном учебном заведении работали преподаватели известного киевского Института благородных девиц. Располагались курсы на Фундуклеевской, 51. Дом этот сохранился и поныне. Именно во время учебы на юридическом отделении курсов будущая поэтесса подружилась с матерью Киры Гаевской (урожденной Дубровской), также проживавшей с семьей на Тарасовской. Отсюда они вместе ходили на занятия. Кстати, Елизавета Дубровская и родилась на Тарасовской, в доме, где жила ее бабушка Евгения Яковлевна — вдова героя Севастопольской обороны Василия Ивановича Дубровского. Анна Андреевна любила вспоминать ту пору, когда, как она говорила, «мы были молоды и счастливы».

Мой давний друг, известнейший невролог и почитаемый киевский клиницист из врачебной династии Маньковских Никита Борисович, обладающий завидной памятью, рассказал мне о некоторых из тех, кто жил на Тарасовской, напомнил, что и семья его покойного деда Никиты Ивановича Маньковского — известного киевского военного врача — жила здесь в двухэтажном доме под номером 20. Проживал там молодой Маньковский со своими родителями — матерью Екатериной Дмитриевной и отцом Борисом Никитовичем, ставшим со временем одним из ведущих украинских невропатологов. По совету профессора Ф.Яновского, ранее установившего у Екатерины Дмитриевны ревмокардит, семья Маньковских в 1926 году переехала в более сухой район Киева — в Музейный переулок, примыкавший к Александровской улице (ныне Грушевского). А до того они на Тарасовской тесно общались с тогдашними своими соседями — преподавателями учебных заведений, учеными-медиками и практикующими врачами.

Позади основного строения их дома размещался во дворе двухэтажный флигель, в котором проживал арендовавший его профессор истории, член Украинской академии наук Николай Прокофьевич Василенко. При гетманском правлении он был министром просвещения, и к дому в качестве его охранника был приставлен жандарм. Второй этаж в том же флигеле занимал заведующий кафедрой университета профессор Роже. В доме под номером 18 проживал другой заведующий кафедрой университета — профессор-психиатр Иван Александрович Сикорский, отец знаменитого авиаконструктора Игоря Сикорского, снискавший печальную известность своим позорным участием в процессе Бейлиса. В доме номер 16 также жили медики — доцент кафедры нормальной анатомии Николай Иванович Волкобой и его коллега — заведующий кафедрой патологической физиологии профессор Семен Юрьевич Ярослав. А на другой стороне Тарасовской, в доме №3, проживал рентгенолог Гейнисман, близкий знакомый Маньковских, в последующем профессор и заведующий отделом психоневрологического института. На той же стороне в многоэтажном доме №17 располагалась частная терапевтическая лечебница доктора Кулишера. И еще, совсем близко от Тарасовской, чуть в стороне от пересечения с нынешней улицей Саксаганского, в здании под номером 75, где ранее располагалась больница Мариинского общества Красного Креста, а сейчас находится институт, в котором я работаю, в далекие двадцатые годы размещался институт усовершенствования врачей. Первым его директором был назначен профессор Александр Борисович Бернштейн. Кстати, на другой стороне упомянутого выше перекрестка жил военный врач Михаил Осипович Слонимский, отец будущего невропатолога, многолетней соратницы Бориса Никитовича Маньковского — Веры Михайловны Слонимской. С ней в годы своего студенчества и последующей работы в КМИ я часто встречался, как и с почитаемым нашей семьей Борисом Никитовичем.

