ВДОВА О. ГОНЧАРА : “Все девушки в университете были влюблены в Олеся”

– После войны Гончар пришел доучиваться на четвертый курс Днепропетровского университета, – вспоминает Валентина Гончар. – Там мы с ним и познакомились. Помню, вместе с подругами я стояла возле университетской библиотеки, а Олесь неожиданно обратился ко мне. Гончара знала студенческая молодежь, ведь его стихи печатались в местной прессе. Все девушки были в него влюблены, только не я. У меня был молодой человек, мы строили серьезные планы на будущее. Но все изменилось, когда появился Олесь.

– Как Олесь Терентьевич за вами ухаживал?

– Послевоенный Днепропетровск не был культурным центром. В аудиториях не было окон, столов. Студенты собирали столы по всему городу и несли их в университет. Бывало, писали лекции на спинах друг у друга. О каких мероприятиях можно говорить, когда город в руинах! На весь Днепропетровск было одно культурное заведение – Дом офицеров. Туда все студентки и ходили на танцы. Гончар же подобные развлечения не любил, больше пропадал в библиотеке.

– На фронте он написал львиную долю своих стихов, в то время они были очень популярны. Читал вам эти произведения?

– В молодости я не слышала, чтобы Гончар читал собственные стихи. Зато до конца своих дней декламировал Шевченко и Бунина.

– Во время войны Олесь Терентьевич попал в плен. Этот страшный период своей жизни он описал в дневнике: “В лагере для нас вонючая баланда, плети, смерть… Мне и сегодня слышится скрежет жести в харьковской тюрьме. Как нас раздевали на тюремном плацу, как били голых, как мы спали прямо во дворе, на подоконниках, на крышах коридорчиков, возле уборных. Но бежать было некуда… Как шел я босой по Харькову с папиросой в зубах на работу и, не стесняясь, смотрел в толпу заплаканных матерей и сестер в надежде встретить знакомое лицо… Но не встретил никого, все были чужие, и этот город – город моей молодости, солнечных иллюзий – становился для меня чужим. Я был иностранец – голый, закованный, гордый…”

– Воспоминания о плене висели над ним как дамоклов меч. В Советском Союзе тех, кто был в плену, считали предателями. И не важно, как человек там оказался. Гончар ведь не сдавался добровольно, целая армия попала в окружение. Вина лежит на плечах генералитета, а не простых воинов. Бесследно ничто не проходит, даже для такого волевого человека, как Олесь Терентьевич. Страх был в его подсознании всегда.

После войны многие писатели строчили заказные статьи в угоду существующему режиму. Что удивительно, к Олесю Гончару НИКТО из властителей не обращался. По заказу он не писал.

– Цензура сильно допекала?

– За первое свое произведение “Модры Камень” Гончара подвергли обструкции. Не помог и положительный отзыв Павла Тычины. Партийному руководству не понравилось, что в основу сюжета положена любовь советского солдата к словачке. В газете “Радянська Україна” появилась разгромная статья. Гончара обвинили – ни много ни мало – в измене родине! Ну не может советский солдат влюбиться в иностранку.

– Николай Мащенко рассказывал, как ему удалось экранизировать “За миг счастья”, рассказывающий о любви нашего воина к венгерке. Они с Гончаром долго бегали по кабинетам чиновников, “проталкивая” фильм. Но лишь когда старые цензоры ушли на пенсию, удалось запустить ленту.

– Картина вышла под названием “Всё побеждает любовь”. Это произошло в 1987 году. Идея экранизации вынашивалась больше десяти лет – Олесь Терентьевич не хотел лишний раз дразнить быка красной тряпкой, поэтому просил Мащенко не спешить. Мащенко любил Гончара и хотел снимать фильмы по многим его произведениям. Рассказывая о событиях, изложенных в романе “Человек и оружие”, режиссер буквально пылал страстью. Увы, ленту не удалось запустить. Всему виной пресловутая идеология.

“В ЦК Гончара побаивались”

– Ваш муж был первым, кто выступил против цензуры.

– Это произошло в 1967 году. С трибуны Всесоюзного съезда Гончар заявил: “Не гоже человеку с красным карандашом вершить судьбы наших писателей!” Когда он выступил, зал захлестнул шквал оваций! Скажу больше: в ЦК Олеся Гончара побаивались. После того как в 1959 году он стал председателем Союза писателей, к нему в гости пришел человек с улицы Владимирской… Олесь Терентьевич не сдержался: “Пока я председатель Союза писателей, чтобы никогда таких здесь не видел!” Скажите, кто-то еще подобное мог сказать сотруднику КГБ в то время?

– Правда, что после назначения Гончара на пост председателя Союза писателей на него сильно обиделся Андрей Малышко? Ведь именно его прочили на этот пост.

– Может быть, но Малышко никакой обиды не показывал. Дарил свои книги и вообще благодушно к нам относился.

– А что за история со специальной комиссией, которую создал ЦК для травли украинских писателей, куда пригласили и вашего мужа?

– Знаю, что наряду с Олесем Терентьевичем в комиссию входил Николай Бажан. Их закрывали на целый день в одном из кабинетов, давали запрещенную литературу, например, труды Шевелева – всемирно известного слависта. Читая эти произведения и не находя в них никакой ереси, Гончар спросил одного из работников: “Что за ерундой мы тут занимаемся?” Со слов этого товарища стало известно, что готовился процесс против советского диссидента Ивана Дзюбы, написавшего жесткую статью против русификации Украины.

