Сахар, мука, акции

Финансы поют романсы

Биржевому обществу временно предоставили для собраний центр Контрактовых ярмарок — Контрактовый дом на Подоле. Вообще, поначалу само собой разумелось, что именно в этом районе, куда стекались приходящие по реке товары, и будет действовать биржа. Для нее присмотрели частный дом по Набережно-Крещатицкой улице и совсем было его купили, но вдруг владелец передумал. Как оказалось, это пошло только на пользу, потому что с появлением железнодорожного сообщения роль Подола в торговых оборотах Киева существенно уменьшилась.

В итоге биржевое помещение появилось совсем в другом месте. Тут биржевикам помог главный банкир края Николай Бунге. Он организовал бесплатный отвод биржевому обществу участка земли, примыкающего к конторе Госбанка на Институтской улице. Были собраны уже и кое-какие средства на строительство. В 1871 году городскому архитектору Александру Шиле поручили составить проект здания для биржи. Чтобы добрать до сметной суммы, собрали пожертвования среди богачей. При этом половину дефицита, составившую 10 тыс. руб., выделил из своих денег сам председатель биржевого комитета Николай Хряков.

И вот в январе

1873-го строение на Институтской было торжественно освящено. Участники акции сознавали ее значение. Николай Хряков отметил, что «с открытием биржи Киев становится на степень торговых и промышленных городов, в которых открываются преимущественно подобного рода учреждения».

С тех пор биржа была открыта ежедневно, за исключением воскресных и праздничных дней. Ее помещением пользовались не только коммерсанты. В биографию старинного здания на Институтской улице вошли также концерты, проводившиеся прямо в биржевом зале. Так, весной 1880 года тут выступал сам Антон Рубинштейн. Ему, правда, пришлось демонстрировать свое мастерство в тесном для массы его поклонников помещении. «Неудобства нашей лучшей концертной залы — биржевой, — писал газетный репортер, — и отсутствие сколько-нибудь удовлетворительной залы для больших концертов сказались на этот раз самым блестящим образом. Страшная духота царила в зале…»

Недостаток места к этому времени ощущали не только меломаны. Ведь зал был рассчитан на сравнительно скромное количество биржевиков в ранний период существования Киевской биржи. Но со временем их круг активно расширялся. Не прошло и десяти лет с момента окончания строительства на Институтской — и было принято решение возводить новую биржу!

К 1880-м годам Крещатик окончательно затмил Подол как средоточие коммерческой жизни всего города. Сюда переместили с того же Подола здание Городской думы. И несмотря на то что от Крещатика до помещения биржи на Институтской не было и пятисот метров, членам биржевого общества не хотелось подниматься в гору. Поэтому они дружно проголосовали за «перенесение в интересах торговли и промышленности здания биржи в местность более центральную, ближе к торговым и промышленным учреждениям». Сказано — сделано. В мае 1882 года было приобретено усадебное место на углу Крещатика и той же Институтской. На лучший проект нового «храма коммерции» объявили конкурс, в котором победил молодой зодчий Георгий Шлейфер (впоследствии один из известнейших киевских архитекторов). На покрытие строительных расходов биржевики взяли кредит (часть денег поступила под самоличные векселя Николая Хрякова и его заместителя Генриха Клугкиста), однако на первом этаже строящегося здания отвели помещение под магазины, аренда которых обещала в непродолжительном времени покрыть долги. В начале 1886 года биржевые операции переместились на Крещатик. Это было и удобно, и престижно.

Прежнее помещение Киевской биржи уступили акционерному Земельному банку. Теперь в этом доме находится клуб Кабинета министров. А вот новая биржа до наших дней не достояла. Накануне войны в ее здании работал Киевский горисполком, но осенью 1941 года, в начале нацистской оккупации, красивое строение превратилось в руины.