Дополню список проживавших на Тарасовской известных киевлян и другими именами. На углу Толстого и Тарасовской в одноэтажном деревянном доме, построенном в 1842 году, жил профессор Киевского университета философ О.Новицкий. На протяжении двух лет (1847—1848) в этом доме проживал студент математического факультета университета, впоследствии известный художник Николай Ге. Много позже здесь обитал философ, член Академии наук Украины А.Гиляров. В 1870—71 годах на Тарасовской жил видный педагог К.Ушинский. В эти же годы проживал там с семьей и ректор университета, доктор медицины А.Матвеев. Жильцами дома №1 были видный хирург Н.Волкович, окончивший медицинский факультет Киевского университета в 1882 году, в более поздние годы — художник Р.Мельничук, выпускник Киевского художественного института, академик Украинской академии наук Д.Зеров. В доме №5 в 1919 году жили поэт В.Эллан-Блакитный и доктор медицины К.Тритшель. Здесь же располагалось общество по борьбе с туберкулезом, которое Тритшель возглавлял. Напротив, в собственном доме №4 в 70-х годах XIX столетия жил ботаник А.Рогович, а совладельцем этого дома был архитектор П.Шлейфер. Примечательно, что именно в этом доме провел первые годы жизни Максимилиан Волошин.

В 70-х годах XIX столетия в доме №12 располагалась народническая «Киевская коммуна» В.Дебогория-Мокриевича. А вот в доме №6, где в более поздние годы жила наша семья, помещались редакции трех киевских изданий, в том числе журналов с интригующими названиями «Вегетарианский вестник» (20 номеров в год) и «Вегетарианское обозрение» (ежемесячный) со слоганом «Единственный вегетарианский орган в России». Здесь же размещался книжный магазин «Самопомощь». Рядом, во флигеле соседнего дома (№8) жил будущий академик-биохимик
А.Бах, в то время примыкавший к революционному движению.

Здесь уместно заметить, что приверженцами культуры и науки были не только те, кто упоминался выше, но и многие проживавшие на ближайшей к Тарасовской — Никольско-Ботанической улице, где в конце XIX столетия поселилась семья Паустовских, почитавшая город, с которым связаны гимназические годы будущего писателя. Не случайно в автобиографической повести Константин Георгиевич много и тепло написал о Киеве и киевлянах. А кто жил на Никольско-Ботанической? Вот далеко не полный список: ученый и политический деятель М.Грушевский, историк и литературовед А.Грушевский, искусствовед Г.Павлуцкий, народница С.Присецкая (мать академика А.Богомольца), математик Б.Букреев, до 100 лет читавший лекции в университете, отец известного в более поздние годы киевского врача Е.Букреева, филолог Ю.Яворской, художники Л.Крамаренко, В.Масляников, В.Кричевский. А еще и члены Академии наук Украины О.Левицкий и А.Белецкий (память последнего увековечена мемориальной доской, установленной на фасаде дома №14). Проживал на Никольско-Ботанической в доме №33, расположенном недалеко от Ботанического сада, известный журналист, критик и театровед, преподаватель русского языка и словесности В.Чаговец, отец будущего академика Р.Чаговца.

Надеюсь, читатель сам придет к выводу, что эти киевские улицы, издавна здесь соседствующие, действительно близки по духовной ауре. Соседствовали здесь не только упомянутые дома, в которых обитали киевские интеллектуалы, но и здания, где многие из них работали, а до этого приобретали знания. В этих удивительно разных по архитектуре прошлого зданиях размещались студенческие лекционные залы и кабинеты старейшего нашего университета, что на Владимирской, окна которого обращены на бывший Николаевский сад, а с другой стороны — на Ботанический парк. Здесь же размещались и университетские клиники медицинского факультета (ныне Национального медицинского университета), недалеко — здания двух библиотек — публичной и медицинской (последняя — в бывшем особняке Терещенко), чуть ниже знаменитого «профессорского» дома, известного еще как «дом Мороза», что на углу Владимирской и Караваевской (ныне Толстого). Замечу, что в этом старом киевском доме также проживало немало киевских медиков и преподавателей столичных учебных заведений.

