Тема и вариации…

Приступая к съемкам телефильма, ставшего впоследствии знаменитым, режиссер Владимир Басов обратился к своему любимому поэту-песеннику Михаилу Матусовскому с просьбой написать специально для киноленты слова “запоминающегося” романса. Да еще такие, чтобы подчеркивали лейтмотив настроения героев экранизируемой пьесы Михаила Булгакова “Дни Турбиных” и местами его же романа “Белая гвардия”, чтобы зритель сразу же мысленно перенесся в события гражданской войны и в терзаемый бесконечной сменой властей многострадальный Киев-город…

Матусовский, помня, как в детстве в его родном Луганске родители пели старинные, еще дореволюционные романсы, предложил Басову один из самых любимых ими и уже давно состоявшийся — “Белой акации гроздья душистые”, который, родившись в далеком 1902 году, с успехом пережив несколько переделок текста, дожил до Октябрьского переворота. Вот слова первоисточника, написанного, скорее всего, поэтом А. А. Пугачевым и положенного на музыку композитором А. Зориным (настоящая фамилия — А. М. Цимбал):

Белой акации гроздья душистые
Вновь аромата полны,
Вновь разливается песнь
соловьиная
В тихом сиянии чудной луны!

Помнишь ли лето, под белой
акацией
Слушали песнь соловья?..
Тихо шептала мне чудная,
светлая:
“Милый, навеки, навеки твоя”.
Годы давно прошли, страсти
остыли,
Молодость жизни прошла,
Белой акации запаха нежного,
Мне не забыть, не забыть
никогда…

Впервые слова этого романса были опубликованы в 1902 году в сборнике “Цыганские ночи” без указания имен авторов слов и музыки, а посему до сих пор не прекращаются споры об авторстве этого произведения. Летом 1903 года петербургская “Нотопечатня В. Бесселя и Ко” в серии “Цыганские песни Н. П. Люценко” издала уже клавир романса “с вокальными партиями для тенора и сопрано”. Романс становился все более популярным. Его текст и ноты публиковались с подзаголовком “известный цыганский романс в редакции Вари Паниной и музыкальной обработке Зорина”, но при этом по-прежнему оставался безымянным.

В некоторых источниках авторство романса приписывали Волину-Вольскому (известен его романс на музыку Шарова “Слеза мой взор туманит”), однако музыковеды больше склоняются к авторству Пугачева, который написал более трех десятков различных салонных романсов. Наибольшую популярность романс “Белой акации гроздья душистые” приобрел в исполнении Юрия Морфесси (1882—1957) после того, как тот его творчески и весьма значительно переработал. Романс стал именоваться “Белая акация”:

Белой акации ветви душистые
Веют восторгом весны,
Тихо разносится песнь
соловьиная
В бледном сверканье, сверканье
луны.

Помнишь ли ночью средь белых
акаций
Трели неслись соловья,
Нежно прильнув, ты шептала
мне, томная:
“Верь, навсегда, навсегда я твоя”?

Время промчалось, и старость
нещадную
Нам подослали года,
Но аромата пахучих акаций
Мне не забыть, не забыть
никогда.

Граммофонные пластинки с записями “Белой акации” в исполнении Паниной, Вяльцевой, Сергеевой, Эмской, Морфесси и братьев Садовниковых быстро разнесли ее по всем уголкам необъятной страны и даже уже в гражданскую отправились вместе с их обладателями в изгнание.

“Белой акации цветы эмиграции”, — ехидно отозвался Остап Бендер об Ипполите Матвеевиче Воробьянинове и иже с ним, естественно, перефразируя первую строку цитируемого нами произведения. Это свидетельствует о том, что название романса стало нарицательным…

Интересны и дальнейшие, воистину “революционные превращения” этого полюбившегося тысячам соотечественников произведения, которое из салонно-цыганского преобразовалось в нечто совсем иное.

“Белой акации цветы эмиграции”

В годы Первой мировой войны мелодию знаменитого романса использовал народ, создав, полностью заменив текст, солдатскую патриотическую песню, которая начиналась такими словами:

Слышали, деды, — война
началася,
Бросай свое дело, в поход
собирайся.
Мы смело в бой пойдем за
Русь Святую
И как один прольем кровь
молодую.

Деды вздохнули, руками
взмахнули,
Знать, на то воля, и слезы
смахнули…

Добровольцы армии царского генерала Антона Ивановича Деникина, переделав и дополнив куплеты этой песни, сделали ее гимном своей Добровольческой армии, который в 1919 году распевали и в захваченном ими Киеве.

В эти годы напев песни сложился окончательно, в его основе оставалась все та же “Белая акация”, правда, с вплетением в музыкальную ткань припева гусарской мазурки, да и темп песни уже стал маршевым.

Текст ее с разными словами пели по разные стороны баррикад, и белые, и красные. Причем, естественно, каждый на свой лад. Итак, перед вами белогвардейская “Добровольческая песня”:

Слышали деды — война началася,
Бросай свое дело, в поход
собирайся.
Мы смело в бой пойдем
за Русь Святую
И как один прольем кровь
молодую.

Рвутся снаряды, трещат пулеметы,
Скоро покончим с врагами
расчеты.
Мы смело в бой пойдем
за Русь Святую
И как один прольем кровь
молодую.

Вот показались красные цепи,
С ними мы будем драться
до смерти.
Мы смело в бой пойдем
за Русь Святую
И как один прольем кровь
молодую.

Вечная память павшим героям,
Честь отдадим им воинским
строем.
Мы смело в бой пойдем
за Русь Святую
И как один прольем кровь
молодую.

