За драку в думе – в арестный дом

… а для «большинства» хватало трети

Число гласных (депутатов) Киевской думы в разное время составляло от 72 до 80 человек. Своего председателя – городского голову – они избирали сами. Посещение думских заседаний было не очень-то обязательным, а для кворума, согласно закону, хватало одной трети состава гласных. Впрочем, «Городовое положение» оговаривало, что по вопросам, касавшимся муниципальных займов или городского имущества, требовалось присутствие свыше половины всего состава.

Если даже кому-то в Городской думе удавалось сколотить послушное большинство и проводить решения в собственных интересах, это не значило, что они автоматически вступали в силу. Нужна была виза губернатора. Ежели «отцы города» действовали на благо общества, то он не заставлял ждать своей подписи. Но в случаях, когда «присутствие» получало жалобы на корыстный умысел в думских постановлениях и эти жалобы подтверждались, коррупционные акты можно было выбрасывать в мусорную корзину.

Так что распродавать за бесценок своим людям городскую собственность было проблематично. И если между ними возникали шумные трения, то обычно не по поводу дележки имущества, а по личным мотивам, к которым в ХХ столетии добавились и политические.

В прежние времена скандалы и драки в стенах Киевской думы были все же скорее исключением, нежели правилом. Городские головы, дорожа своей репутацией перед высшими властями, по возможности избегали таких эпизодов. У каждого из них были для этого свои методы.

Скажем, мэр Густав Эйсман параллельно с городскими обязанностями заправлял делами Киевского общества взаимного кредита – крупной банковской структуры, в услугах которой была заинтересована большая часть думцев. Поэтому все старались с Эйсманом не ссориться. Его преемник Иван Толли славился крутым нравом, был груб и деспотичен, так что многие его попросту боялись. А городской голова Степан Сольский обладал более мягким характером, но, не любя пререканий между гласными думы, стремился пресекать их на корню. Особенно ему досаждали гласные Экстер и Яроцкий. Редкое заседание обходилось без перебранки между ними. Однажды Яроцкий (который сильно заикался), взяв слово, произнес: «Э…э…» – «Довольно! – заявил городской голова. – Я лишаю вас слова». – «Да я еще ничего не сказал!» – «Нет, вы сказали «э», значит, вы хотели сказать «Экстер», а этого я вам не позволю».

Но если уж между «отцами города» возникали потасовки, об их «депутатской неприкосновенности» не могло быть и речи. В этом смог убедиться, к примеру, гласный Николай Чоколов (имя которого, к слову, носит в нынешнем Киеве жилмассив и бульвар). Фабрика Чоколова производила дрожжи и «горячительные напитки». И вот однажды купец-гласный, разгорячась, «оскорбил действием» одного из думских коллег. Николай Иванович угодил под суд – и вынужден был некоторое время отсидеть в арестном доме.

Встречались и другие способы удерживать скандалистов в рамках приличия. Рассказывая о дуэлях по-киевски, «Газета…» в свое время упоминала о том, как пресловутый Добрынин прилюдно обвинил в злоупотреблениях молодого и энергичного городского деятеля Всеволода Демченко. А тот потребовал обидчика к барьеру, – и Добрынин настолько перетрусил, что пообещал письменно отказаться от своих обвинений…

Как видим, у городских деятелей дореволюционного Киева практически не было возможности ни дерибанить городские земли, ни развлекать электорат хулиганскими аттракционами. Так что приходилось обсуждать и принимать нужные городу решения. И многие из проектов, успешно реализованных тогдашней городской думой, служат киевлянам вплоть до нынешнего времени.

Персона

У нас был свой Жириновский

Имя домовладельца с Прорезной улицы Николая Добрынина было когда-то знакомо практически всем киевлянам.

Свыше 30 лет, с 1883 года, он был среди «отцов города». По профессии Добрынин был инженером путей сообщения. Однако его инженерные заслуги не очень-то заметны. А вот в звании гласного он прогремел. Не было в городской думе ни одного значительного вопроса, по которому Николай Петрович не выступил бы с возражениями.

Это пошло бы на пользу делу, окажись Добрынин специалистом, генератором конструктивных идей. Ничуть не бывало. В своих речах он выпячивал на первый план второстепенные детали, придирался к малейшим промахам, переходил на личности, изображал из себя прокурора, грозил судом… Его язвительные речи многим действовали на нервы. Известны случаи, когда грамотные специалисты отказывались выполнять полезную для города работу только потому, что устали от нападок Добрынина. Известно также, что он едва не задушил в колыбели идею электрического трамвая в Киеве, упорно выступая против нее.

Причину этого зуда возражений, обуявшего Добрынина, все отлично знали. В начале каждой думской сессии, когда ставился вопрос об избрании городского головы, Николай Петрович неизменно выдвигал свою кандидатуру. И проваливался. Крах честолюбивых мечтаний гласный вымещал на избранных мэрах, стараясь максимально осложнить им жизнь. Но избиратели все же опять и опять голосовали за Добрынина. Ведь без этой личности думские протоколы стали бы гораздо преснее.

Политические взгляды Добрынина в начале ХХ столетия можно было оценить фактически как черносотенные. Правая фракция городской думы считала его своим лидером, своим штатным оратором. Но разумные люди не воспринимали этого бойцовского петушка всерьез. И не зря писал популярный фельетонист газеты «Киевская Мысль» Гарольд, сравнивая Николая Петровича со знаменитым нижегородским патриотом:

Решил наш Добрынин

Нечаянно, вдруг,

Что дед его – Минин,

Он – Минина внук!

Но Минин был Минин,

Совсем он иной!

А гласный Добрынин –

Петух с Прорезной.

Из характеристики Киевской городской думы, данной в 1910 г. бывшим гласным Филиппом Ясногурским, домовладельцем с Лукьяновки:

Все 72 отца города – абсолютно христиане. Нет между ними ни еврея, ни татарина, ни азиата, даже один духовный отец. Никто из нас не видел, чтобы за 4-хлетний срок посещения гласными думского собрания – этого храма, долженствовавшего дышать правдой, честностью, справедливостью и благонравием, хотя бы один из гласных осенил себя крестным знамением. Входят гласные в думу, как в харчевню, и ведут заседание с вонючими папиросами во рту, – с чаепитием и руготней, точь-в-точь как в Государственной думе. Никакого приличия и благонравия не соблюдается… Прихожу к выводу, что в думском составе гласных благочестивых христианских помыслов и деяний не существует.