«Я бы начал эту юность наново, пусть с войны…»

Рассказ мой об этих улицах минувших лет и их обитателях будет неполным, если не сказать о том, что в сороковые годы многие из тех, кто здесь проживал, ушли отсюда в лихолетье разразившейся войны. Отчетливо помню 22 июня. В то раннее воскресное утро до моей родной Тарасовской начали доноситься глухие разрывы первых вражеских бомб и отдаленный гул тяжелых самолетов. Невольно всплывает в памяти воспоминание о том, как внезапно погрузилась в тягостное молчание только что проснувшаяся в радостных лучах улица моего безмятежного детства. Мысленно вижу растерянных соседей по дому, собиравшихся выехать на природу, застывшие на тротуарах и проезжей части мостовой тележки с неприхотливым дачным грузом, а рядом — еще сонных после прерванного сна, в пестрых одеждах детишек. Потом — калейдоскоп суеты и перипетий. Помнится, как стали настежь распахиваться входные двери парадных нашего и соседних домов, а улица заполнилась толпами спешащих людей. Уже к концу дня многих можно было видеть в помещениях ближайших контор, домоуправлений, школ, у входов в районные военные комиссариаты. Здесь везде начинались стихийные собрания, обсуждения.

Уже в последующие за этим дни и недели начали заметно редеть дома киевлян. С Тарасовской и соседних улиц ушли в действующую армию многие ученые, литераторы, поэты. Среди них Андроник Чайка, Никита Маньковский, Семен Гудзенко, Григорий Кипнис, Борис Горянский, мой брат Илья Трахтенберг. Напоминают о военных годах и мемориальные доски, установленные в память о бесстрашных киевских подпольщиках, погибших в фашистских застенках, Герое Советского Союза Александре Пироговском (на Тарасовской, 19) и Герое Украины Татьяне Маркус (на здании школы №44), что недалеко от пересечения Тарасовской и Жилянской, где я учился. Из этой школы ушли в армию, прослужив в ней в военные и послевоенные годы, мои сверстники Олег Буданков, Марк Городецкий, Григорий Шурмак, Марк Полисский, Борис Епштейн и другие. Многие из них не вернулись с войны. Потом мой товарищ по школьным годам, прошедшим на родной Тарасовской, напишет о войне и о любимом городе своего детства такие проникновенные строки:

«Я родился в этом городе, рос.

Мне не надо в этом городе роз.

Мне не надо в этом городе дач.

Мне не надо в этом городе
и удач, и неудач.

Тишины бы мне,
каштановой, и весны.

Я бы начал эту юность наново, пусть с войны…»

Сейчас, когда вспоминаю своих соучеников, ставших в последующем известными поэтами, всплывают и другие их стихотворные строки, пришедшие к нам сегодня как отголосок минувшей войны. Процитирую одного из них, не так давно ушедшего из жизни — Лазаря Шерешевского:

«Гул войны в душе не умолк,

В сны врывается вновь и вновь

Односложное слово — долг,

Односложное слово — Кровь.

День твой труден бывал и крут.

В испытаньях твой дух окреп.

Односложное слово — Труд.

Односложное слово — Хлеб.

И судьба творилась твоя,

Словно жернов, перемолов

Сотни сложностей бытия

Односложностью этих слов».

Не вправе ли мы, дорогой читатель, благословенную Тарасовскую именовать не только улицей поэтов, но и улицей верных защитников Отчизны? Убежден, что мой вопрос не будет воспринят как риторический. Ведь все это было — и страшная война, и скорбь, и горе, и радость освобождения родного Киева, и счастье великой Победы, горестные и светлые поэтические строки наших земляков.