Русь наводнили чуждые силы,
Честь опозорена, храм
осквернили.
Мы смело в бой пойдем
за Русь Святую
И как один прольем кровь
молодую.
От силы несметной сквозь
лихолетья
Честь отстояли юнкера и кадеты.
Мы смело в бой пойдем
за Русь Святую
И как один прольем кровь
молодую.

Красноармейцы под чутким руководством большевиков переделали эту героическую песню-гимн белогвардейцев на свой лад, причем при этом уже не за Русь Святую, которую сами и прикончили, спешили отдать свои жизни бойцы, а за очень воинственную Советскую власть:

Слушай, рабочий, война
началася:
Бросай свое дело, в поход
собирайся!
Смело мы в бой пойдем за власть
Советов
И как один умрем в борьбе
за это.

Рвутся снаряды, трещат пулеметы,
Но их не боятся красные роты.
Смело мы в бой пойдем
за власть Советов
И как один умрем в борьбе за это.

Вот показались белые цепи,
С ними мы будем биться
до смерти.
Смело мы в бой пойдем
за власть Советов
И как один умрем в борьбе за это.

Вечная память павшим героям,
Вечная слава тем, кто живет!
Смело мы в бой пойдем
за власть Советов
И как один умрем в борьбе
за это.
Второе рождение

Шли годы… Канули в историю события Первой мировой и гражданской войны, которые позже были “идеологически выверены” и покрыты толстым и нестираемым хрестоматийным коммунистическим глянцем… С успехом (не менее тысячи раз!) прошла мхатовская постановка “Дней Турбиных”, где звучал тот самый романс “Белая акация”. Легендарный спектакль, который любил лично Иосиф Сталин, в конце концов был запрещен.

Отгремела и кровопролитная Великая Отечественная война… И вот в середине 1970-х годов власти милостиво, хотя и не сразу, разрешили Владимиру Басову экранизацию этого “идеологически вредного” произведения. Режиссер приехал в Киев, чтобы определиться, где снимать те или иные сцены знаменитой киевской пьесы Мастера. Вне сомнения, Басов внимательно прочел и роман Булгакова “Белая гвардия”, ввел в сценарий фильма героев, которых в пьесе нет (например, Карась). Режиссер проникся настроением произведения Булгакова, неповторимой атмосферой Города. Тогда-то и обратился Владимир Басов к своему любимому поэту-песеннику Михаилу Матусовскому, о чем я упомянул в начале статьи.

Вот что пишет музыковед Евгений Бирюков: “Приступая к съемке “Дней Турбиных”, Владимир Павлович вспомнил, что в те давние времена, когда происходит действие пьесы Булгакова, в моде был романс “Белой акации гроздья душистые”, мелодия которого позднее изменилась почти до неузнаваемости, приобрела маршевый характер и легла в основу известной революционной песни “Смело мы в бой пойдем”. Режиссер захотел, чтобы темы этих двух песен прозвучали в картине как отзыв, эхо, отдаленное воспоминание тех лет, и поставил такую задачу перед Михаилом Матусовским и композитором Вениамином Баснером. Так появились в фильме две песни. Маршевая песня о бронепоезде “Пролетарий” за пределы фильма не вышла и широкого звучания, как говорится, не обрела, чего не скажешь о “Романсе”, как назвали поэт и композитор песню-реминисценцию о “Белой акации”.

Кроме того, что очень важно для нас, Владимир Басов попросил поэта о том, чтобы романс был “киевским, но без упоминания слова Киев”, как и у Михаила Булгакова, хотя каждый читатель пьесы “Дни Турбиных” и романа “Белая гвардия” (а уж тем более — киевлянин) знает, что у Михаила Афанасьевича Киев всегда именуется Городом. Именно так, с большой буквы.

Михаил Матусовский блестяще справился с поставленной задачей, ведь, согласитесь, для рифмы вполне можно было использовать и “Киев молчал…”, ан нет, молчал в его романсе именно Город, то есть по сути — Киев, что и требовалось доказать.

Теперь относительно “прописки” белой акации. Понятное дело, что она в переработанном романсе — киевская. Поэт специально приезжал в Киев, вняв совету Виктора Платоновича Некрасова, посетил Андреевский спуск и “Дом Турбиных”, видел цветущую акацию в киевских садах, “умытых весенними ливнями”, словом, вдохновился. Свое настроение он передал и своему другу — композитору Вениамину Баснеру. Тот, творчески переработав мелодию старинного романса, “выдал на гора” несколько обновленную, но не ставшую хуже мелодию. В фильме прозвучал лишь один куплет романса. То ли замысел такой был у Владимира Басова, то ли цензура постаралась… Тем не менее триумфальное шествие нового-старого романса началось почти следом за премьерой телефильма. Однажды Людмила Сенчина приехала на дачу Вениамина Баснера с просьбой написать для нее мелодии нескольких новых песен. Композитор предложил ей полную версию “Белой акации”. Вот она:

Целую ночь соловей нам
насвистывал,
Город молчал и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума.

Сад весь умыт был весенними
ливнями,
В темных оврагах стояла вода.
Боже, какими мы были наивными,
Как же мы молоды были тогда.

Годы промчались, седыми нас
делая,
Где чистота этих веток живых?
Только зима да метель эта белая
Напоминают сегодня о них.

В час, когда ветер бушует
неистово,
С новою силою чувствую я:
Белой акации гроздья душистые
Невозвратимы, как юность моя.

С тех пор триумфальное шествие романса “Белой акации гроздья душистые”, пережившего второе рождение, началось по всей стране. В любом уголке тогдашнего отечества нашего можно было услышать грустные и проникновенные строки романса о юности и любви, о цветущей акации и великом Городе… Романс этот уже пережил всех своих создателей и стал поистине народным.

Фото из фондов Мемориального Дома музея М. А. Булгакова