Комиссия должна была подготовить фундамент против украинской интеллигенции и Дзюбы в частности. Разгневанный муж пришел домой и сказал: “Все! Завтра я туда ни ногой!” – и в тот же вечер написал письмо первому секретарю ЦК КПУ Петру Шелесту, в котором назвал это дело сфабрикованным и категорически отказался в нем участвовать. Нужно заметить, что в то время писать подобные письма было очень опасно. Бажан оказался хитрее – он просто сбежал в санаторий в Пущу-Водицу.

На следующий день Олеся Терентьевича вызвал к себе на прием завотделом культуры ЦК Юрий Кондуфор: “Ты дурак! Знаешь, кому ежа под одно место подложил? Шелесту! Зачем это все писал? Сделал бы как Бажан – сбежал и все!” С уходом Олеся Терентьевича и Бажана работа комиссии утратила смысл, и процесс не состоялся. Хотя сейчас Дзюба почему-то забыл об этом. Нечасто вспоминают о Гончаре и шестидесятники, выставляя себя чуть ли не героями Украины. Если бы не Олесь Терентьевич, даже не знаю, где они были бы. Он за них ведь стоял горой.

– С одним из самых ярких шестидесятников Григором Тютюнником ваш муж был в дружеских отношениях.

– Он часто приходил к нам домой, садился в кресло и молчал. Олесь Терентьевич знал, что Григор не прочь выпить, поэтому прямо ему говорил: “Если думаешь, что сейчас чарку налью, даже не надейся! Пусть лучше Валя тебе бульона даст!” Наша последняя встреча произошла за три месяца до кончины Григора. Тютюнник подарил нам свою новую новеллу “Три зозулi з поклоном”. Мы благодарны Григору за то, что он одним из первых поддержал роман Гончара “Собор”: “Щойно прочитав “Собор”. Орлиний, соколиний роман. Ви написали роман-набат! О, як засичить ота наша ретроградна гидь, упізнавши сама себе; яке невдоволення вами висловлять. Звичайно ж, вишепчуть на вушко начальству ображені, старі й новітні (уже наплодилися!) екстремістські жеребчики, що граються у вождиків”.

– На протяжении 20 лет “Собор” не печатали, называя книгу творческой неудачей Гончара. А когда роман все же издали, ходили слухи, что его рекомендовал на Нобелевскую премию сам Папа Римский Иоанн Павел II. Это соответствует действительности?

– Олесь Терентьевич воспринимал это как слухи. Конечно, ему было приятно, ведь друзья из-за границы говорили, что слухи не беспочвенны. Натерпелся он из-за “Собора”, наверное, больше, чем из-за остальных своих произведений, вместе взятых. И друзья, и недруги просили его переделать роман, но он не соглашался. В Запорожье и Днепропетровске молодежь устраивала акции протеста против жестокой травли “Собора”.

– Вам приходилось читать доносы на мужа?

– Я старалась на них не обращать внимания. Все как-то обходилось. Стало страшно, когда на 50-летие Олеся Терентьевича пришла телеграмма: “Вам сейчас ничего не остается, кроме как пустить пулю в лоб”. К счастью, это оказалось очередной угрозой.

– Писал ли доносы на Олеся Гончара Александр Корнейчук?

– Что вы! Хотя у них были напряженные отношения, Гончар понимал, что Александр Евдокимович мог бы сделать намного больше для Украины, если бы не любил столь сильно советскую власть. Но до доносов дело не доходило. Напротив, однажды Корнейчук очень помог мужу. В 1953 году Олесю Терентьевичу, по мнению наших врачей, должны были удалить почку. Корнейчук вызвал профессора из Москвы, который сказал, что не следует спешить. Так почку Гончару и не удалили. Всю жизнь мой супруг был признателен Корнейчуку за эту заботу.

– Олесь Терентьевич был членом ЦК и народным депутатом Верховной Рады Украины. Как он принял независимость Украины?

– Был просто окрылен. Считал, что мы как нация прогремим на весь мир. Все получилось совсем не так, и это его угнетало. Переживал, что издательская деятельность почти остановилась, кино исчезло.

– В быту был требователен?

– Сложным, педантичным. Любил белые рубашки. При этом только я должна их стирать. Не терпел в доме посторонних людей. Ему не нравилось, когда домохозяйка оставалась у нас на ночь: “Ищи такую, чтобы убрала и шла себе домой”. Олесь Терентьевич никогда не готовил. Да, наверное, и не мог. У него на это просто не было сил. Но детей очень любил. Воспитывал их в духе христианской этики. Хотя времени уделял им не так уж много. Никогда не посещал родительские собрания. Зато часто ходил во Владимирский собор, дружил с патриархом Мстиславом. Для него на первом месте была работа. Если по различным причинам она не шла, Олесь Терентьевич всем был недоволен. Однако никогда не позволял себе ненормативную лексику.

Семейные разногласия чаще гасила я, хотя Олесь Терентьевич тоже мог разрядить обстановку. Обожал рассказывать что-то из “Народних усмішок”. “Іване, а чого ти такий розхристаний?” – “Оце бив жінку та ледве вирвався”. Любил общаться с Олексою Коломийцем, автором “Фараонов”. Ценил Степана Олийныка. Они ведь родились в один день, только Олийнык на 10 лет старше. Никогда не забуду букет из пятидесяти роз, который Степан Иванович преподнес Гончару на юбилей.

– Валентина Даниловна, не жалеете, что всецело посвятили себя супругу и не успели написать докторскую диссертацию?

– Вначале было. Потом привыкла помогать мужу. А Олесь Терентьевич радовался, что ему удалось меня заарканить.