В сущности, что такое история? Рейн Карасти на этот вопрос ответил, мне кажется, неординарно: «История — это не то, что было когда-то. История — это то в мире, что нас лично касается, история — это люди, чьи голоса мы слышим сквозь холод времен». Не правда ли, суждение не совсем обычное, но верное. Вспоминая близких товарищей моих школьных лет, с которыми ежедневно общался в ту пору на родной улице, а также своих взрослых соседей, которых постоянно здесь встречал, вызываю в памяти примечательные картины. Вот по узкому тротуару идет навстречу медицинский генерал профессор Андроник Архипович Чайка, мимо дома которого за высоким забором густого сада мы шумной ватагой устремлялись на улицу Караваевскую к калитке Ботанического сада. Когда перед нами маячила его представительная фигура в серой военной шинели, из-под которой проглядывали красные лампасы, мы, уступая ему дорогу, перешагивали с тротуара на мостовую. Запомнилась крупная седоволосая голова профессора, строгий взгляд, энергичная походка. А вот всплывает в памяти и другая картинка. На противоположной от генеральского дома стороне я и мои школьные товарищи, спускаясь вниз, встречаем всегда в одно и то же время еще одного представительного соседа. Высокий, поджарый, вышагивающий по-балетному на прямых ногах с чуть разведенными в стороны носками, он привлекал к себе внимание элегантным артистичным обликом. Звали его Николай Дельсон, был он танцором, балетмейстером и педагогом по хореографии. Заметная фигура! Разные колоритные личности обитали на моей Тарасовской, где поразительно органично они вписывались в ее разнообразный и ставший привычным ритм и настрой.

Когда я, работая над этими заметками, в канун очередной знаменательной даты — дня освобождения Киева от фашистских захватчиков, решил побывать у стен своего старого дома, перешел затем через улицу и подошел к дому №3, где установлена мемориальная доска с именем Семена Гудзенко. При этом вспомнил, что у моего друга Григория Кипниса о нашей улице написан не один, ранее уже упомянутый очерк, а два. Опубликованный в 1992 году в одном из мартовских номеров «Литературной газеты» очерк назывался «Семен Гудзенко — мальчик с моей улицы». В нем приводится и надпись на мемориальной доске, которая гласит: «В этом доме в 1922—1939 гг. жил поэт-фронтовик Семен Гудзенко». А ниже — год рождения — 1922 и год смерти — 1953. Между этими двумя датами короткая жизнь поэта — 31 год. Совсем немного… Но сколько запечатлено в талантливых стихотворных книгах, оставлено людям. О его фронтовой одиссее, поэтическом творчестве, сделавшем Гудзенко признанным лидером целого фронтового поколения молодых поэтов, о его журналистской деятельности в качестве спецкора «Литературной газеты» много говорилось на открытии мемориальной доски в мае 1988 года. Присутствуя на этом событии, я и Григорий Кипнис делились мыслью о том, что наша Тарасовская — поистине улица поэтов.

А теперь о самом Кипнисе — блистательном публицисте, писателе, переводчике, близком моем друге с юношеских лет. Передо мной на столе его последняя книга. Издание, увы, посмертное… Среди очерков, помещенных в книгу, представлены и те, которые Гриша — да позволено мне будет называть его так, как называл при жизни, — писал специально для «Зеркала недели». В то время только что созданный еженедельник сразу заявил о себе не только как общественно-политическое издание, но и как общественно-художественное. Так, во всяком случае, по характеру публикаций восприняли его читатели. И Григорий Кипнис стал в нем частым и всегда желанным автором. Лаконичное, броское название книги — «Корпункт», под ним, в качестве ремарки, — «На перекрестках встреч». Интригующая обложка: вверху воспроизведен хорошо знакомый логотип «Литературной газеты», а ниже — три выразительных снимка. На них сам автор, он же со своим товарищем по «Литературке» Булатом Окуджавой, задумавшийся, с очками, поднятыми на высокий лоб, Николай Амосов. Именно он предпослал этим очеркам свои проникновенные слова в форме короткой заметки «О Григории Кипнисе». Вспоминаю, как в одну из совместных встреч в Гришином гостеприимном доме на Левом берегу незадолго до его кончины мы вместе с Николаем Михайловичем обсуждали извечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Разговор был эмоциональный. Запомнилось, как скептически настроенному Николаю Михайловичу и мне, тоже настроенному не очень оптимистично, Гриша излагал обнадеживающие мысли о ближайших переменах. Верил в них и жил ими. А еще памятью о прошедшей войне. Всегда интересовался ситуацией в медицине, в которой, кроме Н.Амосова, работали многие его друзья, — Юрий Щербак, Яков Бендет, Владимир Фролькис, Юрий Виленский, а еще некоторые соученики по нашей 44-й. Притягательная сила прошлого побудила меня совсем недавно пройти по Тарасовской в свою старую школу, вдохнуть ее воздух, взглянуть на мальчиков и девочек, шумной толпой заполняющих учебные кабинеты, на стены коридоров, заклеенные по укоренившейся у нас привычке всякого рода объявлениями и программами, рассмотреть на доске фотографии лучших учеников. Вновь вспоминались наставники далеких лет: директор школы Головач, один из ее ветеранов — Марья Ивановна, любимица тех, кто увлекался литературой, Ирина Владимировна… По-прежнему школа сохраняет свой старый номер — сорок четыре, располагается на том же месте — Жилянская, 46, вблизи пересечения ее с Тарасовской.