Бизнесмены учат устав

Внутренняя организация Киевской биржи была реформирована новым уставом, утвержденным в 1880 году. С этого времени биржевое общество (из членов которого становилось все труднее собирать необходимый кворум) уже не выбирало биржевой комитет. Оно раз в три года избирало группу так называемых выборных (нечто вроде исполкома), а уж те собирались чаще и выделяли из своего состава биржевой комитет — председателя и трех старост. Надо подчеркнуть, что во главе Киевской биржи, как правило, оказывались люди надежные и добросовестные. Об этом можно судить хотя бы из того, что председателей биржевого комитета переизбирали практически пожизненно. Николай Григорьевич Хряков, коммерции советник, фабрикант сахара и муки, оставался на председательском посту до самой смерти в 1900 году. Сменивший его лесопромышленник Семен Семенович Могилевцев также бессменно руководил Киевской биржей, пока не скончался в сакраментальном 1917-м. Среди членов биржевого комитета можно упомянуть таких именитых киевских предпринимателей, как Михаил Дегтерев, Николай Попов, Лазарь и Лев Бродские, барон Максим Штейнгель. Их авторитет производил впечатление на самых высокопоставленных чиновников. Не раз ведущие киевские биржевики подавали в правительство записки со своими соображениями насчет тех или иных распоряжений, затрагивающих интересы местной торговли: по поводу размеров акциза на сахар, упорядочения тарифов на перевозки, облегчения кредита и т. п.

В осуществлении биржевых сделок принимали участие несколько посредников-маклеров (во главе с гофмаклером) и биржевой нотариус. Их приглашением и избранием на должность занималось сначала биржевое общество, затем выборные. Для удобства биржевиков действовали биржевые артели. В их состав входили проверенные люди, связанные круговой порукой (уставы артелей утверждал биржевой комитет). Они оказывали коммерсантам услуги по хранению и обслуживанию их товаров, предназначенных для реализации на бирже.

Обороты на Киевской бирже быстро росли. Если в 1873-м они составляли 9 млн руб., то с 1880-х годов они измерялись сотнями миллионов.

Звезда Соломона

На первых порах Киевская биржа была преимущественно товарной. Львиную долю торговых операций тут производили с сахаром. В конце XIX — начале ХХ века обороты сахарных сделок держались примерно на уровне астрономической по тем временам суммы — 60–70 млн руб. Вторым по популярности товаром было зерно (обороты порядка 40 млн руб. в год), затем лес, металлоизделия и др. Каждую субботу Киевская биржа публиковала бюллетень со сведениями о ценах на главные товары местного производства как в Киеве, так и на других крупных внутренних рынках.

Фондовый рынок на первых порах представлял собой торговлю государственными облигациями. Вплоть до 1871 года различные акционерные компании в Российской империи имели право выпускать только именные ценные бумаги. Но потом была узаконена эмиссия безымянных (предъявительских) акций, и они тут же заняли заметное место в биржевых сделках.

Паевые обязательства коммерческих предприятий были особенно подвержены изменчивой конъюнктуре рынка. Участники этого своеобразного тотализатора не брезговали никакими средствами, распуская ложные слухи или организуя за деньги нужные публикации в прессе. Биржевые игроки пользовались французской терминологией: на повышение — «а la hausse», на понижение — «а la baisse». Доморощенные биржевые игроки произносили просто: «гос» и «бес».

Александр Куприн рассказывал о герое своей повести «Звезда Соломона» (в месте ее действия угадывался Киев), который обрел мистический дар выполнения любого желания: «Одно время он пристрастился к биржевой игре, и в этой темной, сложной и рискованной области его не только не оставляло, но даже как бы рабски тащилось за ним безумное, постоянное счастье. В самый короткий срок он сделался оракулом местной биржи, чем-то вроде биржевого манометра. Маклеры, банкиры и спекулянты глядели ему в рот, взвешивая и оценивая каждое его слово. Он же действовал всегда наобум, исключительно под влиянием мгновенного каприза. Он покупал и продавал бумаги, судя по тому, нравились ему сегодня или не нравились их названия, не имея ни малейшего представления о том, какие предприятия эти бумаги обеспечивают. Он никогда не мог постигнуть глубокую сущность биржевых сделок «а lа hausse» и «а la baisse». Но когда он играл на повышение, то тотчас же где-то, на краю света, в неведомых ему степях, начинали бить мощные нефтяные фонтаны и в неслыханных сибирских горах вдруг обнаруживались жирные залежи золота. А если он ставил на понижение, то старинные предприятия сразу терпели громадные убытки от забастовок, пожаров и наводнений, колебаний заграничной биржи, внезапной сильной конкуренции».