Когда я был школьником, улица Жилянская называлась по-другому. Учителя рассказывали нам, что в 1926 году она была названа в честь участника революции 1905—1907 годов в Киеве и гражданской войны в Украине Бориса Петровича Жадановского. Будучи подпоручиком 5-го понтонного батальона 3-й саперной бригады в Киеве, Жадановский в ноябре 1905 года возглавил восстание саперов, перешедших на сторону военной организации РСДРП. Во время вооруженной стычки с правительственными войсками в районе этой же улицы он был тяжело ранен, затем арестован и заточен в казематы «Косого Капонира» на Госпитальной, которые называли «киевским Шлиссельбургом». Жадановский был приговорен к расстрелу, замененному пожизненной каторгой. Через двенадцать лет в Крыму он погиб во время боев с австро-германскими войсками. На доме в Киеве, где он жил, в 1969 году установлена мемориальная доска. В перестроечные годы улице Жадановского было возвращено ее старое название Жилянская. Улица известна еще и тем, что в разное время на ней в прошлом жили революционные народники — братья Иван и Игнат Ивичивы, Е.Ковальская, Н.Щедрин, известный общественный деятель М.Драгоманов, народный артист П.Саксаганский, позже — композитор А.Рябов.

О родной школе тепло написала в небольшой, но эмоциональной заметке «Сорок четвертая, даешь отпор» бывшая ученица Э.Полонская. Процитирую одно только место: «Слова, вынесенные в заголовок, — это слова песни на мотив известного марша пограничников, которую пели в 44-й школе: …страшный 1941 год разметал нас в разные стороны. Наши мальчики почти все ушли на фронт. Из года в год сегодня уходят из школы новые поколения. Как бы хотелось, чтобы их жизнь была счастливей нашей и чтобы они, соблюдая традицию, могли много лет отмечать праздники своей школьной дружбы в новом счастливом веке».

Завершая эти во многом ностальгические заметки, вновь хочу вспомнить друга со времен довоенной Тарасовской, назвавшего улицу нашего детства поэтической. И для этого, как читатель мог убедиться, есть все основания. Благодаря таким улицам, как Тарасовская, во многом создавалась духовная аура Киева. «…В характере тогдашней киевской жизни, — писал Константин Паустовский, — …в самой его южной живописности и — кто знает, — может быть, даже в блеске и свежести киевских весен и пышном цветении киевских каштанов содержались, как тогда говорили, какие-то «флюиды», рождавшие повышенную тягу к искусству».

Да пребудет в минутной тишине, раздумьях о юности, весне, творчестве и человеческих судьбах читатель, прочитавший эти мои заметки об улице далекого детства и родном Киеве, о котором тот же Константин Паустовский написал удивительно оправданные слова: «Киев, несмотря на существование своего «местного» обывателя, был прежде всего городом больших культурных традиций». И еще: «Нельзя забывать и о внешней красоте города, сообщавшей самому строю киевской жизни особую прелесть». Не потерять бы нынешнему поколению эти традиции, эту особую прелесть…