Зайцы в кофейнях

Правила игры фондового рынка предусматривали возможность покупки ценных бумаг как крупными капиталистами, так и лицами скромного достатка. Последних можно было разделить на две категории. Одни видели в приобретении акций или облигаций на небольшую сумму путь к беззаботной жизни на ренту, дивиденды. А другие стремились уподобиться крупным биржевым игрокам. Пусть выигрыши оказывались мизерными — игра приносила массу впечатлений. Особенно манила возможность за счет различия в котировках получать деньги из ничего, из воздуха.

Такого рода комбинаторов полунасмешливо называли биржевыми зайцами. Но делишки свои чаще всего они обделывали не на бирже (за ее посещение нужно было платить), а рядом с ней, на улице. Впрочем, когда толпа «зайцев» запруживала тротуар, городовой разгонял ее. Так что зачастую деловые переговоры велись в близлежащей кофейне, содержавшейся швейцарцем Бернардом Семадени. Порой расчеты делались тут карандашом прямо на мраморной поверхности столиков.

Немалую часть «зайцев» составляли евреи. Собирательный образ подобного персонажа, торгующего воздухом, вывел знаменитый писатель Шолом-Алейхем в повести «Менахем-Мендл». К слову, сам автор повести, получив наследство, организовал в Киеве издательский бизнес и тоже пытался заработать на бирже. Но ничего у него не вышло — Шолом-Алейхем настолько влез в долги, что ему пришлось даже на время скрываться за границей. Зато приобретенный им горький опыт воплотился в лучших страницах «Менахем-Мендла».

Играть на бирже герой повести начал в Одессе. Там, между прочим, биржевая деятельность проходила на высоком по тем временам уровне: для «сделок-стеллажей» не нужно было иметь под рукой наличный товар. В пародийном отражении точно так же действовали и уличные бизнесмены. Вот что писал жене Менахем-Мендл из Одессы: «Подходит ко мне один маклер, второй, третий… Не надо ни контрактов, ни расписок, ни строчки написанной! У каждого маклера — книжечка и карандашик. Он достает книжечку и записывает, что я имею у него два «беса», а я достаю несколько рублей и плачу ему — удовольствие! А спустя час-другой, если Бог захочет, узнают «таксировку» из Берлина, и прибегает тот же маклер и дает тебе четвертной билет — чистой прибыли, а потом, когда прибывают еще сведения, он сует тебе полсотни, а к концу дня, если Богу угодно, набегает и вся сотня, а иной раз может случиться, что и две, а то и все три… Почему бы и нет? На то и биржа! Биржа — это игра, дело удачи». Однако кончилась такая торговля воздухом ожидаемым крахом: «Теперь уже «бесы» не «бесы» и «стеллажи» не «стеллажи», никто не хочет брать, никто не желает давать, вот и поступай как знаешь!»

После этого фиаско герой повести перебрался в Киев (автор условно называл город Егупцем). Здесь велась уже более осязаемая спекуляция — «бумажками» (реальными акциями и облигациями). И Менахем-Мендл радостно сообщал: «Я втерся в компанию маклеров и сам стал, с Божьей помощью, не из последних, сижу уже у Семадени наравне со всеми за белым мраморным столиком и пью кофе со сдобными булочками. Такой уж здесь обычай — не то подходит человек и выгоняет вон. Тут, у Семадени, и есть самая биржа. Сюда собираются маклеры со всех концов света. Здесь всегда крик, шум, гам, как — не в пример будь сказано — в синагоге: все говорят, смеются, размахивают руками…» Но и в Егупце, в конечном итоге, ничего хорошего не вышло: «Творится нечто ужасное! Прибыли из Петербурга такие курсы, что у всех у нас в глазах потемнело. Словно громом убило, бомбой! Во всех конторах мрак, на Крещатике — землетрясение! И сразу же после Петербурга Варшава стукнула нас своими курсами. Началась суматоха, паника, столпотворение. Биржевики разбежались, будто корова их языком слизнула, а вместе с ними и я. Конец бирже!» Так бедняга Менахем-Мендл остался с обесценившимися бумажками на руках и без копейки в кармане. Подобную судьбу разделили и в реальности многие жертвы собственной алчности, надеявшиеся наобум разжиться легкими деньгами.